Моя темная сторона (СИ) - Дженова Лайза

Погодите-ка. Я говорю с Ричардом, но смотрю на Джессику. Я только что осознала, что не вижу Ричарда. Должно быть, он стоит справа от Джессики и слева от меня. Поразительно! Я мысленно представляю Ричарда: стройный, почти тощий, рост шесть футов два дюйма, волосы цвета перца с солью, карие глаза, синий костюм, красный галстук, ботинки с дырчатыми накладками. Стройность — это недавнее приобретение. Из чуть более давнего банка памяти я могу извлечь образ Ричарда и до развода: фунтов на пятьдесят тяжелее, розовое мясистое лицо, брюшко размером со среднюю дыню, костюм большего размера, тот же красный галстук. Воображаю себе содержимое холодильника в его холостяцких апартаментах в «Ритце»: упаковка «Короны» на шесть банок, пара-тройка лаймов, кварта просроченного молока. Я пытаюсь мысленно увидеть его костистое лицо и гадаю, неужели он выглядит хотя бы вполовину таким же выбитым из колеи, как Джессика.

— За всем следят, Сара, — произносит голос Ричарда.

— А что с ежегодной аттестацией?

— Этим занимается Карсон.

— Даже Азией?

— Да.

— И Индией?

— Да.

— Хм, ладно, ну, если у него будут какие-то вопросы или если я ему для чего-нибудь понадоблюсь, пусть звонит.

— Я ему передам.

— Я могу, если нужно, подключаться по телефону к внутренним совещаниям. Джессика, можешь прислать мне мой календарь и пометить, чтобы меня подключали к общему каналу?

Звонит сотовый. Боже, как я скучаю по звонку своего телефона!

— Алло? Да, — отвечает голос Ричарда. — Хорошо, скажи ему, что я перезвоню через пять минут.

Повинуясь знаку Ричарда, которого я не вижу, Джессика поднимает сумку с пола на колени. Титры, конец фильма — она готова убраться из этой проклятой дыры.

— Извини, что приходится так быстро уходить, но мне нужно перезвонить, — говорит Ричард.

— Конечно, все в порядке, спасибо, что пришли. И не волнуйтесь, я скоро отсюда выберусь.

— Хорошо.

— Но пока я здесь, Джессика, можешь прислать мне ноутбук и сообщать о совещаниях?

— Сара, мы скучаем по тебе. — Мне отвечает не Джессика, а Ричард. — Но мы хотим, чтобы ты не торопилась и вернулась, когда полностью поправишься. Чем скорее ты выздоровеешь, тем скорее мы сможем бросить тебя на передовую. Сосредоточься на себе, не волнуйся о работе. Все под контролем.

— Я пришлю тебе еще помадки, — говорит Джессика тоном родителя, торгующегося с ребенком и предлагающего неважную замену тому, что ребенок хочет, но не может получить.

— Может быть, прислать тебе что-нибудь еще? — спрашивает Ричард.

Компьютер, зарядку для сотового, мой календарь, что-нибудь для связи с работой.

— Нет, спасибо.

— Поправляйся. Мы по тебе скучаем, — говорит Джессика, отходя назад.

Теперь в поле зрения появляется Ричард.

— Приятно было тебя увидеть, Сара.

Он наклоняется надо мной и вежливо целует в щечку. По крайней мере, я так думаю. Я собираюсь ответить ему таким же невинным поцелуем, но его рот удивительным образом оказывается прямо перед моим, и я, не успев сообразить, что делаю, отвешиваю Ричарду полновесный поцелуй прямо в губы.

Я уверена, изумление в его распахнутых глазах ничуть не больше моего. В смущении лихорадочно ищу объяснения. Наверное, Ричард тянулся к моей левой щеке — к той, о существовании которой я знаю только теоретически. Эта неврологическая логика меня удовлетворяет, но начальник смотрит так, будто я забыла, каков характер наших отношений. Как будто я сошла с ума.

— Ну, хм, ладно, — говорит он, откашлявшись. — Поправляйся быстрее.

И оба выходят за дверь.

Отлично. Я только что до смерти напугала свою ассистентку и сексуально домогалась собственного босса.

Я открываю коробку с помадкой и беру еще один большой кусок. Они вообще не хотят, чтобы я возвращалась, если не выздоровею на сто процентов. Жуя помадку, я пытаюсь переварить эту информацию. «А что, если я полностью не выздоровею?»

Я сую в рот новый кусок. «Что, если я полностью не выздоровею?» Съедаю еще кубик. Я ем, пока меня не начинает тошнить, но по-прежнему не могу ответить на собственный вопрос и не могу перестать задавать его — так я приканчиваю всю коробку. Однако же она все равно кажется тяжелой. Я трясу коробку, слышу и чувствую, как помадка ударяется о стенку — с другой, левой стороны, которую я вообще никак не воспринимаю. Я снова трясу коробку, на этот раз так, будто пытаюсь ее убить, и несколько кусочков попадают в поле зрения. Я их съедаю.

«Что, если я так полностью и не выздоровею?»

Глава 13

Пожалуйста, скажи мне, что это не все, — говорю я.

Моя мать только что примерила три шляпы, которые купила для меня в торговом центре. Третья — до нелепости огромная викторианская шляпа для чаепитий, усыпанная целым букетом красных роз, — на ней до сих пор. И мать по-прежнему сохраняет чуть поблекшую улыбку.

— О чем ты? С этой-то что не так?

— Ты похожа на Минни Перл.

— Ничего подобного.

Со шляпы все еще свисает ценник.

— Ну ладно, на сумасшедшую.

— У меня есть очень похожая, я ее ношу на встречи «Красных шляп».

Она снимает шляпу с головы и в восхищении вертит на коленях. Потом нюхает искусственные розы, возвращает шляпу на голову, заламывает набекрень и улыбается мне, будто спрашивая: «Ну а теперь как?» Точно, эта шляпа создана для безумных дам.

— Ты правда не привезла ничего больше?

Вместо ответа мать пожимает плечами, словно извиняясь, и протягивает два других варианта: коричневую кожаную ковбойскую шляпу и кислотно-розовую лыжную шапочку.

— Я торопилась. Здесь все время прохладно, так что я подумала, что флисовая шапка пригодится, а у Боба в машине нашлось несколько дисков с кантри-музыкой, и я решила, что вам, наверное, нравится этот стиль.

Любопытно, как бы она обосновала выбор «Минни Перл». Решила, что я похожа на нее? Я слишком боюсь ответа, чтобы спрашивать.

— Я возьму розовую.

Пусть она цвета кислотного маркера, но, по крайней мере, во флисовой лыжной шапочке я буду чувствовать себя собой. Мы с Бобом любим кататься на лыжах. У его семьи была квартира в Норт-Конвее, в Нью-Гэмпшире, и все выходные с декабря по апрель они обычно проводили на трассах Эттитеша и Крэнмора. Счастливейшие воспоминания его детства — о гонках со старшими братьями вниз по горе. Я же выросла на Кейп-Коде, где самые большие холмы — это песчаные дюны, и мы никогда не отдыхали за мостом. А открыла я для себя лыжи, только когда поехала учиться в Мидлбери-колледж в Вермонте — там лыжи, по сути, часть обязательной учебной программы.

Мой первый день на лыжах оказался болезненным, леденящим и выматывающим уроком унижения, и единственная причина, по которой я нашла в себе силы выдержать еще один день истинной пытки, — то, что я купила билет на все выходные и хотела получить за свои деньги все. Честно говоря, я не ожидала никакого улучшения и не предполагала наслаждаться процессом. Но на второй день случилось чудо. Каким-то образом мои неуклюжие конечности поняли, когда и куда им двигаться, и я съехала вниз на лыжах, а не на заднице. И с тех пор полюбила кататься.

Мы с Бобом купили домик в Кортленде, в Вермонте, на следующий год после дома в Велмонте. Дополнительные выплаты по ипотеке не позволили нам приобрести в Велмонте дом побольше, с еще одной спальней, которая понадобится, если мы надеемся когда-нибудь нанять няню с проживанием, но жертва того стоила. Зимой, когда мы перебегаем из дома в машину, из машины в офис и обратно и дышим перегретым, кишащим вирусами гриппа воздухом, который гоняют по замкнутому циклу, лыжи по выходным означают два полных дня на свежем здоровом горном воздухе. Кроме того, все эти зимние месяцы, когда мы перебегаем из дома в машину, из машины в офис и обратно, мы много сидим. Мы сидим в пробках, сидим за столом и на диванчиках, держа ноутбуки на коленях. Почти всегда, когда не спим, мы сидим — пока не устаем настолько, что уже не можем сидеть ни секундой дольше.