Сибирский папа - Терентьева Наталия

Ольга, которая только что спустилась, поздоровалась, улыбаясь одними губами. И как он с ней живет? Ведь видно, какая она неискренняя!.. Или я вижу что-то не то. Не может такой солнечный и приятный человек, как мой родной отец, жить с такой неприятной женщиной.

– Я не буду есть, – сказала она, быстро проходя по кухне, перешагивая через упавшее полотенце. – Где Лола? Где мой кофе?

Отец молча придвинул ей чашку, хотел налить туда сливок, она резким движением отмахнулась. Да, я верю, что она может любить охоту. Представляю, как она поднимает ружье, как целится в лосиху, как безжалостно стреляет, и ей все равно, что лосиху ждут беспомощные лосята… Я как раз недавно читала такую историю: на Кольском полуострове заезжие богатые охотники из баловства убили олениху, у которой остались три новорожденных олененка, их, еле живых от голода, нашел местный житель и взял к себе, выкормил их, они выросли и не захотели уходить от него. Живут теперь с ним, как три больших рогатых теленка, добрые, умные, ходят на выпас в соседний лесочек, объедают там все кусты и кору у деревьев и возвращаются домой.

– Оля, я с ребятами к Анисину съезжу и вернусь, – сказал отец.

Та пожала плечами, то ли соглашаясь, то ли удивляясь. Отпивая кофе из большой чашки, она о чем-то думала, стоя у окна, потом вдруг обернулась и спросила у меня:

– У тебя хорошие отношения с родителями?

За ночь что-то сильно поменялось, и она решила называть меня на «ты»? Я постаралась подавить свое раздражение. Ведь, скорее всего, я всё сама придумываю, а она нормальная и приятная женщина. Я же отчего-то ревную и вижу в ней то, чего нет.

– Да, – сказала я.

– Хорошо, – кивнула Ольга, задумчиво глядя на меня. – Хорошо, – повторила она. И больше ничего не сказала и не спросила.

– Так, машину мы возьмем другую…

– На тракторе, на тракторе поедем!.. – захлопал в ладоши Йорик.

– На тракторе?.. – поразилась я.

– Да есть тут у нас такая машинка, для бездорожья, вот Оля не любит ее, говорит – некрасивая, называет трактором. Зато надежная, все колдобины пройдет и не перевернется нигде. Пошли! Ты плохо поела… – Отец покачал головой, а я засмеялась. – Почему ты смеешься?

Я открыла рот, чтобы сказать, что родители никогда не знают поела я или нет. Голодна – поела, не голодна – поем в другой раз. Но не стала говорить, потому что почувствовала, что это было бы нечестно по отношению к моим родителям. Тем более, с того момента, как я уехала из Москвы, у них как будто резко обострились родительские чувства, по крайней мере, у Вадика.

Время от времени у меня возникало странное ощущение: я сейчас обманываю всех вообще. Но я его быстро прогоняла.

– Ну хорошо, – сказал отец, одновременно отвечая кому-то письменно в телефоне, – потом заедем пообедаем у Вартанчика… или еще где-то… Так, всё, Йор, бегом наверх, длинную одежду сам сможешь себе найти? Чтобы руки и ноги были закрыты. И ты, Машенька, не очень хорошо одета для тех мест. Руки голые совсем!

– Мы пойдем в церковь? – удивилась я.

– Почему? – засмеялся отец, и милые ямочки появились у него на щеках. – Человек, к которому мы едем, живет в лесу, там много всякой живности, искусают. Сейчас мы тебе что-то подберем.

– Мою блузку возьми, льняную, светлую, которую в Италии покупали, она легкая и закрытая, – совершенно по-человечески вдруг сказала Ольга.

Отец кивнул мне:

– Пошли.

Я отправилась за ним, Йорик побежал к себе в комнату. Отец привел меня в особое помещение, я поняла, что это гардеробная комната, где висели то ли все их вещи, отца и Ольги, то ли ненужные. Там был порядок, о котором можно только мечтать. По стенам – полки, вешалки, внизу закрытые секции, видимо, с обувью. Отец быстро нашел какую-то блузку и протянул мне. Не могу сказать, что мне было приятно надевать Ольгину одежду, но мне было невероятно приятно, что он обо мне заботится.

Я уже не помню то время, когда кто-то говорил мне, в чем мне идти на улицу. Когда я была младше, то постоянно случались всякие казусы, когда я не знала, что на улице потеплело, и шла в школу в зимнем пальто или наоборот, приходила в платье и легких босоножках под холодным дождем и ветром. Мама с папой просто не обращают никогда внимание на такие мелочи. Вещей у них и у меня не очень много, иногда они смотрят прогнозы, а иногда нет. Теперь, когда я выросла, я иногда советую им поменять одежду по погоде, а они лишь смеются и удивляются, откуда во мне столько рациональности. Откуда… А маме не приходило в голову, что я могу быть похожей еще на кого-то, кроме нее и Вадика, на того, кто совсем другой?

Я зашла за небольшую перегородку и быстро переодела блузку.

– Я хотел бы, чтобы ты жила с нами, – негромко сказал отец.

Я думала, что ослышалась.

– Что?

Я вышла из-за перегородки.

– Не хочу, чтобы ты уезжала. У нас тоже есть университет. Слабенький, конечно, но, может, ты все-таки переведешься? Смотри, как тянется к тебе Йорик. Места у нас много.

Я молча смотрела на отца. Зачем он это говорит? Ведь это невозможно. Наверное… Мои родители, я их люблю… Моя учеба в самом лучшем вузе страны. Наконец, его жена, которой я точно не очень понравилась и буду мешать.

– Я не знаю.

– Вот и я не знаю. – Отец улыбнулся, поцеловал меня в висок. – Тебе идет. Ты красивая, хоть и не похожа на Валю.

– Я на тебя похожа, мне кажется, – сначала сказала я, а потом уже подумала, что не надо было этого говорить.

– Да что тут казаться!.. – Отец почему-то вздохнул. – Моя копия. Это удивительное чувство, не подберешь слов.

Мы с Йориком ждали отца у ворот. Йорик рассказывал мне о чем-то совершенно непонятном, какой-то компьютерной игре, а я, даже не пытаясь вникать, быстро отвечала на сообщения Гены. Пережив мой совет забыть о злом ветре, который истрепал ему всю его трепетную душу и нежное сердечко, он с новой силой принялся атаковать этот ветер, выйдя на него со своей маленькой невидимой шпажкой, которой он обычно размахивает, вступая в бой со второй фразы.

Гена начинает мирно и издалека: «Привет, как ты спала?..» А дальше, если я не отвечаю, смущаясь, что во сне я с ним целовалась (Да! Да! В жизни мы с Геной ни разу не поцеловались, но он очень любит письменные разговоры на эту тему…), или хотя бы не пишу ему, что проснулась и думала, что он лучше всех на свете, что я хочу целыми днями на него любоваться, его слушать, восхищаться им, он начинает атаку. И потом еще удивляется, почему я иногда по полдня ничего не пишу ему в ответ. А как отвечать на вопрос: «Неужели ты не понимаешь, как мне тяжело, когда ты не отвечаешь на мои вопросы?»

Сейчас на вопрос «Ты что, не понимаешь, как мне тяжело, когда ты вдруг исчезаешь?», я односложно ответила: «Понимаю» и послала ему рисованного котенка, упитанного, хохочущего, чем-то очень похожего на моего любимого Антипа. Антип и Рыжик… Я вообще о них забыла, ни разу не спросила папу, как они. И что, я смогу уехать от своих ненаглядных питомцев? Или возьму их сюда? Надо спросить у отца, просто так, не планируя переезжать. Теоретически – они бы взяли жить еще и моих животных? Интересно, заметили бы мои родители отсутствие наших питомцев дома? А мое? Ведь папа никогда не бывает таким заботливым и взволнованным, как в эти дни, когда я улетела на другой конец страны. Обычно они не знают, где я, что я, с кем, ела ли… Может быть, потому что я всегда вечером прихожу домой, трезвая, с хорошими оценками и здоровыми, правильными мыслями, от меня не пахнет сигаретами и мальчиками?

Отец выехал из подземного гаража на сверкающем темно-синими боками огромном внедорожнике с устрашающей мордой и огромными колесами.

Открыв окно, отец весело помахал нам рукой:

– Запрыгивайте, дети мои! Ну, Машенька, как тебе наш трактор?

– Впечатляет… – Я подсадила Йорика на заднее сиденье, а сама села рядом с отцом. Мне хотелось всё время быть ближе к нему. Наверное, это называется зов крови. Ведь существует это странное и очень древнее понятие, никто особенно не вдумывается, почему наши предки так назвали тягу к родному человеку.