Сибирский папа - Терентьева Наталия

– Так что там у нас насчет тайных рептилоидов, которые хотят захватить мир и править им по своему усмотрению? Что об этом скажет Йорик? Наверняка видел в сети больше нашего, да, Машенька? И путает реальность с вымыслом. Это такая проблема, к слову… Йор, о тебе говорю!.. Он смотрит всё подряд, и у него в голове все перемешано. Мы с Ольгой думали – не запретить ли вообще ему смотреть бесконтрольно, но как? Выпадет из социума. Все же смотрят, а он будет белой вороной. Не знаю, проблема.

– У китайцев свой Интернет… – проговорила я. – У них другой контент.

– Так у всех же! А не у одного Йорика. Скоро подъезжаем, кстати.

– Ты будешь у нас жить? – спросил меня Йорик, когда мы вышли из машины.

Я потрепала мальчика по голове, обнаружив, что у него очень приятные, мягкие волосы, на ощупь похожие на мои. Чудеса родства.

– Посмотрим, – сказала я. – Может быть, иногда.

– Я хочу, чтобы всегда.

Я не успела ответить, потому что из дома нам навстречу к калитке вышел человек, я поняла, что это художник Николай. Он обрадовано всплеснул руками.

– Толя!.. Какими судьбами! Да еще и с детьми!

– Познакомься, это моя старшая дочь, Машенька, из Москвы.

– Ты не говорил…

Отец усмехнулся.

– Вот, не говорил, теперь говорю.

– Да как похожи… – Николай цепким, но доброжелательным взглядом рассматривал мое лицо. – И внешне, и чем-то внутренним… Проходите! У меня для Йора сюрприз. Иди сюда!

Николай повел мальчика в сторону, где под раскидистым деревом стояла большая коробка, а в ней сидела кошка с несколькими разноцветными котятами.

– Вот, прибилась. Пришла, всё в глаза два дня смотрела, а потом зашла в дом, залезла в диван и там родила.

– Пап, возьмем котенка? – Йорик попытался погладить пушистых котят.

– Конечно, почему нет? Что вот только собака Маруся нам скажет. Надо с ней поговорить!

– У нас дома живут кошка и собака, очень дружно, и кот – главный, – заметила я.

Николай улыбнулся.

– Биология или нет… география, да? Учишься в вузе?

– География, – удивилась я. – А откуда вы знаете?

– Вижу. Чувствую некоторые вещи. Никак объяснить не могу.

– Да, он Ольге на портрете нарисовал родинку, которая у нее пропала после родов. А раньше всю жизнь была. Но вот в чем загвоздка – Коля с ней тогда знаком еще не был.

Николай развел руками.

– Сам не знаю, что это. В мистику не верю. Вообще ни во что особенно не верю.

– Я ему говорю, что его рукой водит какая-то высшая сила, а он только смеется.

– Да какая там высшая сила! Ты все придумываешь, Толя!

– Ага, а картины твои как стали покупать!.. Ты новенького ничего не написал?

– Да вот… пишу две сразу, не знаю пока, что будет… Первую почти закончил, но не вижу одной детали, без которой никак не получается…

– Покажи!.. – Отец, азартно потирая руки, пошел в дом, не дожидаясь особого приглашения.

Дом у Николая и снаружи, и внутри, был крепкий и на вид довольно новый. Рядом в деревне стояли и совершенно заброшенные дома, и жилые, но очень бедные. Дом художника сильно отличался от них. Я вспомнила, что отец только что рассказывал, что Николай при первой встрече произвел на него впечатление чуть ли не бомжа. Художник, словно услышав мои мысли, обернулся ко мне:

– Мне твой отец дом этот выстроил, просто так, по дружбе. Я бы никогда не поверил, что так бывает в жизни.

– Да ладно «выстроил»! – отмахнулся отец. – Поправили, подновили… У него дом сгорел наполовину, а он жил в несгоревшей кирпичной пристройке, – стал он объяснять мне, доброжелательно, как обычно, без малейшего высокомерия, превосходства, которое можно было бы предположить. Я ведь уже поняла – отец взял шефство над этим художником, которого считает очень талантливым.

– Ну вот, смотрите. – Николай провел нас на второй этаж, весь занятый студией.

Я никогда еще в жизни не была в мастерской художника, и у меня разбежались глаза. Картины большие, маленькие, эскизы, несколько скульптур – и готовых, и только начатых. У большого окна стоял мольберт, на нем – картина, над которой Николай трудился в настоящее время. Бесконечный простор полей, лес по бокам, дорога, извивающаяся посередине, темно-голубое небо, как бывает на позднем июльском закате, когда солнце садится долго, когда день, теплый, беззаботный, не кончается, переходя в долгий вечер, и можно смотреть, как меняются цвета на небе. Ничего особенного в картине не было. Только почему-то хотелось смотреть на нее, не отрываясь, а еще лучше – оказаться там и идти по этой дороге, потому что она ведет к какой-то лучшей жизни.

Я обернулась к художнику:

– Какая прекрасная картина!..

– Не знаю, – нахмурился Николай. – Не знаю, – повторил он.

– Коль, а какой детали тебе здесь не хватает? – спросил, улыбаясь, отец. – Я прямо сегодня и заберу у тебя эту картину.

– Нет, – покачал головой Николай. – Нельзя пока. Нет. А деталь не здесь, вот… – Он повернул к нам другой мольберт.

Я даже зажмурилась на секунду. Неужели обыкновенные масляные краски могут производить такой эффект? Свет как будто брызнул с полотна, и в комнате, и без того светлой, стало еще солнечнее и светлее.

– Ах, чудо какое! – сказал отец. – Это тоже мое. Тоже заберу сегодня.

– Да ты что!.. – обеими руками отмахнулся Николай и поскорее отвернул от него картину. – Эта вообще пока не доделана… Нет, ты что…

Я лишь успела рассмотреть девушку в белом платье и цветущий сад.

– Да у меня покупатели в очереди на твои картины стоят!.. Им всё равно какие там детали. Ты же знаменит, все знают, что в картинах – особая сила. Вот люди хотят приобрести…

– Толя… – Николай попытался остановить отца, но тот обнял художника за плечи:

– Ты ничего не понимаешь. И не должен понимать! Ты, главное, пиши. У тебя еда есть? Всё, пиши. Давай квитанцию за свет, кстати, заплачу, и дров можно еще подогнать, угля там… Если надо мастеров каких – придут, всё сделают, прибьют, прикрутят. Ты руки береги и пиши.

– Мне иногда выходить нужно из дома… – Как-то так сказал Николай, что мне показалось – он извиняется перед моим отцом. – Чтобы на природу посмотреть, подышать, людей повидать.

– Так выходи, кто же тебя держит! Смешной ты человек. Ты меня вроде не подводил…

Отец глянул на меня и продолжать почему-то не стал.

– Толя картины мои продает, а мне никогда не удавалось. Ни одной картины у меня не покупали, пока я Толю не встретил случайно, – объяснил мне Николай. – Он мой добрый ангел. Только заставляет меня работать. А мне иногда нужен отдых. Потому, что я перестаю понимать.

– Понимать? – удивилась я.

– Не знаю, как это сказать…

– Не рассказывай никогда, как ты пишешь, я же тебе говорил, а то уйдет совсем, – остановил его отец. – Тут к нему журналисты повадились с местного телевидения, хотели сюжет сделать. Бегали кругами, с соседями пытались разговаривать, как Коля живет. Да кем раньше был… Хорошо, что мне вовремя позвонили, так мы их быстренько отвадили.

– Почему? – удивилась я.

– Потому что всё, о чем рассказали по телевизору, уже не является тайной. А Коля – тайна и загадка. И никто толком не знает, где он живет. Здесь, в деревне, только два жилых дома. Бабушкам я тоже продукты вожу, помогаю, про Колю говорю, что брат мой, немного не в себе…

– Какая история!.. – засмеялась я. – Ты серьезно? Зачем?

– Так надо. Хотели мы подальше Колю упрятать, да он без корней своих не может, да, Коль?

– Ну да… – Художник вздохнул. – Давайте я вас чаем напою, я в лесу первых орехов набрал, зеленые совсем еще, но сладкие.

– Вот, видишь, какой он чудак человек, я ему коробками продукты вожу, а он в лесу орехи ищет. А где Йор? – Отец оглянулся. – Куда он подевался? Пойду-ка поищу, спрятался где-то, наверняка в телефоне сидит.

Отец быстро спустился по лестнице, а я осталась в мастерской с Николаем. Он молчал, стоя спиной к окну. Я видела его лицо не очень хорошо. А он рассматривал меня на свету.