Сибирский папа - Терентьева Наталия

– Не понимаю пока, – искренне ответила я.

– Вот, поэтому надо познакомиться и понять это, вам обоим. У него будет шок, не сомневайся. Старшая сестра – это серьезно. Тем более, такая красивая.

– Я обычная, – поправила я его. Он и так постоянно говорит о какой-то моей необыкновенной красоте. – Я совершенно обычная, – повторила я. – Если красива, то красотой юности, не более того.

– Хорошо, как скажешь, Маша, моя юная и почти взрослая дочь. – Отец погладил меня по голове. – Хотя я и не согласен, что ты обычная. Ты готова ехать?

– Я не знаю. Я думаю, мне надо к нашим. Не очень правильно, что я одна уехала. Как будто сбежала.

– Ладно, – кивнул отец. – Давай так. Мы пообедаем с тобой, тебе в любом случае надо подкрепиться, потом я тебя отвезу в гостиницу, а ближе к ночи заберу.

Я с сомнением покачала головой. Ночевать? В чужом доме…

– Нет. Давай лучше завтра. Я морально приготовлюсь и приеду.

– Как знаешь, хорошо, – кивнул отец. – Давай поедем в одно замечательное место, к моему другу. – Он быстро позвонил. – Вартанчик, я сейчас к тебе приеду, причем не один, а с дочерью, она приехала из Москвы, там учится. Да! Конечно, как ты не знал? Ты единственный, кто не знал, что у меня взрослая дочь. Ты просто приготовься, не упади, когда ее увидишь! Да, давай, всё как обычно. Нас покормят с тобой, как царя и царскую дочь, вот увидишь! – Отец поцеловал меня в висок.

Ресторан, куда мы приехали, с виду был очень подозрительный и мало напоминал место, где кормят царей. Около него стояли два грязных внедорожника, черный и серый, и пара машин поменьше и поневзрачнее, с черными стеклами и помятыми боками.

Охранник, открывший нам дверь, вчера сам явно хорошо выпил и сейчас с трудом находился в застегнутом и приличном состоянии. Казалось, ему больше всего хочется рвануть ворот черной глухой куртки, бросить на землю кепи с козырьком, растоптать его с криком «а-а-а-а-а» и, пнув ногой дверь, уйти куда-то, где жизнь хороша и жить хорошо, но точно не оставаться здесь на борьбу с тяжелым похмельем и старой дверью, поставленной в какие-то другие времена, когда у людей тоже были проблемы, но совершенно иного толка, когда то, что произошло сегодня в парке, было невозможно даже представить.

Вартан, хозяин ресторана, подошел к папе как лучший друг, с распростертыми объятиями. Стол для нас был уже приготовлен. В ресторане было уютно и сильно пахло специями и жареным мясом. Кроме нас в зале были только два человека – они сидели друг напротив друга, ничего не ели, что-то напряженно обсуждали, просматривали какие-то бумаги. На столе у них были две крохотные коричневые чашки.

Зато на нашем столе стояло огромное блюдо с тонко нарезанным мясом и зеленью, кувшин с водой, в котором плавали кусочки лимона, корзинка с ароматными булочками. Уловив запах хлеба, я вдруг поняла, как я голодна, я же вообще ничего не ела весь день. Руки и лицо я вымыла еще в поликлинике, в каком-то нереальном туалете с тихо играющей музыкой, живым деревцем и прозрачной зеленой раковиной. Там же я причесалась рукой, смочив растрепанные волосы водой. Поскольку у меня волосы всегда убраны, я не люблю ходить с распущенными волосами, то и щетки в сумке не оказалось.

Я протянула руку за булочкой и увидела, что нам уже несут горячее блюдо. Темноволосая девушка в красивом темно-красном горском платье с двумя рядами пуговиц до полу поставила кастрюльку в центр стола и вежливо отошла чуть в сторонку, ожидая, когда можно будет положить нам еду.

– Я не очень люблю такую обстановку, – тихо сказала я отцу.

– Что именно тебе не нравится?

– Слуги. Почему она так стоит? Она моя ровесница… И вообще… Мне не нравится, когда одни люди прислуживают другим. Что, мы сами не можем положить мясо?

– Спасибо! – Отец махнул рукой девушке, и она, почему-то виновато взглянув на нас, чуть поклонившись, ушла в подсобное помещение. – Так лучше?

Я вздохнула.

– Ну, наверное. – Открыв расписную кастрюлю, я обнаружила там крохотные голубцы, раза в четыре меньше, чем обычные, закрученные в темно-зеленые листья.

– Чем ты занимаешься? – спросила я, положив себе и отцу по нескольку голубцов и полив их белым соусом.

– А как ты думаешь?

– Не знаю. Надеюсь, что чем-то законным.

– Понимаешь, дочка… Грань закона так зыбка… особенно в нашей стране. Давай я начну издалека. Можно сеять всю жизнь разумное, доброе, вечное, не очень веря в разумность и вечность того, что сеешь, и не понимая, что есть доброта. И при этом нищенствовать, озлобляться от нищеты, от невозможности дать необходимое своим близким, страдать и заставлять страдать семью. А можно заниматься хренью – ведь то, что я делаю, это полная хрень, дочка, я, в отличие от многих, не надуваюсь, произнося слова «мой бизнес», а говорю, как есть. То, что я делаю, не имеет никакого смысла с точки зрения вечности, и даже большой сиюминутной пользы в этом нет. Гм… да. Скажем так – пользы нет, но и вреда большого тоже нет. Но зато я доволен жизнью, у меня прекрасный, красивый дом, лучшая обслуга, вежливая, надежная и профессиональная, моей жене не приходится таскать сумки, стоять у плиты – разве что в охотку. Мы путешествуем в свое удовольствие, моя жена выглядит в сорок на двадцать семь, потому что хорошо спит, бегает по утрам, плавает круглый год, гуляет в лесу каждый день, собственно, она в лесу и живет – она, мой ребенок и я сам, живем в хвойном лесу рядом с белками и зайцами, и при этом с самыми лучшими городскими условиями. Всё это мы можем позволить себе потому, что я, в отличие от твоей мамы и отчима… – отец остро взглянул на меня, – занимаюсь торговлей.

– А что ты продаешь? – с любопытством спросила я.

– Разное! – легко улыбнулся отец. – И рыбные деликатесы, и питьевую воду, и землю, и всякое другое… Что придется.

– Это приносит такие доходы?

– Если у тебя нет своей скважины с нефтью, лучше всего заняться перепродажей, я это давно понял. Я пробовал производить, взял старый заводик консервных банок, но за три года умаялся, потерял много денег и бросил эти глупости. Вернулся к простому и беспроигрышному.

– Разве на торговле нельзя прогореть?

– Так смотря что и как продавать! – усмехнулся отец. – У меня же есть мозги.

– И ты доволен собой?

– Да, абсолютно. Сказал бы мне кто двадцать лет назад, когда я, как ты, учился на втором курсе, что вот так всё сложится… Но мы прекрасно живем, пять раз в году летаем на море или в горы, у нас много свободного времени, чтобы просто жить. Понимаешь?

Я нехотя кивнула. Ведь «понимаю» – это еще не значит, что я согласна.

– Так кто прав? Я или твой отчим, который держит вашу семью на грани нищеты?

– Откуда ты это знаешь? – как можно спокойнее спросила я.

– Знаю, – четко ответил мне отец. – Когда стал общаться с тобой, узнал, это было несложно. Я пытался пару раз присылать тебе деньги, но твоя мать сказала: «Нет, не надо, это оскорбит моего мужа». Это нормально? Я не против твоего отчима, но это нормально?

Я пожала плечами:

– У меня всё есть. И у нас хорошая семья. И никакие мы не нищие. Мы тоже на море ездили – странный вообще критерий… Папа… ну в смысле – мой папа… то есть… – Я взглянула на своего настоящего отца.

Он легко кивнул.

– Мой папа всегда подрабатывает, причем по профессии. У меня хороший телефон, хороший компьютер, я нормально одета. Мы ходим в театр. Едим орехи и фрукты, и мясо… – Я остановилась, потому что мне самой не нравилось, что я как будто оправдываюсь перед ним. За что?

– У тебя есть своя машина?

– Нет.

– Почему?

– Она мне не нужна… – не очень уверенно сказала я.

– Ладно, – кивнул мой отец, – допустим. Твоя мать и ее муж – счастливые люди. Они с головой в своей науке, причем настолько с головой, что, съев тертую морковку и съездив на турбазу, они счастливы.

– Ну да…

– Но ученых – одна стотысячная от всех живущих людей на земле или еще меньше. С наукой у меня не сложилось – не потому что ума меньше, чем у Вали и Вадима, просто не сложилось – я тебе рассказывал, какая здесь была ситуация. Я мог работать учителем физики, возможно, преподавать в техникуме, но я не стал, потому что чувствовал, что моя жизнь проходит впустую.