Назови меня по имени - Аникина Ольга

– Марья Александровна, отвернитесь, пожалуйста.

Маша отвернулась и очутилась нос к носу с гипсовым Цезарем.

– И не оборачивайтесь, пока не скажу «можно».

Цезарь между тем оказался повёрнут к происходящему анфас, но его белоглазое лицо ничего не выражало.

– Ну как, готовы? – спросил Алёша и через короткую паузу выкрикнул: – Можно!

Маша обернулась.

Перед ней стояло шесть картин.

Все шесть Алёша выполнил в технике чёрно-белой карикатуры. Получилась стилизация: в каждом эпизоде Пушкин изображался в цилиндре, в плаще-крылатке и с тросточкой. Кроме карикатур Бидструпа, ещё одним источником, которым Алёша, без сомнения, пользовался, были сюжеты, подсмотренные у художников-«митьков».

На первой картинке Алёша нарисовал лодку, а в ней мужичка с окладистой бородой, в тулупе и ушанке, с веслом в руках. На корме его лодки сидел Пушкин. Перегнувшись через край, поэт протягивал тонкую тросточку зайцам, которые ютились на крохотном, готовом уйти под воду, островке. По тросточке, словно по канату, ушастые перебирались на борт. Вдоль нижнего края картинки шла подпись: «Пушкин помогает деду Мазаю спасать зайцев».

Другой эпизод был пародией на полотно Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», только на Алёшиной картине место усатого писаря занимал Пушкин, одетый, как положено, в крылатку и цилиндр.

Третий эпизод представлял собой сцену убийства старухи-процентщицы. Персонаж, внешностью напоминавший одного известного политика, открыл рот и потерял равновесие, и было из-за чего: на высоком шкафу, лёжа на животе, притаился ловкий Пушкин. В решающий момент он выхватил топор из рук Раскольникова и, судя по всему, был весьма этому рад. По нижнему краю с переходом на вертикаль на рисунке красовалась надпись: «Пушкин предотвращает преступление».

На четвертой картинке художник снова нарисовал реку: вынырнувший из воды поэт (чёрный цилиндр, крылатка) держит на вытянутых руках маленькую собачку, а к нему с берега спешит ещё один «митёк». Так Алёша изобразил спасение Муму.

Чёрный паровоз с круглым фонарём и высокой трубой летел на всех парах по диагонали, идущей от верхнего правого угла пятой картины. Пушкин здесь был похож на Чарли Чаплина с цветком. Он протягивал ромашку Анне Карениной, одной ногой всё ещё стоящей на рельсе, но уже готовой покинуть железнодорожное полотно – туда, куда её позовёт поэт. Не было никаких сомнений, что история «Пушкин спасает Анну из-под колёс поезда» тоже закончится хорошо.

В последнем эпизоде Пушкин возвышался над бортом огромного парохода, откуда с размаху в воду летел коротко стриженный человек с прямоугольной головой, одетый в пиджак и широкие штаны. Было ясно, что поэт дал человеку пинка. На плече у Пушкина висел спасательный круг. Эпизод назывался «Пушкин сбросил Маяковского с корабля современности, но он готов тут же его спасти».

Два изображения, к которым были уже приколочены широкие деревянные рейки и основания из оргалита, Алёша собирался установить на авансцене, прямо перед занавесом, с правой и левой стороны. Четыре других Алёша хотел соединить попарно – один над другим – с помощью крепёжных пластин, чтобы получилось что-то вроде баннеров на жёстких основаниях. Два самых высоких задних баннера можно было сдвигать и отодвигать друг от друга, в зависимости от сценической задачи.

– Лучше я привинчу стойки прямо в зале, перед мероприятием, – сказал Алёша. – А сегодня мне нужно просто испытать их на прочность.

– Алёша, – Машин взгляд перемещался с одного холста на другой, – ты хоть представляешь себе, какой ты классный художник?

– Художник процентов на сорок, – раздался голос из-за Машиной спины, – остальные шестьдесят слизаны с Бидструпа. Я бы всё перерисовал с нуля. Но, кажется, у Лёши совсем не осталось времени.

Маша обернулась. Дядя Коля говорил совершенно серьёзно и выглядел трезвее, чем она сама.

– Ох, да вы что! – воскликнула Маша. – Это всего лишь задник для сцены.

Ей хотелось защитить ученика и приободрить его, но Алёша, к Машиному удивлению, спокойно принял критику. Он смотрел на свой труд с тревожным, недоверчивым прищуром и, казалось, всерьёз раздумывал над предложением переделать заново почти законченную работу.

Художник покачал головой.

– Если у человека нет стиля – тут дело такое… Рисуй, не рисуй… А из Лёши можно выжать гораздо больше, чем сорок процентов. Уж я-то знаю.

Глава 6

Для сборки баннеров Алёша попросил выделить ему помощника, и Маша отпросила с урока Павлика Разумихина. Из всего мужского состава выпускных классов, кажется, только Павлик не чурался ручного труда. На большой перемене Разумихин прибежал в класс. Вид у него был возбуждённый.

– Народ, это нечто! – воскликнул Павлик. – Картины – блеск! Девятов отжёг по полной.

Все, кто успел к тому времени вернуться из столовой, тут же рванули в актовый зал.

Алёша открыл дверь, но вместо одного Разумихина в помещение ввалилось человек двенадцать парней и девушек.

– Эй, куда? – крикнул Алёша. – Ещё не готово! Там на полу крепёж разложен, эй!

Алёшу оттеснили к стене. Последним в зал вбежал Павлик, всем своим видом изображавший раскаяние.

– Прости, старик, – сказал он и развёл руками. – Нельзя преграждать путь народа к искусству.

Ребята обступили картины.

– Ой, мамочки… – выдохнула Катя. – Это же круто, да?

– Вот у этого Пушкина нос какой-то длинный, – сказала Прудникова.

– У тебя у самой нос длинный, – вступился Павлик. – Сможешь так нарисовать?

– А я разве сказала, что плохо? – оправдывалась девочка.

– А это что за чувак? – спросил мальчик из 11-го «Б» в серой толстовке и с капюшоном на голове. – Для Раскольникова что-то староват.

– Ребя-та! – Прудникова вытаращила глаза. – Это же не Раскольников! Это… знаете кто?.. Вы телевизор вообще смотрите?

В распахнутые двери актового зала вошли директриса и Маша.

– Так, – сказала Нинель. – Что здесь за собрание?

Ребята расступились, только Алёша не тронулся с места.

– Таланты и поклонники, – сказала Маша, улыбнулась и бросила на Алёшу ободряющий взгляд.

– Хм… – Нинель Валентиновна обошла все картины, одну за другой.

В зале повисло молчание.

– Вы думаете, это хорошо? – обратилась начальница к Маше. – Все эти шутки над классиками. Кто здесь нарисован, Маяковский? Что-то не нравится мне этот Маяковский.

Маша обеими руками прижала к груди классный журнал.

– Нинель Валентиновна, это не просто хорошо, – сказала она. – Это остроумно, тонко, талантливо.

– А мне кажется – фривольно и чересчур дерзко. – Директриса покачала головой.

– Послушайте… Да ведь это всё цитаты. Постмодерн! Помните ленинградское неформальное искусство? – Маша с жаром бросилась защищать ученика. – Шинкарёв, Шагин… Тихомиров! Мы же современные люди, Нинель Валентиновна.

Маша не сомневалась ни на минуту: директрисе очень понравились рисунки ученика, но от пристального взгляда начальницы не скрылось ёрничество, присущее почти всем работам молодых художников. Если Маша видела в этих сюжетах шутку и полёт свободной фантазии, то консервативная Нинель вполне могла принять смелость за наглость, а юмор – за издевательство. Маша вдруг подумала: а если начальница возьмёт да и запретит монтаж баннеров? Возьмёт да и забракует всё, над чем Алёша трудился целый месяц?

Ничего подобного допустить было нельзя. Маша решила, что отстоит работу своего ученика, чего бы это ей ни стоило.

– Всё-таки Маяковского я бы убрала, – сказала Нинель после недолгого молчания.

Маша смотрела на директрису, и внутри у неё закипала злость. Ах ты старая колода, думала Маша, пытаясь скрыть раздражение. Ты ведь даже не представляешь себе, сколько труда парень вложил в эти работы.

– Я считаю, – произнесла Маша с нажимом, – Маяковского нужно оставить.

– Ну пожалуйста! – зашумели старшеклассники. – Пожалуйста, давайте оставим…

– Подписано же: «Готов тут же его спасти». – Девочка из 11-го «Б» класса присела на корточки перед картиной.