Дорога на Ксанаду - Штайнер Вильфрид

Теперь Каин умоляет не мучить его хоть какое-то время и начинает рассказывать о том, как он встретил душу Авеля, отмеченную печатью мучений, которые ему доставило «существо, завладевшее им после смерти, существо, оказавшееся сильнее, чем сам Иегова». Авель ушел, чтобы принести жертву этому существу, и уговорил Каина следовать за ним. Так подошли они к огромной пропасти, наполненной водой, погрузились под воду, «преследуемые аллигаторами и т. д.». Они шли дальше до тех пор, пока не подошли к большому кратеру, стоящему посреди луга. Этот кратер оказался настолько глубоким, что не было видно его дна. Авель принес в жертву кровь, выпущенную из его руки. Вдруг луг осветился блеском и рука Авеля начала сиять.

Авель уговаривает Каина принести жертву за себя и за своего сына — пусть тот разрежет руку сына и пустит кровь в кратер. Когда же Каин поднимает нож, «в небе появляется истинный Авель в ангельском свечении», сопровождаемый архангелом Михаилом. Они приказывают Каину бросить нож.

«Злой дух сбрасывает с себя оболочку Авеля, является в своем истинном виде и поднимается в воздух, чтобы начать битву с Михаилом».

Эти картины поразили меня. И я подумал, что же это за Бог, про которого говорил Колридж. Тот, который сильнее, чем сам Иегова. Это не мог быть дьявол, слишком же просто это было бы для христианина Колриджа. А кровавая жертва? Она снова всплывает, но уже в «Поэме о старом моряке», когда он кусает свою руку и пьет кровь, стремясь обрести дар речи и говорить перед лицом демона Жизни в Смерти. Словно Колридж сам принес наяву какую-то жертву, пожертвовав собственной кровью. Что-то заставляет его снова и снова повторять эту сцену. Но что? Вряд ли речь идет о его старшем брате, ведь миссис Колридж помешала кровопролитию.

Жертва своей кровью.

Уже стемнело, когда я перешел через Касл-Рок и стал спускаться по израненному пути, по змеиной тропинке, вниз, к обычной дороге. По следам туристического автобуса я вернулся в отель. Из глубины моего желудка доносилось громкое урчание, подобное плачущему голосу в пустыне.

Настало время принести жертву моему собственному Богу, более сильному, чем Иегова, в виде стейка.

В моей голове вертелось предложение — пылающее предзнаменование, утихшее только после первого бокала пива: «The Lord is God of the living only, the Dead have another God». [133]

16

Анна просто подошла к двери. Видимо, она взяла второй ключ у хозяина гостиницы, а может, я просто забыл запереть дверь. Бритва выпала у меня из рук. Анна подняла меня с края кровати и сказала: «Пойдем». Удивление повергло остатки моего рассудка во временный ступор. Наверное, в тот момент я вел себя как простой дворовый мальчишка, которому явилась Богоматерь.

— Накинь что-нибудь, — сказала она, — и поторопись. Я нашла.

Я моментально втиснул живот в брюки и рубашку и посеменил за ней вниз по лестнице, вон из отеля. В отблесках утреннего солнца Силлери-Сэндс смотрелась как темно-серая лапа гигантской кошки, лежавшая на светло-серой поверхности моря. Солнце поднималось выше, свет выпускал из лапы окровавленные когти. Теперь мог начаться новый день, хвастающийся своими цветами.

Анна оглянулась, следую ли я за ней, — да, все в порядке. Дорога круто опускалась вниз, и мне приходилось следить за тем, чтобы мои колени и голеностопные суставы смогли удерживать устремившуюся вниз массу. Куда же направилась Анна? В Линтоне не было больше комнат — значит, я что-то пропустил. Наш мини-караван проходил мимо некоторых оазисов. Я ненадолго остановился перед отелем Кроун: мы ведь даже не позавтракали. Но один-единственный взгляд Анны снова привел меня в движение. Анна свернула вправо. Ах, вот в чем дело! Автобусная стоянка. Она, вероятно, хотела отправиться в небольшое путешествие. Правда, на стоянке пока не было ни одного автобуса, ведь было слишком рано. Ничего. На рассвете нет ничего лучше, чем ждать с Анной первого автобуса. Пока я собрался спросить у нее, куда мы все-таки собрались и как она меня нашла или еще что-то в этом роде, она сунула руку в карман брюк и достала оттуда связку ключей. Потом она перебежала через площадь и остановилась у двери администрации автобусной компании. Видимо, здесь у Анны были ключи от любой двери. Она махнула мне рукой, и я пошел за ней.

Под низким проемом висела табличка с надписью: «Дэвон энтерпрайзиз» и красным шрифтом: «1797–1997». Значит, в этом году у них юбилей. Анна тем временем скрылась из виду, и мне пришлось поторопиться и войти внутрь.

Там, где я ожидал увидеть бюро, вниз вела крутая лестница. Неужели водители автобусов собирались со своими шефами в подвале для обсуждения маршрутов! С самого 1797 года, когда «Дэвон Энтерпрайзиз» рассылали по графству лошадиные упряжки?

Уже через пару ступеней стало абсолютно темно. Я облокотился о стену, достал зажигалку и увидел… дверь лифта. Даже для этого, подумал я, должно быть логическое объяснение.

Здесь даже имелась кнопка вызова. Едва я нажал на нее, как тут же услышал знакомый звук — остановку висящего металлического тела, сопровождаемую звоном колокольчика. Дверь лифта открылась, Анна взяла меня за руку и втащила внутрь.

Маловато места для двоих. Ничего, ведь вторым человеком была Анна. Куда же вез лифт? Я мог выбирать между двумя сотнями этажей. На меня смотрели кнопки, облаченные в униформу, кнопки, пережившие двести лет. Рядом с каждой из них стояла дата. Почти все были очень заманчивы. И все-таки я не очень долго думал.

Самая нижняя кнопка — что же еще! Длинное путешествие. Нет ничего лучше под землей, чем нестись во мрак, тесно прижавшись к Анне. 1797.

Лифт остановился на считанные секунды. Я даже подумал, что мы застряли, ведь мы не могли так быстро спуститься. Тем не менее дверь открылась, и я не стал медлить. Маленький шаг с моей стороны, большой шаг…

Вверх полетели брызги. Я почувствовал, как мои брюки промокли до самого ремня. Размахивая руками, я пытался нащупать опору, но тщетно. Я пыхтел, я не хотел утонуть, нет, только не сейчас. А где же Анна? Разве она не может меня спасти?

— Вуаля, — послышался голос за моей спиной, — священная река.

Я услышал интонацию опытного гида, которого уже допекли назойливые туристы. Надоедливое душевное спокойствие. Снисходительное самообладание.

Размахивая руками, я совершил поворот на сто восемьдесят градусов.

Над потоком возвышалась только верхняя часть туловища Анны, освещенная бесчисленными лучами, отражавшимися на стенах параллельными вертикальными рядами. Нас окружали всего три стены, четвертая отсутствовала — со стороны выхода комната уходила в никуда. Над нами тоже была пустота без границ, и лучи терялись где-то в черном небе. Вокруг не видно было и намека на утреннее солнце.

Вдруг я увидел, как на нас из пустоты движутся дрейфующие льдины — высотой с мачту и зеленые, как изумруд.

— Ныряй! — приказала Анна.

Я послушался, набрал воздуха, заткнул нос и упал лицом в воду. Я двигался с грацией морского слона во время кормления. Анна нырнула вслед за мной, убрала мою руку от носа. Я мог дышать! Без особых проблем мы погружались все глубже. Должно быть, между пальцами наших ног выросли перепонки. Я чувствовал себя легко и безопасно, совершая бесшумные движения, а прямо над нашими головами льдины ударялись о стены с ужасным грохотом.

Зеленый свет жидкой глиной струился на нас сверху и, обволакивая нас с головы до ног, превращал нас в скульптуры из изумруда.

Моя нога уперлась во что-то твердое, я был сбит с толку, но до меня быстро дошло: стены шахты на самом деле никуда не исчезли, даже когда мы погрузились на сотни ярдов вглубь.

Перед нами появилась какая-то маленькая желтая точка, которая, постепенно увеличиваясь, превратилась в прямоугольник: окно, и сквозь него пробивались солнечные лучи. Еще один взгляд на самую черную бездну. Но там оказалась стеклянная дверь. Конечно, у Анны оказался ключ от нее, и мы вошли туда. Нас подхватил водоворот, начал поднимать кверху и, наконец, выбросил из воды.