Стон дикой долины - Аскаров Алибек Асылбаевич

Аужекен так старался, что, пожалуй, даже лишне говорить о том мастерстве, с каким он вырубил из старого кедра человеческую фигуру. А сколько труда в нее вложил! Если он сумел так искусно справиться с деревом, то, само собой, и табличка с надписью вышла прочной и красивой. Разве стал бы он щадить руки, коли они к работе привычны и дело свое знают?

Под крупно написанными словами «Никогда не забуду вас!» Аужекен старательно, мелкими, как коралловые бусинки, буквами вывел имена трех однополчан: «Маха-радзе, Игилик Муслим, Сегизбай Айдарбеков».

В тот день, когда памятник был закончен, библиотекарь Даулетхан на глазах у собравшегося возле магазина народа выразил Аужекену огромную признательность:

— В Мукуре не было монумента, посвященного погибшим героям Великой Отечественной войны. Тысячу раз вам спасибо, Амир-аксакал, за то, что вы подарили нам такой памятник. Сегодня же пойду к начальству и предложу, чтобы его официально открыли в праздничный день, седьмого ноября. А пока закройте скульптуру белой тканью. Будете показывать каждому встречному — непременно кто-нибудь сглазит.

— Наверно, это правильно... Только вот откуда мне взять белую материю? — честно спросил у видного представителя местной культуры Аужекен.

— Можете и простыней закрыть.

— Да меня за простыню старуха из дому вытолкает!

— Ладно, по этой части поможем... Если не считать того, что памятник сделан из дерева, изъянов в нем нет. Вот только зря вы посвящение написали от своего имени: «Не забуду»... Нельзя быть таким эгоистом. Нужно было написать от всех: «Не забудем». Хорошо бы внести такую поправку...

— Вот и мы говорим... На фронте ведь не только твои родичи погибли! — послышались из толпы крики женщин. — Мы тоже горя хлебнули... Если решил писать, то надо от имени всех!

— А это вовсе не родственники Аужекена, — вступился кто-то за старика Амира и принялся втолковывать суть надписи политически неподкованным женщинам: — Это друзья Аужекена, павшие на войне. Видите, один из них, по всей видимости, грузин...

— Да-а, старик, видно, совсем умом тронулся... Почему он не вписал имя своего старшего брата, который не вернулся с войны?

— Черт его знает... Наверно, забыл.

— Как о брате-то можно забыть?

Пытаясь избежать назревавшего над головой скандала, Аужекен поспешил кивнуть, дав таким образом обещание переделать посвящение, как просили люди.

— Неплохо бы покрыть сверху лаком, чтобы защитить от жара солнца, от дождя и снега, — добавил он в качестве пожелания. — Даулет, миленький, ты не поможешь? Выпросишь лак у завхоза? Он ведь тебя послушает...

— Запросто, аксакал! — с готовностью ответил Дау-летхан.

Назавтра поутру Аужекен взял краску, зажал под мышкой рубанок и направился к памятнику, чтобы переделать надпись.

Пришел, а к выведенным им именам трех однополчан чья-то рука уже успела приписать другие: «Шагата-ев Турганбек, Шагатаева Менсулу». Когда Аужекен прочел это, настолько растерялся, что рубанок выскользнул из-под мышки, а сам он плюхнулся прямо на траву.

— Бог ты мой, но ведь Менсулу не на войне умерла! Они что, издеваются?!

Он пришел на холм, гонимый вдохновением, хотел доброе дело сделать, но теперь от его намерения и следа не осталось. Голову словно обручем сковало, руки невольно опустились, а в горле комом застрял один-един-ственный вопрос: «Кто же это написал?»

Если предположить, что сын Менсулу с невесткой, так Айбар, почитай, уж два года, как перевелся на работу в Катон и переехал в райцентр. В их мукурском доме теперь квартируют две молоденькие училки. Откуда им знать об истории Турганбека и Менсулу? Они же приезжие...

Кто бы это ни сделал, но приписал имена аккуратными буковками, вложив в них большое мастерство, значит, отнесся ко всему с особым вниманием.

Эх, ну кто же это все-таки?..

Ладно Турганбек, здесь спорить не станешь — этот парень действительно погиб на войне. А с чего к нему присовокупили Менсулу? Она ведь не в войну умерла, а гораздо позднее — в конце шестидесятых, разве не так? Зачем же они тогда...

О том, как ушла бедняжка Менсулу, знает, конечно, не только Аужекен, а все, кто живет в окрестностях Мукура. Вспоминать об этом событии даже сегодня тяжело для сердца.

Да минует тебя подобная трагедия, и пускай не познают такого твои потомки!

Ай, не зря Менсулу носила свое имя — она и была самой что ни на есть «менсулу», то есть «безупречной красавицей»! Шея лебединая, брови серпом, а взор огромных, как у верблюжонка, глаз сразу воспламенял в душе горящий уголек чувства. В точку ее назвали — Менсулу обладала изумительной, подлинной красотой, без единого изъяна.

Красотка одна, а джигитов вокруг не счесть; каждый мечтал, чтобы прекрасная девушка досталась ему. Однако, когда подошел срок заводить собственную семью, Менсулу сама выбрала себе жениха, чтобы избежать слишком горячих и надоедливых притязаний молодых аулчан.

А какого джигита отхватила! И лицом красив, и ростом вышел, и умен был, и на слово красноречив — в общем, Аллах всемилостивый с лихвой наградил Турганбека самыми чудесными качествами.

— О изменчивый мир, как много времени утекло с тех пор!..

Аужекен, сидевший у подножия своего деревянного памятника, тяжко вздохнул и погрузился в водоворот размышлений.

...Хотя и предпочитал он тихую жизнь, в то же время был страстным кинолюбителем. Стоит лишь спуститься сумеркам, как Аужекен, прихрамывая, уже тащится в сторону клуба. Если не считать тех случаев, когда он был приглашен в гости, куда стыдно не явиться, или принимал участие в поминальной трапезе, откуда н,ельзя уйти, пока не прочтут Коран, Аужекен не пропустил ни одного из фильмов, показанных в Мукуре. Он никогда даже не интересуется, какое кино будут крутить, — молча приходит и устраивается в одном из уголков зала.

Парень киномеханик, что живет в соседнем ауле, давно признал в старике заядлого киномана.

— Что-то Амир-аты не видать, давайте подождем немного! — говорит он, когда старик запаздывает, и задерживает начало киносеанса.

За кино в каждый свой приход Аужекен не платит — в день получения пенсии он сразу сдает четыре рубля, и этих денег с избытком хватает на целый месяц. А насчитал такую сумму все тот же киномеханик:

— Один сеанс стоит 20 копеек, если вы будете приходить 20 раз в месяц, то в общем выйдет четыре рубля. А оставшиеся 10 дней месяца я в расчет не беру, делаю скидку, учитывая, что вы являетесь самым активным зрителем. Кроме того, по разным причинам вы можете и пропустить сеанс.

То, что он вычел плату за 10 дней, это, конечно, хорошо, правда, иногда даже Аужекену надоедает, когда парень один и тот же фильм крутит по два-три раза. «Бог ты мой, я же видел его вчера!» — удивляется в таких случаях Амир. Но про себя, а на людях привычно молчит и без каких-либо роптаний смотрит то же кино по новой, не шелохнувшись и до самого конца.

В сравнении с другими стариками, что, изнывая от безделья, торчат целыми днями дома, любовь к кино не дает Аужекену скучать и даже немного раздвинула горизонты его познаний. Он ведь далеко не из болтунов, вот народ и думает, будто старик Амир ни черта не знает. Аужекен же, как всегда, помалкивает. На самом деле люди ошибаются, причем непоправимо... Если сказать всю правду без утайки, то идею сооружения памятника героям войны на вершине холма Аужекен почерпнул именно из кино.

Судьба Турганбека и Менсулу тоже напомнила ему множество виденных им кинолент. Он не раз с замиранием сердца смотрел фильмы, где в центре событий были молодые влюбленные, увлеченные пламенной страстью и до смерти преданные друг другу, словно пара прекрасных лебедей. Такая верная и такая сильная любовь, которая может послужить примером для всех, такая несравненная чистота чувств, подобная свежему утреннему воздуху, встречаются, наверное, лишь в кино, думал тогда Аужекен и даже не догадывался, что все это присутствует в его собственном окружении. И почему только люди не ценят золото, что имеют в руках, а мечутся поисками лучшего вдали? Разве любовь Турганбека и Менсулу не достойна кино и дастанов?