Капитализма тошен дух,
у ростовщичества – мертвецкий запах.
Совсем уже старик Барух,
но продолжает загребать и цапать.
Хрыч верит в тот загробный мир,
что йегуди′м, скорбя, зовут Шео′лом,
там тесен свод и воздух сыр —
темница для покойника любого.
Банкиру проку нет щадить
силков своих доверчивые жертвы,
раз воздаяния плоды
всем одинаково по сме′рти скверны.
Баруха непроглядные глаза,
как два колодца мировой печали.
Вздыхал не зря Экклезиа′ст:
едва рождён – и сразу жизнь украли.
Богатств за гроб не протащить,
однако, ради звона капитала,
ворчун, известный гуманист,
людей успел передушить немало.
Ход времени ужасно быстр,
успей схватить за горло птицу счастья!
Живой мертвец – капиталист,
смердит кощеем денежное царство.
(Слыхал Барух один искус,
отверг – а всё лежат на сердце тени:
быть может, прав брат Иисус,
пообещавший Рай и воскрешенье?)