Назови меня по имени - Аникина Ольга

На его лице осели чёрные точки копоти, нос покраснел. Вид у Алёши был забавный, и только Маша об этом подумала, ученик перехватил её мысли.

– Развеселились?

Маша вздохнула.

– Ну у тебя и шутки, Алёша.

– Это вообще-то не шутки. – Они уже шли по направлению к подъезду. – Но я вот думаю… Любовь ведь может веселить человека? Почему нет?

Он рассмеялся – именно так смеются счастливые люди, – и Маша улыбнулась в ответ.

В лифте она поднималась одна, потому что Алёша обещал матери забрать у консьержки распечатки каких-то коммунальных счетов.

Действительно, почему нет, думала она, пока лифт ехал вверх. Любишь – люби себе на здоровье, если уж тебе так хочется. Любовь, наверное, для того и придумана, чтоб друг друга радовать. Только вот получается обычно всё наоборот.

На уроке Алёша держался так, словно никакого объяснения между ними не было и в помине.

В.10. Назовите художественный приём, помогающий А. А. Ахматовой наделить природу человеческими чувствами: «Между клёнов шёпот осенний / Попросил: “со мной умри!”»

Ответ: Олицетворение.

В.12. Укажите название художественного приёма:

«Я обманут своей унылой, переменчивой, злой судьбой / Я ответила: Милый, милый! И я тоже. – Умру с тобой».

Ответ: Повтор.

– Да что ж такое, – бормотал ученик. – Ну и цитатки. Умри да умри.

Маша оперлась локтем о край этюдника.

– Это Серебряный век, – сказала она. – В то время примерно все поэты писали о смерти.

– Бре-ед, – ворчал Алёша. – Наверняка никто из них в больничке не лежал. Ну что вы смеётесь, Марья Александровна? Вот если б те поэты полежали с недельку в ревматологии, они бы сразу очухались и накатали бы что-нибудь жизнерадостное.

Весь пятнадцатиминутный перерыв между предметами Маша стояла возле подъезда и курила. Думала, качала головой и посмеивалась.

А потом достала из кармана телефонную трубку и набрала один петербургский номер.

– Мама? – На том конце провода раздалось покашливание. – Совсем закрутилась вчера. Да. Добрались хорошо, не волнуйся. Нет, просто перерыв между уроками.

Глава 2

Маша прибыла в Королёв в начале одиннадцатого. По лестничной клетке плыл запах еды. Вчера вечером Маша сделала на ужин Петькин любимый картофельный рулет; одного противня хватало им на два дня. На второй день Петька доставал запеканку и разогревал её по способу, который придумал сам. Он находил в холодильнике сметану или кефир, добавлял сыр и мелко нарезанный лук. Поливал этим соусом то, что осталось на противне. Ставил запеканку в духовку и через пятнадцать минут извлекал из духовки блюдо, которое невозможно было отличить от только что приготовленного.

Когда Маша вошла в прихожую, её сразу что-то насторожило: казалось, к ароматам еды присоединился чужой, незнакомый запах. Она услышала, как на кухне открыли кран, как в раковине гремела посуда. Сомнений не было: в квартире присутствовал посторонний человек.

Мысли мелькали одна за другой. Маша судорожно хваталась то за ручку двери, то за телефонную трубку. Выбежать на лестничную клетку? Позвать на помощь? Вызвать милицию? Взгляд упал на вешалку для одежды. Там висела тёмно-синяя куртка со светоотражающими полосками и шевроном «ДПС ГИБДД». С верхней полочки ей на голову чуть не свалилась серая форменная шапка. Маша коротко чертыхнулась.

– Мам! – Напротив уже стоял Петька, вид у него был растерянный. – Я не виноват, честно. Какой-то твой друг. Сказал, подождёт тебя на кухне. Я сел ужинать. И его заодно покормил…

Петька накручивал на палец нитку, которая тянулась от нижнего края футболки.

– Ты впустил в дом чужого человека!

– Да он же в форме! – оправдывался сын. – Я ему твою порцию отдал, слышишь? Тебе пельмени сварить?

– Какие пельмени?.. – наступала Маша. – Сколько раз тебе говорила: никому не открывай дверь!

– А если за дверью милиция?..

Говорил ребёнок шёпотом, и едва он закончил фразу, с кухни раздался мужской голос:

– Отставить шептаться!

Снова что-то громыхнуло, то ли крышка, то ли кастрюля, – и в прихожую шагнул среднего роста молодой мужчина с зачёсанными назад тёмными волосами. Он нацепил Машин зелёный фартук с вышивкой по карманам; рукава рубашки были закатаны до локтей, в руках он держал пёстрое вафельное полотенце не первой свежести. Значит, вот этот самый мужчина только что мыл посуду на Машиной кухне.

– Маша! – Инспектор Рыбкин улыбался и, кажется, вовсе не чувствовал смущения. – Поздно же ты домой возвращаешься. Меня твой сын даже ужином успел накормить.

Он кивнул Петьке:

– Пётр, а ну-ка, помоги маме раздеться!

Мальчишка демонстративно закатил глаза и не сдвинулся с места. Его никогда в жизни никто не называл Петром.

Маша, не сводя глаз с чужака, наконец расстегнула пуговицы, сняла пальто и повесила его на плечики.

– Не командуйте моим сыном! – Голос её звучал жёстко. – С каких это пор мы перешли на «ты»? И к себе домой я вас, кажется, не приглашала.

Сняла сапоги, аккуратно поставила их возле входа и прошла на кухню.

Она бросила взгляд на плиту, которую не мыла с того самого дня, когда сломя голову рванула за Петькой в Петербург, а сегодня утром ещё и пролила на неё убежавший кофе. Теперь плита сияла как новенькая; Маша даже не могла припомнить, была ли она такой чистой с момента покупки. На подоконнике, тоже аккуратно протёртом, все предметы выстроились в ряд: старый миксер, работавший через раз, кофемолка с трещиной вдоль оранжевой пластиковой крышки, крохотная деревянная мельница для специй, которую Марк подарил на прошлый день рождения. Там же в углу скромно прятался прозрачный розовый пакет-майка, сквозь стенки которого Маша различила очертания коробки конфет «Коркунов» и бутылки водки «Абсолют». Ни водку, ни дорогие конфеты она никогда не покупала; стало быть, инспектор явился к ней с гостинцами.

– Я тут немного помог. – Рыбкин выключил кран и оглядел пространство кухни. – По-моему, стало гораздо уютнее.

– А по-моему, нет. – Маша подошла к подоконнику, где всё ещё стоял пакет с бутылкой. – Откуда в доме водка?

– Будем праздновать начало новой жизни! – Рыбкин потёр ладони. – Иди переодевайся в домашнее.

Маша сжала зубы, двумя пальцами ухватила пакет и протянула его гостю.

– Снимите, пожалуйста, мой фартук и отдайте полотенце, – сказала она.

– Ну я прошу, Маша… Мария!.. – Мужчина попытался что-то возразить и вдруг замолк, прочитав наконец выражение Машиного лица. Глаза её смотрели холодно и отчуждённо.

Петька стоял в коридоре и теребил отстающий от стены край обоев. Мальчик переводил взгляд с лица матери на фигуру гостя и пытался что-то сообразить.

– Маш… Ну хоть конфеты оставь… – просящим голосом сказал Рыбкин. – Пусть ребёнок съест, если сама не хочешь!

– Ребёнку вредно много сладкого, – сказала она. – Прошу на выход.

Мужчина и женщина стояли друг напротив друга всего несколько секунд, но Маше показалось, что эти секунды развернулись, как телескопическая линейка. Перед ней снова мелькнула трасса, взмахнула бело-чёрно-белая палочка. Деньги, зажатые в кулаке, подпись на бланке протокола, а ещё – ровно вписанные в соответствующую строку Машины имя, год рождения, адрес и номер телефона. Бесплатный сыр, подумала она и усмехнулась.

Никто из них не хотел отводить взгляд. Лицо гостя делалось всё мрачнее.

– Хочу поговорить с тобой, – сказал он.

– С вами. – В Машином голосе послышался нажим. – Для непонятливых: с вами.

– Хорошо. – Рыбкин сдался и опустил глаза. – С вами.

Маша кивнула.

Поджав губы, она отнесла пакет с подарками в коридор и там поставила его возле полочки с обувью. Села на банкетку и медленно надела сапоги. Обувь была ещё тёплая и немного сырая. Застегнула молнию – сначала на одном сапоге, потом на другом. Сняла с вешалки пальто, обернула вокруг шеи платок с мелким розовыми цветами. Проверила: сигареты всё ещё лежали в кармане.