Хозяин пустоши - Д Алекс

Харпер какое-то время не двигается, словно высчитывая, будет ли девятый удар. Широкие плечи напряжены, взгляд всё такой же остекленевший, но в нём уже нет былой отрешённости, – её сменила хищная сосредоточенность. Он резко поворачивается, бросает на меня короткий, режущий взгляд, затем смотрит на двух оставшихся в живых бойцов, едва держащихся на ногах.

– За мной, – звучит резкий приказ, оспорить который не решается ни один из нашей троицы.

Сердце глухо ударяется о ребра, когда мой взгляд на секунду задерживается на изувеченном теле Джека. «Это ты его убила», – эхом раздается в голове ядовитый голос Кайлера. Пошел он, манипулятор хренов! Переступив через внушенное Харпером чувство вины, я переключаю внимание на источник моей ненависти.

Не мешкая, майор убирает пистолет в кобуру и двигается вперёд по туннелю. Чеканный шаг, уверенная осанка, непробиваемый самоконтроль. Создается ощущение, что он точно знает по какому маршруту следовать. Откуда? Кто или что ведет его? Чутье или голос Аристея, диктующий ему направление? То, что я больше не слышу эту желтоглазую тварь, не означает, что и Кайлер утратил с ней связь.

Майор ускоряется, не удосужившись оглянуться. Он явно не опасается, что мы снова можем предпринять попытку внезапного нападения. Враг поворачивается спиной к противнику только в одном случае: когда уверен, что тот сломлен и не способен сопротивляться. В последнем он абсолютно прав. Я усвоила урок и больше не стану рисковать жизнями. Ни своей, ни чужими.

Отдышавшись и сделав над собой усилие, я догоняю Кайлера и иду рядом, упрямо стирая с лица пыль. Пусть не думает, что смог меня сломать. Моя капитуляция носит временный характер, но как только мне представится возможность… Очнись, Ари! У тебя был уникальный шанс прострелить Харперу башку! И что ты сделала? Облажалась по полной. Этот сукин сын даже с пулей в плече за считаные секунды свернул шею крепкому парню.

– Ублюдок, – шиплю сквозь стиснутые зубы.

– Зря сотрясаешь воздух, принцесса, – равнодушно отзывается Кайлер.

– Воздух тут сотрясают только подземные толчки, – парирую я, надеясь, что он хоть как-то объяснит их происхождение, но Харпер продолжает упорно молчать.

Бросив взгляд на его сосредоточенный профиль, я устало выдыхаю, рефлекторно дотрагиваясь до повязки под плотной тканью. Боли почти не чувствую, лишь свинцовую тяжесть в мышцах. Позади раздаются глухой топот сбившихся с ритма шагов и хриплое дыхание измученных солдат. Если впереди нас ждёт что-то худшее, чем Харпер, я встречу это с ними плечом к плечу, а не спрячусь за их спинами.

Пыль постепенно оседает, дышать становится легче, свет стабилизируется, но гул от толчков ещё отдается в ушах зловещим эхом. Следующие пять минут мы идем в гробовой тишине. Я чувствую, как во мне копятся отчаянное «почему», «что дальше», «что ты скрываешь», но держу крутящиеся на языке вопросы при себе. Слава богу, инстинкт самосохранения еще не до конца атрофировался, и состояние аффекта медленно сошло на нет. Глупо злить того, кто заведомо сильнее.

Мы минуем очередной арочный проём, и пространство внезапно меняется. Узкий туннель, давивший на плечи, как каменный воротник, резко расширяется, выбрасывая нас в зал, чья величественность почти абсурдна – слишком внушителен, слишком сложен, слишком… невозможен.

Я останавливаюсь первой, машинально раскинув руки, будто пытаюсь нащупать и определить границы этого места. За спиной тяжело дышат уставшие бойцы. Они так же ошарашены увиденным, как и я, но воздерживаются от вопросов и комментариев. В этой тишине любой изданный звук, будь то шаг, падающая капля или даже вдох, кажется кощунством. Воздух становится гуще, прохладнее, запах сырого камня и древней пыли забивается в ноздри.

Перед нами раскинулось пространство, столь необъятное, что разум отказывается верить в его естественную природу. Это не просто впадина в недрах горного массива, а нечто среднее между пещерой и античным амфитеатром. Пол ровный и покрыт широкими плитами, потемневшими от времени, стены уходят вверх и вширь, формируя нечто вроде полукруга, но взгляд не находит границ.

Потолок теряется в непроглядной высоте – там, над нами, клубится плотная тьма. Не пустота, а именно тьма – вязкая, живая, похожая на беззвёздное небо чужой планеты. Свет от встроенных в стены прожекторов не рассеивает мглу, а отползает от неё, не смея касаться.

Во мне просыпается волна трепета, словно мы вошли в святилище забытого божества, чье дыхание по-прежнему витает в воздухе. Один из бойцов глухо матерится, второй случайно задевает меня плечом, сделав шаг вперед.

– По ходу, нам туда, Дерби, – бормочет он, указывая на темнеющее в глубине пещеры громоздкое сооружение, явно высеченное из скальных пород.

Массивный фасад сливается с каменными стенами, словно природа и архитектура заключили договор и породили нечто колоссальное и уникальное, не принадлежащее ни одному из миров. Я не вижу ни окон, ни световых проёмов. Лишь чёрные арки, зияющие пустотой, будто открытые пасти невиданного голодного зверя, готового нас поглотить.

Колонны, взметнувшиеся ввысь, подпирают треснувший каменный свод. Между ними тьма и влажный воздух, в котором ощущается привкус затхлости и плесени. Каждый опорный столб усеян белесыми прожилками извести, темными подтёками и налётом времени – создается ощущение, что скала постепенно поглощает колонны обратно, сантиметр за сантиметром.

Широкая лестница, ведущая к центральному входу, испещрена трещинами и покрыта сколами. На стенах проступают потемневшие барельефы, истёртые временем и словно вытесненные из самой породы. В неустойчивом свете среди них угадываются человеческие фигуры, застывшие в судорогах боли; переплетения тел; оборванные фрагменты зубчатых линий, напоминающих то ли рёбра, то ли кости, то ли глифы [8] древнего языка.

В этих изображениях отсутствуют симметрия и гармония, и меня непроизвольно передергивает от исходящего от них безмолвного ужаса и страха, древнего, как сама тьма. Жуткое первобытное чувство поднимается из глубин моего подсознания, пробуждая ощущение недоверия к реальности.

– Что это такое? – хриплю я, осмеливаясь прервать эту затянувшуюся тишину. – Древний храм? Но откуда… Как глубоко мы под землёй?

Успев привыкнуть к демонстративному игнору Харпера, я даже вздрагиваю от неожиданности, когда он резко поворачивает голову, устремляя на меня бесстрастный взгляд.

– Это одно из убежищ Аристея, – глухо произносит Кайлер. – Он называет их гнёздами.

Гнёзда. Почему-то это слово вызывает неприятный зуд в затылке. Кожа покрывается мурашками от непроизвольной ассоциации. Не логово, не лаборатория, не база, а гнездо, как у хищной птицы или насекомого.

– Мы метрах в ста от поверхности, – ровным, почти механическим голосом продолжает Харпер. – Ни один спутник не увидит. Ни один сигнал не пройдёт. Это место полностью стерто с карты мира.

Я сглатываю, ощущая, как сдавливает горло.

– Что тогда наверху? – выдыхаю я, с трудом осознавая возможный масштаб настоящей действительности.

– Один из анклавов. Драссиан [9]. – Его голос не меняется, будто он зачитывает статистическую сводку.

– Анклавов? – я часто моргаю, не веря собственным ушам. – На материке? Но… там же мертвая зона.

Харпер усмехается уголком рта, глядя на меня, как на несмышлёного любопытного ребенка, не способного осознать прописные истины.

– Даже в зараженной пустоши есть место для жизни, – философски бросает он. – По территории бывшей Азии разбросано семь анклавов. Независимых друг от друга, но связанных между собой, и каждый, как якорь для выживших.

«Клянусь, я покажу тебе настоящий мир. Он существует, Ари… не только на островах», – внезапно всплывают в памяти слова брата.