Дом, где живет лето - Мур Мег Митчелл

– Месяц! – сварливо говорит Полин, а у самой все сжимается от радости, как у девочки, которая идет на день рождения. Внучка! Приедет внучка! На целый месяц!

– В смысле, не целый месяц, конечно. Например, три недели, три с половиной?

– Она сможет одна долететь в Портленд, как думаешь?

– Ей тринадцать. Конечно, сможет. А папа подберет ее там, да? Ему не сложно будет съездить за ней в Портленд? Если она, скажем, прилетит вечером, и он не пропустит выборку сетей. А обратно я за ней прилечу.

– А сюда-то когда?

– Я думала… Если послезавтра?

– Послезавтра?

Так скоро!

– На самом деле я уже купила билет. Конечно, следовало сначала спросить тебя. Извини. Я просто… просто не знала, что делать. Мне нужно время подумать, мама, вот и все. Немного воздуха.

– Наверное, дорого? – спрашивает Полин. – Бронировать вот так, в последнюю минуту?

– Ой, да какая разница. – Смех Николь – звон, китайские колокольчики, верхняя нота ксилофона. – Поверь, сколько стоит билет, оплаченный с кредитки Ричарда, волнует меня меньше всего. Вот вообще всего. Ха! После того, что он… а, неважно.

– Дай мне время, хорошо? Надо все обдумать.

– Конечно. Я на связи.

– Ну все, вешаю трубку.

– Пока, мам.

Девяносто секунд спустя Полин перезванивает Николь:

– Все обдумала. Мы будем рады видеть Хейзел!

– О, мама, спасибо! Спасибо!

– Только я работаю все лето. И папа тоже.

– Знаю. Хотела бы я, чтобы вы столько не работали – вы оба.

– Мало для этого хотенья, – говорит Полин.

Полин понимает, что Николь была в шаге от того, чтобы предложить ей продюсерские деньги – и воплотить свое желание в жизнь. Но нет, Полин бы их не взяла.

– А меня и так все устраивает. Ты же знаешь, я – ломовая лошадь. Мы еще поработаем! Я это к тому, что Хейзел часто будет сама по себе. У меня выходной только в среду и в конце недели, так что смотри. Про папины выходные сама знаешь. Как она, найдет, чем себя занять?

– Она всегда находит, чем себя занять, – уверяет Николь. – С этим проблем нет. Она и сама хочет чего-то новенького. А у нас летом жуть как жарко. Может, папа возьмет ее с собой на лодке разок-другой.

– Что, за омарами?

– Ну да. Да-да. За омарами. А почему нет? Ей понравится. Она худенькая, но сильная, с сетью справится. Я такая же была, справлялась.

Николь перестала выходить в море тем летом, когда ей исполнилось четырнадцать. Ей вдруг опротивели запах наживки, и удары волн, и ранний подъем.

– Правда, почему нет? – подхватывает Полин. – Ну, все может быть. Напиши мне, когда ее самолет, хорошо?

– Конечно. Как только договорим. Пришлю сообщением.

– Хорошо, жду. – Сообщения! Полин не любит сообщения. Никогда не поймешь, как убрать их потом с экрана. – Ну, пока, солнышко.

– Пока, мам. Спасибо тебе.

– Ага.

Иногда кажется, что ни на кого в жизни Полин так не сердилась – и никого в жизни так не любила.

13. Луиза

Луиза любит музей Фарнсворта в Рокленде и пытается выдавить из себя радость в ответ на предложение Энни сходить туда всем вместе, но получается туго. Куда девался прежний душевный подъем? Надо думать: лето, лето, лето и семья, семья, семья, а получается только: книга, книга, книга. Июнь почти пролетел; несмотря на все обещания, время так же неуловимо, как кусок мыла в пенной ванне; написаны одиннадцать с половиной страниц – а должно быть шестьдесят восемь. Надо бы поднажать в июле. Луиза соглашается на музей главным образом из чувства вины – чтобы не обидеть маму и чтобы не обидеть Эбигейл с ее необыкновенным для современного ребенка пристрастием к музеям. Надо не остудить пыл Эбигейл собственным равнодушием. К тому же после музея их ждут сэндвичи в «Пекарне Атлантики», а Луиза обожает тамошние сэндвичи.

Пока Энни достает свой членский билет, Эбигейл уже куда-то делась.

– Девочку потеряли? – спрашивает охранник. – Наверху. – Он кивает на галерею Хэндлока.

Поднявшись по лестнице из вестибюля, они находят Эбигейл перед картиной Эндрю Уайета под названием «Ее комната» – в комнате на картине стоит деревянный стол, а на нем, почти посередине, лежит морская раковина. Прозрачно-розоватые шторы на двух окнах убраны по сторонам. Дверь распахнута, на ней наискось лежат штрихи света.

– Просто комната, да? – серьезно говорит Эбигейл, не оборачиваясь на подошедших к ней мать и бабушку. – Но вы посмотрите на эти ракушки на подоконнике. Как они лежат, от большей к меньшей. Мне нравится.

Руки у нее сложены за спиной, и Эбигейл оглядывает мир, как маленький профессор.

Луиза, которая и не заметила ракушек на подоконнике, наклоняется ближе.

– Ну, Эбигейл, у тебя глаз-алмаз. – Она проводит рукой по волосам Эбигейл, которые сама сегодня утром заплела в две французские косички. Волосы густые и непослушные, совсем как у Луизы, но в косах они смотрятся опрятно и старомодно, как Луиза и любит. У Клэр волосы, наоборот, прямые и тонкие, лежат шапочкой, а у Мэтти – у Мэтти волосы мальчишеские, каждые полтора месяца приходится подстригать их у бруклинского парикмахера. Глаза у детей тоже разные: у Эбигейл сапфирово-синие с темным ободком, как у Луизы и Мартина, у Мэтти карие, как у Стивена, а у Клэр то серые, то зеленоватые – в зависимости от того, что на ней надето. Маклины – сами себе решетка Пеннета.

– Интересно, чья это была комната? – спрашивает Эбигейл.

– Можно узнать тут, на дисплее все есть, – говорит Энни. – От первых набросков и так далее. Увидеть разные версии, когда художник был в поисках. Гляди! Вот. – Энни легонько разворачивает Эбигейл за плечи. – Можно обо всем прочитать.

– Мне, наверное, не хочется читать, – отвечает Эбигейл, поворачиваясь обратно к картине. – Мне не хочется знать наверняка. Лучше додумать самой.

Они оставляют Эбигейл у картины.

– Совсем как ты в детстве, – говорит Энни Луизе.

– Да ну? Разве я была такой мечтательницей?

– Была, – отвечает Энни, – ох как была. Все говорила с куклами, придумывала им какую-то свою жизнь, обстоятельства. Иногда у них были ссоры – приходилось улаживать. Это у тебя от отца, скорее всего. Стремление к порядку перед лицом разногласий. Я была уверена, что ты пойдешь на юридический.

– Надо же, а я не помню.

– Мне казалось, это проклятие единственного ребенка в семье, когда почти все время играешь один. Но у Эбигейл есть брат, сестра, а она все равно витает в облаках. Как знать? Может, она займется творчеством.

– Ну уж нет, – холодно говорит Эбигейл, появляясь прямо за ними, – я скорее хочу заняться ветеринарией.

Пока Эбигейл не проявляла хоть какого-нибудь интереса к естественным наукам, хотя ее преданность собакам проверена годами и не подлежит сомнениям.

– Ты могла бы стать пианисткой, – замечает Луиза. – У тебя здорово получается, только надо заниматься получше.

То, как дружат длинные, уверенные пальцы Эбигейл с клавишами, чудо, настоящее чудо – в их семье никто не играл на музыкальных инструментах. Эбигейл не любит упражнения, а учитель говорит, что она могла бы достигнуть гораздо большего, если бы не ленилась.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.