Фасолевый лес - Кингсолвер Барбара

– Стивен и Хоуп, – сказал он. – Но нам нужна фамилия.

– А возьмите Дважды-Два, – предложила я. – Отличная фамилия для чероки, в моем роду она уже многие месяцы.

– Дважды-Два, – торжественно повторил Эстеван.

Меня накрыла тоска по своей машине. И по Лу Энн, которая всегда смеялась моим шуткам.

Я была уверена, что не узнаю этого местечка – даже если оно будет по-прежнему там, где все и произошло. Но как только мы подъехали к неприметному маленькому кирпичному зданию, как только я увидела неоновое слово «Будвайзер», я поняла: это оно. За парковкой виднелись ворота мастерской. Ворота были закрыты.

– Приехали, – сказала я и замедлила движение. – Что будем делать?

– Остановите машину, – сказал Эстеван, но я продолжала ехать. Сердце мое билось как поршень автомобильного цилиндра. Проехав с четверть мили, я наконец остановилась.

– Простите, – сказала я, – но я не могу.

С минуту мы сидели тихо.

– Что может случиться самого худшего? – спросил Эстеван.

– Не знаю, – отозвалась я. – Мы не найдем никого, кто знает Черепашку. Или найдем, и они потребуют ее вернуть.

Я с минуту подумала и заключила:

– Худшее из всего – потерять ее, так или иначе.

– А что будет, если мы туда не пойдем?

– Потеряем.

Эстеван приобнял меня.

– Это – для храбрости, – сказал он.

Потом меня обняла Эсперанса и, наконец, Черепашка. Я развернула машину и поехала к бару.

– Сперва я пойду одна, – сказала я.

Внутри бар изменился. Я помнила таблички, которые в прошлый раз здесь висели. Например – «При пожаре кричать Пожар!». Теперь их не было. На окнах висели голубые клетчатые шторы, а на столах стояли стаканчики с пластиковыми розочками и васильками. Я уже собиралась было выйти, но увидела телевизор – тот самый: хорошее изображение, но без звука. И знакомая проволочная стойка с открытками. Правда, изменилось наполнение: открытки университета Орала Робертса уступили место живописным озерным сценам.

Из кухни вышла девушка-подросток в джинсах и фартуке. Круглое индейское лицо, большие очки в голубой оправе.

– Хотите кофе? – весело спросила она.

– Давайте, – отозвалась я.

– Еще что-нибудь?

– Не знаю. Я тут ищу кое-кого.

– Вот как? Договорились здесь встретиться? На ланч?

– Нет. Все несколько сложнее. Я приезжала сюда в конце прошлого года, в декабре. Здесь были люди, которых мне нужно найти. Я думаю, они живут где-то поблизости. Это очень важно.

Девушка облокотилась на стойку.

– А как их звали?

– Я не знаю. Была женщина и двое мужчин в ковбойских шляпах. Я думаю, один из этих мужчин был мужем той женщины или ее парнем. Понятно, этого мало, но Эд должен знать их имена.

– Эд?

– Разве не он тут хозяин?

– Бар принадлежит моим родителям. Мы купили его в марте. Или в апреле.

– Так, может, ваши родители знают Эда? Он же, наверное, местный?

Девушка пожала плечами.

– Бар был выставлен на продажу. Я думаю, прежний владелец умер. Здесь все было так ужасно!

– Вы хотите сказать, что он умер прямо здесь?

Она рассмеялась.

– Нет, я хочу сказать, что здесь было страшно грязно. Жуткий беспорядок. Пришлось с плиты отдирать грязь и жир, толстенный слой. Я даже думала – все брошу и убегу домой. Мы не из этих мест. Мы раньше жили на племенной земле. Но здесь мне нравится, и народ тоже.

– А люди, которые раньше сюда приходили, появляются? – спросила я. – Ну, допустим, мужчины после работы приходят выпить?

Девушка вновь пожала плечами.

– Понимаю, – сказала я. – Откуда вам знать.

Я уставилась на донышко своей опустевшей чашки кофе, словно пыталась в ней найти ответ на мучившие меня вопросы – совсем как та старая леди с куриными костями.

– Даже не знаю, как поступить, – сказала я.

Девушка кивнула в сторону окна.

– Может быть, пригласите своих друзей на ланч?

Что я и сделала.

Мы уселись за чистый, нарядный столик, украшенный пластиковыми цветами, и заказали жареные сэндвичи с сыром. Черепашка прыгала на сиденье и потчевала Ширли Мак маленькими кусочками сыра. Эстеван и Эсперанса сидели тихо, не разговаривая. Само собой, в этой части страны лучше было не говорить по-испански – слишком это необычно.

Поев, я отправилась к кассе, чтобы заплатить. Никто другой из кухни за это время так и не появился, а потому я спросила дочь хозяев, нет ли поблизости еще кого-нибудь, кто мог бы мне помочь.

– Вы не знаете владельца мастерской, вашего соседа? – спросила я. – Его еще зовут Боб Дважды-Два.

Девушка отрицательно покачала головой.

– Он никогда сюда не заходил. У нас здесь подают пиво, а у него была какая-то особая религия. Забыла, какая.

– Да вы смеетесь, – сказала я. – Он что, тоже умер?

– Неа, просто закрыл лавочку. Папа сказал, он перебрался куда-то поближе к Оки-Сити.

– Еще и года не прошло, а тут такие изменения.

Она пожала плечами.

– Да тут никто и не бывает. Я и не понимала никогда, кто поедет в эту мастерскую.

Я положила сдачу в карман.

– В любом случае – спасибо. Что попытались помочь. Желаю вашей семье удачи. Вы сделали из этого заведения конфетку.

Девица слегка пожала плечами и добавила:

– Спасибо!

– А что вы имели в виду, когда сказали, что жили на племенных землях. А разве здесь – не племенная земля племени чероки?

– Здесь? Нет, что вы. Здесь, наверное, самый край. Конечно, тут на дороге есть знак, где написано, что это земли чероки. Но главная их часть – это к востоку, к горам.

– А что, в Оклахоме есть горы?

Она посмотрела на меня так, словно я – тормоз.

– Конечно! Плато Озарк. Идемте, я покажу.

Она подошла к проволочной стойке и выбрала несколько открыток с видами природы.

– Смотрите, как красиво! Вот озеро чероки. Мы туда ездили каждое лето. Мой брат любит рыбалку, но я терпеть не могу червяков. Это – другое место на том же озере. А это – озеро Оологах.

– Красиво! – сказала я. – И все это – страна чероки?

– Нет, только часть. Но страна чероки – это не какое-то одно место. Это – народ. И у нас есть и свое правительство, и чего только у нас нет.

– А я и не знала, – покачала я головой.

Я купила открытки, решив послать одну маме, хотя теперь, когда она вышла замуж, наш подушный надел оказался ей совсем без надобности. И все равно мне было неловко хотя бы перед прадедушкой, пусть он и умер давным-давно. Уже на выходе я спросила про телевизор:

– А что все-таки с ним не так? Это – единственная вещь, которая осталась. Вы звук совсем не включаете?

– Этот идиотский ящик сломан. У него по одной программе звук, а по другой – картинка. Смотрите!

Девушка переключила канал. Изображение на экране исчезло, зато отчетливо зазвучала реклама диетической кока-колы.

– Моя бабушка любит девятый канал, но она почти совсем слепая. А все остальные любят восьмой.

– А передачи про Орала Робертса еще идут?

Она пожала плечами.

– Наверное. Но мне больше нравится сериал про частного детектива Магнума.

Я думала, что, вернувшись в машину и выехав на дорогу, сразу соображу, что делать. Не тут-то было. На этот раз я даже не знала, куда направить машину. Жаль, что Лу Энн не с нами, подумалось мне. Ее любовь к игре в детектива пришлась бы нам кстати. Уверена, что она обвинила бы меня в том, что я слишком быстро сдаюсь. Но что мне было делать? Окопаться в баре и сидеть там неделю за неделей в надежде, что та женщина объявится? А я ее точно узнаю? А захочет ли она ехать со мной в Оклахома-Сити подписывать бумаги?

У нас с самого начала не было ни малейшего шанса найти родственников Черепашки! Я проехала половину страны, охотясь на бекаса. Охота на бекаса – это такая шутка, которую обычно разыгрывают с чьим-нибудь городским кузеном, приехавшим погостить: даешь ему в руки бумажный пакет и отправляешь в лес ловить бекаса, а потом ждешь, пока до него дойдет, какой он придурок.