Сибирский папа - Терентьева Наталия

Сейчас – самые длинные дни в году. Солнце давно село, но ночь еще не пришла. Долгий-долгий день, самый долгий в моей жизни. День, в который так много всего произошло.

Йорик подошел ко мне и заглянул в глаза.

– Ты будешь у нас жить?

– Ты покорила сердце моего сына, – сказал отец, который стоял в дверях. – Сразу.

Я обернулась на него.

– Я тоже твоя дочь.

– Я не так выразился, прости, я сам перегрелся, – искренне засмеялся он.

Кажется, Сергеев – самый приятный человек, которого я встречала за свою жизнь. Про папу, моего московского папу, мне трудно сказать – ведь он родной. Наверняка, он тоже очень приятный человек – для других. Для меня он хороший и родной, а приятный ли он, симпатичный ли, я никогда не задумывалась. Скорей всего, и приятный, и симпатичный, но близкое трудно рассмотреть, для этого надо чуть отойти в сторону.

Спала я так крепко, что, когда открыла глаза, мне показалось, что я еще не успела заснуть. Но нет, за окном громко пели птицы, сквозь прозрачную штору в комнату лились солнечные лучи, они-то меня так рано и разбудили. Я глянула на часы – только половина седьмого. В девять у нас выезд, я ведь приехала на конференцию, она продолжается, вчера я сбежала, потому что не доверяла самой себе, и еще потому что хотела оказаться здесь. Хотела посмотреть, как живет этот загадочный человек, на которого я так внешне похожа… И это удивительно… Жена его не сказала этого, а я видела нас в зеркале, когда мы поднимались наверх. Просто два одинаковых лица, я раньше и не знала, что так бывает. И о чем говорит это сходство? Это лишь внешне? Или мы должны быть очень похожи внутренне? С кем поговорить об этом? С ним самим, разве что… А даже если и похожи, то что?

Мои мысли остановило сообщение, которое появилось на экране. Я видела его начало, не открывая: «Проснешься, звони. Вообще это не дело. Я отвечаю за…»

Понятно, за что он отвечает. За то, чтобы я трепетала от его взглядов и прикосновений.

Я открыла наконец все свои сообщения. Написала для начала родителям: «Мам-пап, у меня всё отлично, не переживайте. Сегодня едем на озеро, там выездное заседание и встреча с местными экологами, потом маленький концерт». Я подумала – стоит ли писать, что я ночевала не в гостинице? Не писать – вроде как вранье, а писать – только лишний повод для вопросов, на которые мне так трудно отвечать, даже самой себе. «Молчишь – тоже врешь», – всегда говорила бабушка. Что бы она сказала сейчас? Ведь теперь, когда я выросла, она бы точно рассказала мне, почему все так произошло у моих родителей в прошлом. У меня мелькнула мысль: а если они все молчат, может быть, и не стоит больше спрашивать? Зачем мне это? Какая мне разница, как было? Это их отношения. Может быть, моей маме нравились двое, так же, как и мне…

Кстати, об этих двоих. Я читала-читала Генины сообщения, стоя босиком у огромного окна, и бросила. Это невозможно всё прочитать. Что, он писал их весь вечер и всю ночь? Как сел после ужина, так и писал до утра? Целый роман. Чего только он не писал, как только его не шарахало. Конечно, самое часто повторяющееся слово было «я»: «Я не знал», «Я не понял», «Я даже не думал», «Я не предполагал», «Я надеялся», «Я больше не намерен» (Гена – образованный человек, учит несколько иностранных языков, умеет выражаться изящно…), «Я рассчитывал»… Но и «ты» встречалось часто. «Ты мне обещала…» (Это неправда, никогда ничего не обещала), «Ты слишком легкомысленна», «Ты как ветер», «Ты мне непонятна», «Ты злая и непоследовательная…»

«Гена, если я легкомысленный, злой, непонятный ветер, зачем тебе стоять и мерзнуть под этим ветром?» – быстро написала я и отослала сообщение. Как наши родители строили отношения, когда у них из всех средств общения был лишь телефон? А бабушки и дедушки, у которых в молодости, кроме писем, ничего не было? Личные встречи, разве что. А если твой потенциальный избранник на личных встречах забывает, как ходить? У него плохо двигаются совершенно здоровые ноги, он начинает очень громко смеяться и пошатываться, падая на тебя? И даже если это признаки искренности и неиспорченности… С этим сложно смириться. Весь бурый от смущения юноша идет на негнущихся ногах, пробует тебя обнимать рукой, зажатой в оглоблю, смеется тебе в ухо, отвечает невпопад. Дарит на день рождения открытку с изображением Москвы (я же москвичка!), а на Восьмое марта – шоколадное яйцо, внутри которого сборная детская игрушка, бессмысленная и вредная. Я не корыстная, мне вообще никакие подарки не нужны, но очень нелепо и неловко, когда тебе дарят такое, я никогда не знаю, как реагировать и что с этим потом делать, и просто смеюсь. И Гена смеется вместе со мной, сильно двигая огромной челюстью и вставляя ее на место, если она съезжает из своего нормального места.

Да, кажется, мне Гена совсем перестал нравиться. Он не виноват, что у него такая челюсть. Но не в челюсти же дело. Неужели я сделала выбор? В пользу Кащея? Хитрого, ловкого, ускользающего, снова появляющегося в опасной близости, соблазняющего, соблазняющего… Всем – взглядами, словами, интонацией, прикосновениями, намеками, в которых иногда нет дна. И я боюсь признаться себе, что они на самом деле значат.

Я открыла сообщения Кащея. «Я отвечаю за группу…» «Ты будешь давать интервью Первому каналу? Не рекомендую, кстати». Через полчаса: «Ты где? У отца? И как там? Он вообще кто? Кем работает?» Еще через час: «Надеюсь, у тебя всё хорошо. Передавай привет отцу». Я хмыкнула. Что-то изменилось? С чего бы Кащей стал передавать ему приветы?

Я спустилась на первый этаж и обнаружила на кухне отца, в легкой футболке и спортивных шортах до колена, он явно только что пришел с улицы.

– Мои родители тоже… – начала я и осеклась.

Он махнул мне рукой, не услышав, потому что уже с кем-то разговаривал по телефону, недовольно крутя головой. Даже когда он сердится, он остается симпатичным и приятным. Не знаю, что это за свойство такое. Почему же мама так поступила? Ведь из того, что мне рассказал отец и не рассказала мама, я поняла, что поступила именно она. А он лишь покорился обстоятельствам. И дальше всё решала мама – общаться мне с родным отцом или нет. Я подошла к нему ближе, взяла под руку. Отец, сказав кому-то по телефону «Давай!», обернулся, поцеловал меня, погладил по щеке, улыбаясь.

– Как ты спала?

– Отлично.

– Ну вот. Как же я рад… – Он неожиданно подхватил меня, приподнял и прокрутил по кухне.

Я засмеялась и только тут заметила за столом… Йорика. Он помахал мне рукой.

– Ты не спишь? Ты же не умеешь вставать к первому уроку!

– Я поставил будильник, – серьезно объяснил мне мальчик.

– Да, чудеса родства, Машенька, – добавил отец. – Йор правда встал сам, первый, и испугал Лолу, нашу домработницу, она решила, что он заболел.

– Я буду завтракать с тобой. И поеду с тобой, – сказал Йорик.

Я несколько растерялась. Взять с собой брата, которого я знаю меньше суток? И что я буду с ним делать на конференции? Он маленький, ему надо играть, чем его кормить, я не знаю… Я взглянула на отца, ища поддержки.

– Может, правда, возьмешь его с собой? Его гувернантка отпросилась, с Лолой мы его не оставляем, а у нас с Ольгой дела сегодня…

Потом я уже связала всё воедино и поняла, что, наверное, он всё знал заранее. Но в тот момент я ничего не поняла.

– Я не знаю…

– Кстати, у вас начало в два, я посмотрел расписание встречи, мы еще успеем съездить в одно место. Хочу тебе показать наши красоты и познакомить с одним интересным человеком.

– У нас выезд в девять…

– Едете на перекладных, а мы с тобой доедем туда на катере.

– На большом? – тут же обрадовался Йорик.

– Конечно, у нас же гостья.

– У нас два катера, один побольше, другой поменьше, – пояснил отец.

– Самолета своего нет? – постаралась как можно менее язвительно спросить я.

– Пока, увы, – развел руками отец и улыбнулся, хорошо и тепло. – Но обязательно будет, придется еще земли прикупить, чтобы было, куда приземляться, сейчас некуда. Сопротивляются кое-какие очень жадные люди, хотят слишком много денег. Около города земля теперь дорого стоит. Но мы это решим. Ведь всё можно решить в мире, правда? Тем более, когда есть для кого решать. – Он опять солнечно улыбнулся. – Представляешь, Машенька, садимся мы в маленький белый самолет, легкий, надежный и быстрый, и вжжжик! – по своей собственной взлетной полосе… Ну-ка, дети, идите ко мне сюда… – Он обнял нас обоих одной рукой, другой сделал фотографию.