Такая вот любовь - Ньюберри Мартин Синтия

– Сом?

Люси снова запрокинула голову, после чего жидкости в бокале осталось только на палец.

– Отец Джона Милтона. Вот откуда взялось второе имя – Милтон, но никто к нему так не обращался. Даже собственная мать называла его Сомом. Она была та еще штучка. Запах Веры ощущался повсюду. Я и сейчас не выношу аромат фиалок. Она умерла в своей благоухающей фиалками постели.

– А мне запах фиалок нравится, – ответила Анджелина, сделав еще один глоток жидкости, которая была чуть тяжелее воды.

Люси закусила большой палец.

– Я ненавидела их дом – такой он был огромный. Тогда‑то и поняла, что мне требуется небольшое пространство. Как под моим столом, когда я впервые взяла в руки кисть.

– Моя мама умерла в ванне, – сказала Анджелина.

– Просто ушла под воду?

Анджелина рассмеялась. А ведь она давненько не смеялась над матерью.

– Воды там не было.

– Не было?

– Мама очень много лет не выходила из дома. Видимо, ванна была единственным местом, где она чувствовала себя в безопасности.

– Ужас, – вставила Люси.

– Каждый раз, когда я приходила домой, она произносила подряд эти четыре предложения: «Где ты была? Там небезопасно. Ни к чему не прикасайся. Вымой руки». – Анджелина и сейчас видела разбросанные по всему дому материны салфетки. Возвращаясь домой из школы, первым делом она выбрасывала их в мусорное ведро. А уж потом мыла руки.

Анджелина заставила себя проглотить еще немного жидкости, имевшей древесный привкус. Свет за окном менялся: был всего лишь двенадцатый час, но чудилось, что дело к вечеру.

Люси сделала очередной глоток.

– Это Сом настоял, чтобы я дала мальчику его имя. А я из-за того сна не отступилась от Джона. Вы согласны, что Джон Милтон Крафт звучит как поэзия, как имя художника?

Люси смотрела на что‑то вне поля зрения Анджелины. Взгляд ее казался сосредоточенным и несфокусированным одновременно, будто то, что она рассматривала, было слишком большим. Анджелина удивилась, откуда Люси известно про поэзию. А потом спросила себя: перестанет ли она когда‑нибудь относиться к людям свысока? Хотелось бы, чтобы сочувственной была первая, а не третья мысль, пришедшая ей в голову. После чего возник следующий вопрос: перестанет ли она когда‑нибудь относиться свысока к себе?

– Люси, как вы стали такой, как есть?

– В смысле?

– Лично я всегда недотягиваю.

– До кого?

– До той, кем я хочу быть.

– Но вы – это вы, какая есть. Вот я себя люблю. А вы себя любите?

Анджелина перевела взгляд с Люси на бокал с мультяшной наклейкой, повернутой в ее сторону. Над пропастью, готовый вот-вот рухнуть в каньон, навеки завис Вайл Э. Койот, и только в этот момент на его физиономии появилось понимание.

– Люси, помните, когда я пришла в первый раз, вы сказали, что думали, будто я стану справляться о ваших мечтах? – Люси наклонила голову набок. – Почему вы спросили меня об этом?

Люси сделала еще глоток «Джона Уэйна», и бокал опустел.

– Вы выглядели так, словно в вас есть нечто потаенное. – Анджелина ждала продолжения. – Я решила, что вы, возможно, захотите узнать, есть ли оно во мне.

– А есть? – спросила Анджелина.

– А в вас? – парировала Люси.

Там они и сидели – лицом к лицу, вертя в руках пустые бокалы с наклейками, не прерывая зрительного контакта и улыбаясь.

– Еще на два пальца? – спросила Люси.

– Мне на один, – ответила Анджелина.

– В общем, – заметила Люси, наливая текилу, – я говорила вам, что меня привлекли именно рисунки Сома, однако он занимался производством домов на колесах. Наличных у него было мало, зато передвижных домов хоть отбавляй. Мы с Джоном Милтоном получили один при разводе и еще два – когда ему исполнился двадцать один год.

– Третий тоже ваш?

Люси кивнула.

– Кто там живет?

– Он пустует.

– Пустует?

– Это идеальный дом. Нетронутый. В нем никто никогда не жил. Я хотела было отдать его Джону Милтону, но он выбрал тот, который занимал всегда, в котором мы жили вместе, пока он рос. Иногда я захожу в пустой дом и просто сижу там.

Анджелина на секунду закрыла глаза, представляя, каково это: иметь собственный дом, где можно посидеть в одиночестве, – какой там покой и уют. Но в действительности она не знает, каково это на самом деле. Она не знает всей правды о пустоте, правды об одиночестве. Грудь у нее стеснило, и она посмотрела в окно на белый трейлер, который теперь не казался ей унылым. Когда Анджелина снова взглянула на Люси, та ковыряла в зубах.

– Знаете, если бы меня выбросило на необитаемый остров, – сказала Люси, – я, пожалуй, смогла бы продержаться неделю только на том, что вытащила из зубов.

Анджелина рассмеялась.

– Люси, какая гадость! Но я понимаю, о чем вы. – Она положила руки на стол. – Так вы готовы к встрече с хирургом-ортопедом в четверг? Через полтора месяца необходимо проверить тазобедренный сустав.

– Меня отвезет Джон Милтон. Он уйдет с работы.

– Еще у вас возьмут кровь на анализ. А потом, во вторник, состоится мой завершающий визит.

Люси кивнула, глядя в окно.

– Я буду скучать по вам, Люси. Как‑нибудь навещу вас, если окажусь поблизости.

– А может, сподобитесь приехать ко мне специально?

Анджелина улыбнулась.

– Хорошо.

– Когда Джон Милтон был ребенком, он делал для меня маленькие афишки. Они у меня где‑то хранятся. В коробке. Или в выдвижном ящике. Знаете, когда я в первый раз подарила ему маленькую пачку мелков, он сразу же снял с них обертки. Не хотел, чтобы что‑нибудь закрывало эти цветные палочки. И делал это всякий раз, когда я дарила ему новую пачку. Говорил, что хочет чувствовать мелок рукой. Он до сих пор так делает.

– Вы сбросили вес?

– Я выдавила целую дольку лимона, который вы мне принесли, на брокколи, и мне, как ни странно, понравилось. Хотя Джон Милтон не стал бы такое есть.

– Люси, при чем тут Джон Милтон! Речь о вас.

– После того, как он родился, я почти вернулась к своему весу, поправилась всего на три фунта. Каждый год, когда я ходила в клинику сдавать мазок с шейки матки, выясняла, что прибавила три фунта. Мне представлялось, что ничего ужасного в этом нет.

– Сущие пустяки, – согласилась Анджелина.

– Умножьте три фунта на тридцать лет.

Анджелина секунду сидела неподвижно, пораженная тем, что годы могут сделать с человеком.

С парой.

Затем она вытащила из большой сумки весы и поставила их на пол. Люси не взвешивалась с того самого первого дня, когда они оформляли бумаги. В следующий раз, во время завершающего визита, ее снова надо будет взвесить.

– Одежда и впрямь кажется свободнее, – заметила Люси, вставая на металлический квадрат в свитере и тапочках. – Наверное, просто нужно ее постирать.

Анджелина посмотрела на цифры и откинулась на спинку стула.

– Люси!

– Что?

– Вы похудели на семнадцать фунтов!

– На семнадцать фунтов? – Люси села. – За четыре недели?

– Ну да, похоже. Дайте-ка я найду карточку. – Анджелина наклонилась, порылась в сумке, отделила свернутую папку и вытащила ее. – Так… Да! На семнадцать.

– Сколько я вешу сейчас?

– Сто девяносто девять фунтов.

Люси шлепнула ладонью по столу.

– Господи Иисусе! Я уже много лет не весила меньше двухсот. – Ее глаза широко распахнулись. Она стала выглядеть намного моложе.

– Теперь весите.

– Анджелина, только подумайте, чего мы добились!

Анджелина сомневалась, что Люси когда‑либо называла ее по имени. Она подняла свой бокал и провозгласила:

– Люси, за то, чего добились вы.

В следующий раз она обязательно справится у Люси о ее мечтах.

Глава 31

В ночь на Хеллоуин Уилл и Анджелина заняли свои обычные места на веранде, но она чувствовала себя не так, как обычно, – колючей и дерганой, словно внутри нее раскалывался лед.

Уилл надел светлые брюки, мокасины на босу ногу и темно-синий кашемировый джемпер с V-образным вырезом поверх футболки, макушку с редеющими волосами прикрыл бейсболкой и, если не считать бороды, выглядел точно так, как много лет назад.