Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
Иногда Вера думала, что Юлькина мать таким образом защищается от новых ударов судьбы. Это как у некоторых народов принято называть детей обидными, оскорбительными именами – чтобы избежать зависти богов. Смерть сына изменила старшую Калинину навсегда – и теперь она пыталась сбить судьбу со следа, показывая, что не слишком-то любит Юльку и Евгению. Так что незачем их у неё забирать. Всем известно, что у нас забирают именно тех, кого мы сильнее всех любим.
Евгения, хоть и пересказывала взволнованно все новости из жизни миллионеров Санта-Барбары («Иден упала! Джина обманула Софию! Мейсон стал хороший!»), предпочитала телевизору книги – она очень много читала. Вера водила её в детскую библиотеку рядом с управлением пожарной охраны – возила, точнее. И на обратном пути от улицы Карла Либкнехта до их родного Юго-Запада Евгения, как правило, уже успевала наполовину прочесть первую книжку.
– Видишь, какая умница, – зудела мышь. – А наша-то дурочка по-прежнему играет в собаку.
В гимназии за Ларой окончательно закрепился ярлык «творческого ребёнка» – так щадяще педагоги называют сложных, нервных и малоспособных к основным наукам детей. К несчастью, Лара не проявляла интереса ни к одному виду искусства, хотя Вера последовательно пичкала её рисованием, музыкой и хореографией. С хореографии их попросили в рекордно быстрый срок – от Лариных прыжков и приседаний заметно прогибался пол. Ежедневное ученье изматывало девочку и вместе с ней всю семью: математику делали в слезах, стихи учили с угрозами, творческие задания Вера и вовсе делала сама, чтобы дать ребёнку хоть немного времени посидеть у телевизора. Если не забывала добавить пару ошибок и помарок, Лара получала «четыре».
Накануне отъезда в Париж, вместо того чтобы собираться, Вера учила с дочкой стихотворение Бодлера «Альбатрос». В гимназии уделяли большое внимание французской поэзии, но учить сказали в переводе. И на том спасибо.
Лара никак не могла выучить последнюю строфу, и Вере пришлось помахать ремнём перед её носом. Был у них такой специальный ремень с мощной пряжкой, неизвестно откуда взявшийся. Зарёванная Лара оплакивала свою судьбу вместе с судьбой несчастной птицы.
Каким образом Юлька устроила поездку для них обеих, Вера не знала. Записала она Стенину, кажется, фотографом, но никто не проверял, собирается ли этот спецкор хоть что-то снимать в Париже или же будет носиться по музеям и магазинам, как все нормальные люди. При слове «фотограф» Вера поёжилась – вспомнила Геру, – но высказать Копипасте недовольство было бы хамством, поэтому кроме как поёжиться она себе ничего не позволила.
Чем ближе подходило подругам к тридцати, тем ярче расцветали у них таланты, представить которые в юности было затруднительно. К примеру, Юлька научилась превосходно ладить с нужными людьми и манипулировала ими умело, как опытный кукловод. Там – шоколадку, здесь – комплиментик, тут – ценный совет, а может, и денежка в конверте. Поэтому Вера была удивлена, когда познакомилась в аэропорту с другими участниками пресс-тура – Юлька совершенно явно тушевалась перед низенькой девицей, рыжей, как ирландский сеттер, но и вполовину не такой благородной. Честно говоря, эта Ира была страшной, как героиня какой-нибудь картины Жоржа Руо [39], но нимало этим обстоятельством не смущалась. Вера встречала таких женщин и раньше – пусть им досталась невзрачная внешность, зато они не сомневались в том, что хороши собой. Ира носила отважную мини-юбку и крупное ожерелье, хотя у неё были кривые ноги и бугристый загривок.
– Она работает в агентстве новостей, – свистящим шёпотом пояснила Копипаста в то время, как Ира проходила через таможню. – Очень крутая! Настоящий газетный волк.
– Скорее уж волчица, – уточнила Вера.
В самолёте волчица уселась прямо перед ними, поэтому Юлька весь первый час молчала – боялась ляпнуть глупость и опозориться перед крутым журналистом. Веру всё это очень забавляло.
– Мы увидимся с Бакулиной? – спросила она у Юльки, когда та выпила вина и немного расслабилась.
– Хотелось бы, но она такая скрытная! Я даже письма ей отправляю на какой-то абонентский ящик. И электронку она редко проверяет, а телефон весь последний месяц выключен. – Юлька хрюкнула, позабыв про волчицу из впереди стоящего кресла: – Представляешь, если мы с ней случайно столкнёмся в магазине?
Вера отвернулась к иллюминатору, притворилась, что спит. А потом и вправду заснула.
В Париж прилетели ночью, за окнами автобуса, который вёз их в гостиницу, не было видно ничего, кроме размытых городских огней. Вера вспомнила, как Лара однажды спросила – видала ли она когда-нибудь «згу»?
– Это ещё что такое? – испугалась Вера.
– Ну, знаешь, говорят – «не видно ни зги»!
Неужели она уже соскучилась по Ларе? Евгения с вечера сунула им с Юлькой по записке – с наказом прочесть только в самолёте. Вера наткнулась на аккуратно сложенный листок, когда вечером искала в сумке крем для рук. Копипаста давным-давно уснула, лицо у неё было счастливое – возможно, потому что газетную волчицу поселили в другом отеле – ниже по улице.
«Дорогая тётя Вера, – без единой ошибки писала Евгения, – я тебя очень люблю и жду твоего возвращения из Франции. Привези мне, если сможешь, пожалуйста, какое-нибудь изображение Эйфелевой башни. Всё равно какое. Целую крепко. Евгения».
– Даже запятые на месте, – забилась мышь. – А Лара до сих пор буквы путает.
– Давай спи уже! – простонала Вера.
…На утро была назначена обязательная общая экскурсия. Стенина быстро поняла: опытные участники пресс-туров отличаются от новичков тем презрением, с каким они относятся к организаторам. Волчица Ира и два её спутника – утром подтянутых, а к вечеру почему-то сдувавшихся, как будто им и вправду требовался насос, – разнообразно гримасничали в ответ на каждое слово сопровождающей. Они не скрывали, что в гробу видели и саму эту Люду из каких-то авиалиний, и её авиалинии, оплатившие пресс-тур. Искренние восторги Копипасты, впервые очутившейся в Париже (до этого Юлька бывала только на Кипре с Джоном), и горящие глаза Стениной, которая отродясь нигде не бывала, вносили в происходящее некоторый разнобой. Люда из авиалиний прониклась к журналистке Калининой и фотографу Стениной назойливой симпатией, Ира громко презирала Копипасту с подружкой, а Юльку Париж накрыл таким счастьем, что она почти не замечала ни того, ни другого. Её просто взрывало от ликования.
Свободное время проводили по желанию. Ира со спутниками, Димой и Федей (Деймосом и Фобосом, как окрестила их Стенина), – на Монмартре, поближе к пип-шоу и универмагу Tati. Вдумчивый телевизионный юноша мечтал посетить Булонский лес – и, судя по рассказам, посетил. Его оператор с утра до вечера носился по специализированным магазинам, разыскивая какую-то особую технику.
А Юлька с Верой ходили по музеям, рынкам и садам.
Копипаста в прямом смысле слова плевалась от восторга – в Стенину то и дело прилетали брызги счастливой слюны. Юлька не замечала, как косятся на неё в метро и на улицах: обвивалась вокруг поручня в вагоне метро, как будто это был шест в стрип-клубе, хохотала в полную громкость и постоянно указывала пальцем на разные досто… – и просто – примечательности, хотя Стенина и сама их прекрасно видела.
Баклажаны выложены на прилавок ровной грядой и блестят, как начищенные штиблеты. Вода в фонтане кипит, точно в чайнике – а если бросишь монету, тут же приплывёт утка и попытается слопать её без лишних рассуждений. Утки здесь привыкли к тому, что им кидают хлебные крошки – при появлении человека крякающая флотилия решительно снимается с места. Продавец сыров отказался продавать Юльке нежный шар в пергаменте, узнав, что она собирается съесть его дома через неделю.
– Нон, мадам! – махал руками, убирая сыр с прилавка.
– Как будто это его ребёнок! – смеялась Юлька. Она утешилась, купив у того же заботливого мсье ломоть «конте» шестимесячной выдержки. Съели его тем же вечером на паперти Нотр-Дам, откусывая по очереди от ломтя и запивая розовым шампанским из «сюперетт». Иудейские цари смотрели на них с завистью, но поделиться не просили, будучи каменными и вообще царями.
