Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
Сыр был мутным, как парафин на вид, плотным на ощупь и сладковато-солёным, зернистым и сложным – на вкус. Вера держала каждый кусок во рту долго, точно леденец, понимая, что ничего лучше до той поры не ела.
– А вот Бакулина может жрать такой сыр каждый день, – заявила мышь, и Вера поспешно отхлебнула шампанского. В Париже зависть распоясалась, и Стенина с трудом держалась, чтобы не выпустить её наружу – так пытаются сдерживать тошноту.
Юльке Париж пришёлся к лицу, как новый наряд, да и Стениной не стоило прибедняться – во все эти безразмерные дни, доверху набитые впечатлениями, с ними обеими случалось только самое приятное. В музеях шли выставки любимых Вериных художников, погода стояла прохладная и солнечная, да ещё и волчица Ира уже на второй день слегла с кишечным гриппом, знаменитым парижским «гастро», так что Деймос и Фобос бродили по Монмартру вдвоём – и были этим видимо счастливы. Юлька отнесла болящей волчице антибиотик, и та обильно её благодарила ровно до того момента, пока не убежала с искривлённым лицом в туалет. Не везёт некоторым!
В парках цвели неведомые кустарники, пекари вставали затемно – напечь бриошей с круассанами, бодрая старушка в Monoprix сличала перчатки с сумочкой, чтобы не ошибиться оттенком бордовой кожи…
Но лучше всего были, конечно, музеи.
Лувр оставили на последний день, а в первый, почти сразу после общей экскурсии, увидели афишу на бульваре Османа – и под ней длинную очередь, которую составляли в основном парижане. Узнать их было просто – все в перчатках и шарфиках. Очередь утекала во двор особняка под вывеской «Музей Жакмар-Андре». Судя по воодушевлённому настрою очереди, сегодня у этого «Андре» был бесплатный вход.
Копипаста терпеть не могла очередей, но Вера всё-таки уговорила её постоять. Не иначе в отместку, Юлька в двадцатый раз принялась обсуждать Сарматова.
– Секс очень важен для отношений, – громко заявила она, и невысокий мсье, стоявший перед ними, обернулся с таким заинтересованно-изумлённым выражением лица, что Вера пошла пятнами:
– Тише ты! Здесь могут быть эмигранты или парижане со знанием языка.
Но Юлька не умела говорить тихо.
– Если он уже сейчас не проявляет к тебе интереса, дальше-то что будет?
Они продвинулись вперёд на полчеловека.
– А если я ему просто не нравлюсь? Может, это я что-то не так делаю?
– Женщина всегда всё делает так, проблема – в мужике, – убеждённо сказала Копипаста, и мсье ещё раз обернулся с приятной улыбкой.
– Юля, давай поговорим о чём-нибудь другом! – взмолилась Стенина, и тут, словно в ответ на её просьбу, очередь резво устремилась вперёд – так что они успели войти в музей с новой партией.
Сначала оказались в небольшом изящном саду. Дорожки были усыпаны гравием, под ногами шуршало, как на стройке. Вход в особняк сторожили каменные львы – смирные и чем-то расстроенные. Вера, заодно со львами, тоже была не в настроении – из-за Юльки её личная драма начала сгущаться, как туман в фильме ужасов.
Незадолго до отъезда старшую Стенину вдруг пробило на воспоминания, и хотя Вера делала вид, что не слушает, мама всё же успела сообщить ей много лишнего. Причём такого, что в жизни не позабудешь.
Лучше бы мама, как в детстве, не начинала таких разговоров, чем признаться Вере, что после развода с отцом у неё ни разу не было интимных отношений. И что отношения эти, в общем, нужны только молодым.
– Поверь мне, Веруня, – клялась мама, пока Вера обшаривала кухню страдальческим взглядом, как Эйфелева башня шарит своим лучом по всем арондисманам. Неизвестно, что нужно башне, а вот Стенина тем вечером искала затычки для ушей или хотя бы водку. – Поверь, весь этот секс очень сильно перехваливают. Сейчас вообще стыд потеряли – девки ходят в нижнем белье, изображают, что это платья. А в газетах что печатают! Раньше посадили бы за все эти безнравственности. Тьфу! Пропади они пропадом со своим сексом. – Ненавистное слово мама произносила через «е».
Вера мычала и давилась чаем: хлестать при маме водку она всё-таки не решалась, а мама, судя по всему, засела в кухне плотно.
– Лет до тридцати ещё куда ни шло, – разошлась родительница, – а потом ну просто стыдно же, Веруня! Тело дряблое, груди висят, кожа просвечивает, и туда же – секс! Вон, посмотри, в газете какая-то старуха свои фотографии напечатала, без трусов. Совсем народ с ума посходил…
Вера шла следом за Юлькой по залам прекрасного особняка Жакмар-Андре – оказалось, это были фамилии жены и мужа, оставивших свою коллекцию в наследство Франции, – и вспоминала, как мама шельмовала дерзкую «старуху», посмевшую прислать в эротическую газету свои снимки. Вспоминала, конечно, и другие снимки – Герины работы, за которые он поплатился жизнью. Фотографии технически переоснащённых моделей, включая её собственный окрылённый портрет, долго хранились у Веры в письменном столе – в верхнем ящике, который закрывался на ключ. Лара уже начала интересоваться закрытыми ящиками, искала пока что конфеты, но Вера не сомневалась, что рано или поздно дочкины руки доберутся и до менее, а может, и более сладких тайн. Только в прошлом году Стенина решилась, наконец, обрамить свою фотографию – и повесить на стену в спальне. Лара этого, кажется, даже не заметила – во всяком случае, никаких вопросов матери задано не было.
Копипаста восторженно застывала перед шедеврами – правда, прежде чем застыть, она вначале щурилась в сторону таблички с подписью. В самом деле, не стоять же перед какими-нибудь третьесортными работами в музее, где хранятся Уччелло и Рембрандт!
Раздумья Стениной прервал оглушительный детский плач – так орут несчастные младенцы, которых подвергают болезненным медицинским процедурам. Вера ощутила, как страх бежит по телу, опускаясь горячими волнами в послушно каменеющие ноги.
А все вокруг делали вид, что ничего не происходит!
Юлька скрылась в одном из дальних залов, будто и не вместе пришли.
С трудом, как не свои, передвигая каменные ноги, Вера подошла к стене, откуда нёсся жуткий вой – конечно же! Кто бы не кричал, когда обрезают крылья?
– Бррр, – согласилась мышь. – Нам без крыльев никуда. – И раскрыла свой чёрный перепончатый веер – как зонтик-автомат.
«Ван Дейк», – изучала табличку Стенина, – «Время обрезает крылья Амуру». Пухленький малыш в отчаянии пытался остановить сильную руку старика своими крохотными пальчиками, но безжалостный старец – сам, кстати, при роскошных седых крыльях – лишь деловито сопел и продолжал своё злодейство с таким видом, будто всего лишь подрезал младенцу ноготки!
– Отойди от него немедленно, – сквозь зубы сказала Стенина. Старец-время на секунду оторопел, а потом повернулся к Вере и так страшно щёлкнул чёрными ножницами, что она отскочила от холста на полметра.
– Мадам, в чём дело? – к ней шёл охранник, если можно, конечно, назвать этим грозным словом плешивого худого старика в пиджаке с чужого плеча. Нос покрыт винной сеточкой, глаза почти отцвели, но прежде были голубыми. – Вы говорите по-французски?
Вера кивнула, хотя это было неправдой. Её французский – хромой, если не вообще безногий. Она вдруг не к месту улыбнулась, вспомнив однокурсницу, – увлекшись выступлением на семинаре, та назвала «Обнажённую, спускающуюся по лестнице» Дюшана [40] – «Одноногой, спускавшейся по лестнице». Охранника Верина улыбка почему-то успокоила.
– Манифик! – сказал он, взмахнув рукой в сторону Ван Дейка. Ещё бы не манифик – сейчас, когда Амур временно молчал и смотрел на Веру испуганным взглядом, это был истинный шедевр. В пандан этой работе, решила Стенина, годится Соколов [41] из Третьяковки – «Дедал привязывает крылья Икару».
Краснощёкий граф с портрета кисти Давида возмущённо хмыкнул. Кругом гомонили картины, и каждая звучала на свой лад. Вера неслась вперёд, но всё равно успевала видеть кривые пальцы Мадонны Боттичелли и тёмную тень Рембрандтова Христа, словно вырезанную из бумаги курортным силуэтистом. Слышала, как льётся сладкий мёд итальянской речи с фрески Тьеполо – и как громко ступает мультяшный дракон Уччелло… Хмурый Иероним в элегантной красной шляпе грозил пальцем ей вслед, и лев, что спрятался за его плечом, порыкивал вполне серьёзно для того, чтобы Веру вынесло, наконец, прочь – в частные покои семейства Жакмар-Андре. Там обнаружилась Копипаста – стояла перед портретом круглолицей блондинки в тройных жемчугах. Юлька смотрела на неё так же, как Лара – в аквариум. Будто ждала, что рыбка – или картина – ответит.
