Шепот застывшей воды - Чудинова Анна

Через какое-то время Рита сбросила полотенце, еще раз потерла ладонями шею, взяла со стиралки телефон. Два пропущенных звонка. Нажала кнопку вызова.

– Е-мое, Ритка! Ты че там спишь, что ли? – Алькин голос всегда разрешал выдохнуть и немного встряхнуться, как собака, которая только что вышла из воды.

– Уже нет.

– Как твои ученики? Сегодня есть занятия?

– Нет, вчера Сенина мама написала, что он сегодня не сможет.

– Супер. Значит, мы сейчас к тебе приедем.

– Мы?

– Рит, ты че? Я и Тимур.

– Ну да… да. Что-то случилось?

– Ничего не случилось… Так, я не поняла, ты что-то скрываешь от меня? Мне уже начинать беспокоиться?

– Перестань. Я просто… – Рита не договорила фразу, ей показался собственный голос чересчур испуганным. – О’кей, через сколько вас ждать?

– Через полчасика. Успеешь накраситься еще. – Алька отключилась.

Через полчасика. Значит, у нее есть время прогуляться до озера и подышать.

Спаленные еще летом борщевики торчали черными остовами зонтиков над рыжими камышами. Мягкие пушистые метелки бесновались под порывами ветра. Среди всей этой сентябрьской желтизны торчал синий ромб. Знак предупреждал гуляющих, что впереди прибрежная зона. Свернутые в трубочки кленовые листья хрустели под ногами. Почему-то хотелось давить их сильнее и представлять, что листья боли не чувствуют. На берегу ерзал под ногами песок, потом хлюпал, оставлял позади с каждым шагом влажные впадины. Рита постояла немного рядом с одной из них, чтобы подождать, когда она заполнится водой, но след так и остался незаполненным, пустым. Ей показалось такое поведение слабохарактерным. Рита смотрела на свои следы, а они смотрели на нее. Потом ей это надоело, и она пошла к воде.

Волны неслись к берегу и застревали в прибрежной осоке, волновались там, трепетали. Иногда тонкий длинный листик, сорная травинка или расплющенный бычок прибивались к Ритиному ботинку, покачивались у преграды туда-сюда, как сломанная стрелка компаса. И было в этом что-то двойственное. То ли хотели прогнать ее, то ли принять к себе.

Возле разбитого кирпича Рита заметила мертвую лягушку. Она была похожа на резиновую игрушку из магазина. Черная, распластанная, будто перед смертью она делала потягушки-потягушеньки, да так навсегда и застыла, парализованная смертью. Что с ней случилось? Сердечный приступ? Разлилась холодная кровь по телу, заполнила все клеточки черным. А у лягушек есть душа? Рита присела на корточки, взяла валявшийся рядом прутик, потыкала вытянутое тельце. То пружинило податливостью, как и песок. Странно, Рите казалось, что, когда умирают, становятся камнем. Камни. Они здесь повсюду. Черные и холодные. Вечно омываемые беспокойной водой.

Порывы ветра трепали полы плаща и хвосты завязанного на талии пояса. Камыши чуть слышно пели. Солнце поднималось. Начинало слепить. Рита приложила козырек ладони к глазам. Вдалеке по линии берега к ней направлялась фигура, махала рукой. Рита отвернулась. Интересно, если никак не реагировать на это приветствие, явно обращенное к ней, единственному человеку на пляже, есть ли у нее шанс избежать разговора? Рита натянула на голову капюшон толстовки. Стала прислушиваться. Вода раскладывала из шершавых камушков чудаковатый пасьянс. И все же шаги. Хрусткие, по мелким ракушкам и осколкам кирпича. Ближе. Треск сухой ветки карагача. Рита замерла. Что это? Близость неизвестного? Откуда это тепло? Такое тонкое, вот-вот исчезнет. Если смотреть на горизонт сквозь ресницы, он сливается с водой. Она втянула носом запах стылой, застоявшейся заводи. Озерное дыхание. Если от моря тянет йодистым духом, то от озера пахнет перловицами. Кончики пальцев онемели. Чтобы хотя бы немного успокоиться, она запустила руку в месиво из крошечных песчинок, влажных палочек и жухлых вытянутых листьев. Руку обняла сырая земля. Но это приближение другого… Оно страшит и одновременно зовет. Когда же случится это прикосновение? Каким оно будет? Разящим или невыразительным?

Рита подняла голову. Открытое широкое лицо незнакомца закрывало солнце и, казалось, светилось ореолом.

– Привет, Рита!

Откуда он знает ее имя? Сердце только успело сделать два удара, как Рита опустила веки.

Отчего-то стало зябко. И тихо. Теперь она не чувствовала не только кончики пальцев, но и все тело. Осталась только ее грудная клетка с дыханием и голова. Через какое-то время Рита осмелилась открыть глаза.

Она была в своей старой детской. Той, которая еще не до конца стерта из памяти, но уже не вызывает острой, болезненной тоски. Не поворачивая головы, Рита оглядела комнату. Древний комод без ручки, громадный письменный стол (в семье не без урода), строгий английский стул, подобранный отцом с помойки, с его спинки частенько развязно свисали ее колготки; железная кровать в углу, затравленная, жалкая, худенькая анорексичка. И все это было покрыто налетом серого инея. Если бы у журнала AD был конкурс на лучшую обложку в нынешнем сезоне, то эта бы, несомненно, выиграла.

Почему говорят, что ад – геенна огненная? Будто там растрескавшаяся земля и все вокруг плавится. В больших, раскаленных докрасна ямах клокочет и булькает кипящая кровь, а с тел несчастных грешников, тянущих к заблудшему путнику костлявые руки, слезают шматы кожи и тут же вспыхивают, словно облитые бензином тряпки. Нет, все не так. Ад – это не пекло, а колкая стужа. Там твоя прежняя, давно забытая жизнь со старой мебелью, горшками с почерневшими цветами на окнах. Но в тех окнах нет стекол. Только прогнившие деревянные рамы, из которых на тебя смотрит бесконечная пустошь. На сотни километров вокруг все покрыто инеем. Не сверкающим и сахарным, как в солнечный морозный денек, а матовым, серым, от одного только взгляда на который жилы натягиваются, а в горле встает холодный ком.

– Да, входная группа тут так себе.

Рита оглянулась, рядом с ней на полу ее старой комнаты, от которой осталось две полуразрушенных стены, сидел тот самый незнакомец с пляжа. Он пожевывал зубочистку и странно рассматривал ее. В нем не было ничего примечательного, кроме простоватых, но правильных черт лица. Невинные светлые глаза, чувственные губы, растрепанные русые волосы – ему бы еще гитару в руки и вышел бы чуть подкачанный Курт Кобейн. Рита опустила взгляд ниже. Новенькая черная косуха стиснула бицепсы в рукавах, кожа налилась осязаемым рельефом. Незнакомец подкидывал вверх камушек (кажется, он прихватил его с озера) и тут же ловил его. Скуик-скуик, скуик-скуик – куртка поскрипывала от малейшего движения патлатого.

– Я умерла? – Рита попробовала пошевелиться. Наконец она почувствовала тело, привстала на локтях. – Ты демон смерти и пришел за мной, да?

– Нет. Я не демон смерти. Но я пришел за тобой.

– У тебя есть имя?

– Есть.

– Назови свое имя!

– Ты серьезно? Делаешь, как показывают в фильмах? Ага, да-да-да, я Ле-е… – он нарочно стал делать паузу после каждого слога, как делают взрослые с детишками, когда хотят, чтобы те поскорее узнали загаданное слово, – в-и-и… а-а-а… фан! Ну что? Поймаешь меня теперь в ловушку, как охотники за привидениями?

Рита смотрела на него, не мигая.

– Ладно, ладно, прости, меня зовут Сумин.

– Это имя или фамилия?

– Неважно.

– Хорошо, Сумин. Что тебе нужно? Ты хочешь убить меня?

– Нет, конечно. – Он закатил глаза, почти как Алька, и помотал головой.

– А! Поняла, ты затащил меня сюда! Ну, оттуда. С пляжа.

– Я тебя не затащил. – Сумин прекратил подкидывать камушек и вложил его в ладонь Риты. – Ты сама сюда пришла. А я здесь для того, чтобы тебе было не так страшно. Если ты думаешь, что миленькая детская комната из прошлого – твой конечный пункт назначения, то спешу тебя разочаровать.

Рита раскрыла пальцы – на ее ладони лежал камень с отпечатком спиральной раковины аммонита. Она повертела окаменелость, но, не разобравшись, что с ней делать, отбросила в сторону.

Сумин хмыкнул, подобрал камушек и уже начал было вставать, чтобы идти.