Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
Женский портрет ван дер Влита [32] – дама строго поджимала губы, глаза у неё были добрыми, а мысли – усталыми. Прачка Паскуале Челомми [33] напоминала Копипасту. Уходя из зала и прощаясь с головкой Грёза, стадом Рооса [34], птичками Хондекутера и пейзажем Милле, Вера вновь спрашивала себя – и того, кто должен был нести за это ответственность – ну почему ей дали такой нелепый талант?
Хотя, если подумать, встречаются ещё более нелепые. Например, талант безошибочно чувствовать чужую фальшь и лицемерие. Зачем это может пригодиться? Или вот, скажем, видеть лица в ковровых и обойных узорах – тоже крайне сомнительный дар, особенно если к нему не приложили умение рисовать.
Так или иначе, но в музее Вера ожила, чего никак не ожидала мама. Лару готовили к первому классу – всемогущий Джон нашёл репетитора – девушку с розово-родонитовыми щеками, сдобную, как только что из печки. Девушка уводила Лару в детскую, и они сидели там подозрительно тихо ровно сорок минут, после чего репетиторша выносила учебные тетради – и приглашала Веру ознакомиться с Лариной штриховкой и другими «работами». Штриховка была безупречной, зайцы подсчитаны по головам верно, лишний элемент в виде лисы исключён из ряда. Довольная Стенина протягивала девушке деньги, но та была очень суеверна, просила не давать купюр в руки – а положить их на столик у зеркала. Вера начала оставлять деньги на столике, и репетиторша деликатно, как мышь хвостиком, смахивала их оттуда себе в сумку.
Однажды вечером старшей Стениной взбрело в голову проверить, как Лара научилась читать – но девочка откинула от себя книжку с такой яростью, как будто это были не «Три поросёнка», а по меньшей мере «Майн Кампф».
– Она не хочет эту, – заступилась за дочку Вера. Лара тут же притащила свою любимую «Курочку Рябу» с аршинными буквами. Раскрыла её и вполне бойко прочитала, перелистывая страницы в нужных местах. Мама прослезилась, а Вера на другой день дала репетиторше небольшую премию – всё так же церемонно выложила на столик. И всё же царапало изнутри какое-то сомнение, а Вера не любила, когда её изнутри царапают. Как-то раз, вернувшись из музея, она взяла злополучных «Поросят» и положила книжку перед Ларой. Дочка попробовала завыть – но Стенина смотрела на неё специальным взглядом, который девочка хорошо знала.
– «Курочка»? – пыталась сторговаться Лара.
– Нет, «Три поросёнка». Давай!
Лара открыла книжку и уставилась на первую страницу, похожую благодаря таланту художника на иллюстрированное меню мясного ресторана. Поросята были очень аппетитными, жаль, что на изображение Нуф-Нуфа прилетела слезинка замученного ребёнка.
– Ты не рыдай. Читай!
Внутри у Стениной всё ходило ходуном и скрежетало – как в индустриальном фильме, где любят давать крупные планы мудрёных механизмов.
– Какая это буква? – Вера ткнула пальцем в заглавную Н.
– Это буква Волк, – шепнула Лара.
– Я её завтра убью, – пообещала Стенина. – Положу на столик к зеркалу – заштрихую, а потом убью!
– Веруня, успокойся, – испугалась мама.
– Так Лара вообще ничего не знает! Эта репетиторша – она сама всё за неё делала, понимаешь?
– А как же «Курочка»?
– «Курочку» она наизусть шпарит. Иди сюда, Лара, маленькая моя. Не бойся! Мама просто немножко расстроилась.
Вера целовала солёные от слез щёчки, думала: ничего, как-нибудь устроится. Джон, конечно, молодец, нашёл кого прислать.
Суеверная репетиторша больше не явилась – зря Вера готовила обличительную речь – а может, и не зря, поскольку Джон выслушал её от первого до последнего слова, покаялся и обещал найти другой вариант. Вера отказалась. Сама стала заниматься с Ларой и худо-бедно выучила дочку читать по слогам – от одного слога к другому они ехали долго, как на телеге по Москве в час пик. И всё же доехали. «Норка суха», – прочла однажды Лара в букваре, и Вера была так счастлива, будто ей купили настоящую норку.
– Это букварь для новых русских? – подобострастно шутил Джон, которого в конце концов пришлось простить. Не мог же он отвечать за всех своих знакомых сдобных девушек.
Пока Вера занималась с дочкой, она узнала о ней много нового, и всё оно было неприятным. Память у Лары оказалась слабенькой, а лень – отборной, высший сорт. Ей одинаково не нравились математика, чтение, окружающий мир и французский, который Вера с перепугу тоже подключила – его требовали при поступлении в гимназию хотя бы на уровне алфавита. Лара от французских букв впадала в истерику. Даже соседи стучали в стену – глотка у девочки была лужёная, как у джазовой певицы, а вот слуха тоже не досталось.
Юлька, выслушав эту драму воспитания, беспечно махнула рукой:
– За деньги возьмут, не переживай!
После этих слов Вера совсем загрустила. С деньгами у них было не очень-то. Ларе шла маленькая пенсия за погибшего кормильца, в музее платили чисто декоративную зарплату. Мама устроилась куда-то развешивать плакаты – варила клейстер, потом шла «на маршрут», но получала тоже гроши. Лидия Робертовна периодически вспоминала про внучку, однако присылала из Питера не деньги, а вещи – к тому же ношеные. Они пахли чужими детьми и все были на вырост. По видимости, чужие дети имели какое-то отношение к то ли тётке, то ли племяннице, приютившей несостоявшуюся Верину свекровь в Петербурге, – Вера не желала вдаваться. Вещи она в тот же день, как получала на почте, уносила в секонд-хенд, а потом заходила туда ежедневно – проверяла, как знакомого в тюрьме. Продавались обноски плохо, но иногда за них всё же удавалось выручить немного денег.
Вот когда Вера заново пожалела о «Девушке в берете»! Портрет можно было бы, если уж совсем придётся туго, продать, хотя, если честно, она бы на это, скорее всего, не решилась. Но хотя бы возможность такая была – возможности порой тоже согревают, не хуже так и не купленной норки.
А вот у Юльки в том году всё было – лучше не придумаешь. Джон, работа, Евгения, которая таскала из школы только пятёрки – как грибник, что жалует одни только белые, она брезговала четвёрками.
На излёте зимы Джон подарил Юльке национальную уральскую женскую одежду – шубу из голубой норки.
– Бабство, конечно, но я не смогла отказаться, – говорила Юлька, поглаживая блестящий мех.
«Норка суха», – мрачно думала Стенина. Она уже четвёртый год носила просаленную турецкую дублёнку из того же секонд-хенда.
Восьмого марта в дверь позвонили неуверенной, чужой рукой – открыла мама. Стенина вышла из своей комнаты, на ходу застёгивая халат. Незнакомая высокая женщина рухнула перед ней на колени, и Лара от восторга начала аплодировать – как в театре.
Приглядевшись к коленопреклонённой женщине, Вера поняла, что не такая уж она и незнакомая.
– Вы меня, наверное, забыли, – гостья торопливо говорила, пока Вера с мамой поднимали её с колен. – Это мой муж убил вашего. Простите, Вера Викторовна! Такой грех, такое горе!
Шатенка с «пейсами» превратилась в коротко стриженную блондинку, но её всё-таки можно было узнать. Веру приятно удивило, что эта женщина не так молода, как ей помнилось, – шея заштрихована морщинами, на пальце старушечье кольцо с янтарём – нестерпимо-жёлтым, как ушная сера. Даже имя вспомнилось – Лия. Имя-деепричастие.
С десятой попытки Лию усадили за стол, мама отправилась в кухню за пустырником. Пока она капала его в рюмку, Лия вцепилась в Верину руку, неприятно поглаживая её сразу обеими своими.
– Вы только не отказывайтесь, пожалуйста. Я сама теперь мать, я знаю, как тяжело растить ребёнка.
Лара, выпятив пузико, с удовольствием смотрела мультфильм про Чипа и Дейла – на несчастное дитя она смахивала не слишком, но гостья, скорее всего, видела вместо реальной девочки какую-то свою выношенную фантазию. Вообще, эту Лию несло в разговоре, как пьяного человека – пусть она была трезвой, но темы сшибала, будто кегли. Вера с трудом поняла, что Лия ещё до суда развелась с Гериным убийцей, потом вышла замуж за другого человека и родила двух мальчиков, они погодки – Стасик и Вадик. Гостья достала фотографии из сумочки и, мазнув ими воздух, тут же спрятала Стасика и Вадика обратно. Муж Лии – очень обеспеченный человек, коммерсант. Они хотят материально помогать Стениным – пусть только те воспримут это нормально.
