Музей суицида - Дорфман Ариэль

– И вы хотите рассказать людям там, у вас в стране, что мы здесь думаем о смерти Альенде?

– Да.

– Убийство, – заявил водитель. – Конечно, его убили. Но справедливость восторжествует, вот увидите. Так и скажите, когда вернетесь к себе в страну.

И он уехал, оставив нам еще один повод для размышлений, еще одно послание от Вальпараисо из прошлого.

Будут и другие.

Я с трудом узнал бухту Сан-Педро. Тут больше не было седеющих рыбаков у баркасов, вытащенных на берег, – на галечном пляже было не с кем поболтать, услышать байки в обмен на вино и сигарету. Все здания у берега были перестроены и отдраены, а сам ресторан приобрел поддельный шик: белоснежные скатерти и официанты, упорно желающие говорить с нами по-английски. Но калугас остались такими же вкусными, и калдильо с угрем, кулинарный брат касуэлы, был именно таким, каким я его помнил. Приятно знать, заявил я, что какие-то вещи не изменились, что отцу Жаклин Пиночет не удалось уничтожить этот чудесный аромат, который честно меня дождался.

– Пиночет, Пиночет! Право, Ариэль, пора перестать обвинять его во всем, что вам не нравится в Чили. Возьмем, например, эту модернизацию района, который, по вашим словам, был грязным местечком со своеобразным очарованием. Во-первых, то, что вам представлялось привлекательной экзотикой, собственникам и завсегдатаям могло казаться обшарпанным, унылым и тоскливым. Во-вторых, это все равно произошло бы, независимо от диктатуры. Это – творческое разрушение. Я лично люблю перемены, люблю инновации, люблю перепахивать прошлое так, чтобы ничего не осталось и можно было начать заново. Ностальгия – это тупик, это реакционность. Что бы об этом месте сказал Альенде? Он пообедал бы здесь с удовольствием?

– Да, – вынужден был признать я. – Альенде поразительно удавалось удерживаться на обеих сторонах Чили: слушать рыбаков у берега, а спустя несколько минут – курить сигару с модниками, которым столь дорогие блюда были по карману.

Орта кивнул.

– Я слышал, что его противники – не только правые – порицали подобную искушенность, словно вкус к лучшим ликерам и множеству видов современного искусства – это грех. Словно это умаляло его готовность бороться за права бедняков.

– С этим противоречием сталкиваются все воинствующие левые, у кого есть хоть крупица так называемого «буржуазного лоска», и мне это противоречие так и не удалось разрешить, – сказал я. – Но Альенде было наплевать, что его могут назвать pije, пижоном, будут критиковать его щегольство. Ему хотелось максимально насладиться всеми радостями жизни: он баловал себя ароматным виски и костюмами из лучших лондонских ателье, отглаженными и сбрызнутыми одеколоном. Но когда пришло время выбора, он отказался от жизни с такими вот ресторанами и разделил участь бедняков с этих холмов. И неимущие не сомневались, что он им верен. Lealtad, верность: это слово шесть или семь раз повторяется в его последнем обращении. Люди не укоряли его за вот такое. На самом деле эта аристократическая утонченность только усиливала легендарный статус Альенде.

Орта задумался.

– Конечно, не каждому выпадает возможность доказать свою преданность настолько кардинально, – размышлял он. – Нам приходится искать иные пути справиться со своими противоречиями, верно? – Он замолчал, набрал полную грудь морского воздуха, насыщенного солью и йодом, указал на океанский прибой и сказал: – Пройдет пятьдесят лет – и это место исчезнет вместе с самим Вальпараисо, погрузившись в эти воды, и все эти реновации смоет. А через сто лет и Чили не станет – только несколько торчащих гор и вершин холмов. Рыбы будут плавать прямо здесь, прямо там, где мы едим. Так что не забудьте говорить «прощай» каждый раз, как приедете откушать эти калугас. Пока не поздно.

– Ну, время уже довольно позднее, – отозвался я, пытаясь обернуть шуткой его мрачное предсказание о разрушении еще одной точки моего прошлого. – Давайте не будем заставлять нашего друга Карикео нас ждать.

Орта расплатился и попросил официанта вызвать такси, после чего, не обращая внимания на протесты метрдотеля, проник на кухню, чтобы поблагодарить обслугу и выпросить у шеф-повара рецепт калдильо: оказалось, что секрет в том, когда добавлять петрушку. А когда все прониклись дружелюбием, Орта с ослепительной улыбкой спросил их мнение о том, как умер Альенде – как часть опроса, который он проводит для голландской газеты. Все сказали murió con las armas en la mano, с оружием в руках, а один, мойщик посуды, вскинул кухонный нож, словно автомат, впечатляюще выпуская пули, трах-тах-тах, сопроводив этот жест потоком не слишком впечатляющих проклятий.

Таксист удивился моей просьбе высадить нас у кладбища Санта-Инес, но Орта тут же придумал причину столь странного ночного визита:

– Мой друг, – сообщил он, – всегда навещает могилу любимой девушки в день ее рождения. Каждый год с момента ее смерти.

– О, романтика! – воскликнул водитель. – Понимаю! Потому что (только моей жене не говорите) я тоже романтик. Роберто Сепулведа к вашим услугам.

Машина помчалась по улицам Вальпараисо, а Орта устроился на заднем сиденье, глядя на продуваемые ветром улицы, но внезапно выпрямился, когда мы поехали по площади Сотомайор, и попросил водителя остановиться. Поспешно вылезая, он сказал, что увидел стайку уличных мальчишек – скоро вернется.

– Отлично! – обрадовался Сепулведа, тоже выходя из машины. Он оказался плотно сбитым мужчиной с кудрявыми каштановыми волосами и приятным лицом. – А я покурю. Гадкая привычка, не стоит это делать в машине, а то супруга узнает.

Мальчишки стояли у подножия монумента, который мы осматривали за несколько часов до этого: нюхали клей и передавали по кругу грязную бутылку с тем, что можно было бы принять за вино. Похоже, они не замечали холода, хотя поблизости валялась пара рваных одеял и скрученные измятые газеты.

Один их мальчишек посмотрел на нас с Ортой и сделал непристойный жест:

– Отсосать?

– Нет, – ответил Орта, доставая из кармана несколько банкнот и вручая их пареньку. Казалось, его не смущают грязные пальцы, распухшие ногти, цыпки, зловонное дыхание. – Информация. Мнение.

Мальчишка посмотрел на него с подозрением.

– Что хочешь узнать?

– Как умер Альенде?

– Кто?

– Альенде. Президент.

– А какая на хер разница?

– Мне это важно.

– Ну так пойди и узнай, мистер. – Мы повернулись уходить, а он нас окликнул: – Эй, стойте! Закурить найдется?

– Я не курю, – ответил Орта. – Но… – Он посмотрел на Сепулведу, а тот кивнул, достал несколько сигарет и отдал мальчишке. Орта вложил в руку паренька еще одну банкноту. – Береги себя, малыш.

Когда мы вернулись в машину, водитель попросил у нас разрешения немного задержаться. Я заметил, что он остановил счетчик и взял что-то с пассажирского сиденья: три или четыре круглые булочки с карамельной присыпкой. Он подошел к мальчишкам и отдал им сладости.

Орта наблюдал за этим, и глаза у него блестели – очень похоже, что от слез. Однако он справился со своими чувствами, пробормотав:

– Будь Альенде жив… – Тут он себя оборвал и сказал уже громче: – Но мы вот-вот получим доказательство того, что он очень даже мертв, так?

Сепулведа вернулся к машине, снова включил счетчик и набрал скорость.

– Бедные ребята, – сказал он. – Не их вина. И они найдут этим булочкам лучшее применение, чем я смог бы. Но моей жене не говорите: она их положила специально для меня. Говорит, я вечно все раздаю.

– Моя жена говорит про меня точно то же самое, – откликнулся я. – Так что если мы встретим вашу, то вас не выдадим.

– Ну вот, – сказал водитель, не оборачиваясь, – теперь, когда мы вроде как подружились, и вы меня, надеюсь, простите, не хочу никого обидеть, но я слышал, что вы только что спросили у этих cabritos про то, как умер Альенде. Если вам интересно мое мнение, сэр…

– Конечно! – ответил Орта, снова перейдя в режим расследования.

– Он покончил с собой, как и говорили генералы, – а теперь и его семья с этим согласна, как говорят в новостях. Застрелился из автомата, подаренного Фиделем. Не то, чего я для него хотел бы, но…