Волчье счастье (СИ) - Коньетти Паоло

Санторсо нравилась эта работа — он любил наблюдать, как подкрадывается ночь, и оставаться наедине с ней и с горами. Он ехал на снегоходе сквозь длинные тени лиственниц, в лучах солнца, которое клонилось к горизонту. Ему никто не встретился, кроме Фаусто — тот поднимался по склону на охотничьих лыжах. Лучше бы лыжникам не видеть этого: впрочем, им следует быть снисходительными, ведь каждый божий день Фаусто раскладывал им по тарелкам пасту. Санторсо отметил, что по сравнению с прошлым разом у Фаусто прибавилось сноровки, хотя в своих джинсах и клетчатой рубашке он напоминал, скорее, лесоруба, чем любителя лыж. Его обогнали два снегохода, и Фаусто, подняв палку, помахал им.

Кто это? — спросил по рации приятель Санторсо.

Повар Бабетты.

Молодчина.

Дальше лыжня раздваивалась, и снегоходы разъехались в разные стороны. Санторсо посмотрел в боковое зеркало: поблизости никого не видно. Он закурил сигарету и включил музыку. Миновав посадочную площадку фуникулера, он вырулил на дорогу, где обычно разворачивались снегоходы. Возле высокого сугроба Санторсо остановился. Снег плотный. Вполне годится, чтобы накрыть островки земли у начала трассы. Он достал бинокль, открыл дверцу кабины, вышел, присел на корточки и стал вглядываться в кромку леса.

Санторсо знал, где искать, и в тот вечер наконец нашел их. Два статных тетерева в гордом черном оперении на белом снегу — битва в разгаре. Тетеревы всегда дерутся в одних и тех же местах, из года в год возвращаясь на свои арены битв. Они являются туда на закате, когда солнце уже скрылось за горами, но еще не опустилось за линию горизонта, — этот час французы называют entre chien et loup [9]. Санторсо нравилось это выражение. Между псом и волком, между сумерками и темнотой тетерева вступали в поединок: в ход шли когти, клювы, крылья — все, что может пригодиться в бою. Начиналась брачная пора, их переполняла ярость — настолько, что они не обращали внимания ни на человека, который, присев на корточки, наблюдал за ними в бинокль, ни на рок-н-ролл, доносившийся из кабины снегохода. Санторсо смотрел на красные надбровные дуги тетеревов, на перья, вставшие дыбом, чтобы устрашить соперника. Наверняка где-то поблизости притаились куры, ждавшие исхода поединка. Эти бои всегда означали для Санторсо начало весны, и неважно, что в лесу еще лежал снег.

10. Автозаправка

У животных начиналась пора любви, а для Фаусто и Сильвии она заканчивалась — или, по крайней мере, в ней настала пауза. В понедельник, следовавший за Пасхой, фуникулер выключили, и лыжники, подобно перелетным птицам, покинули Фонтана Фредда. Бабетта повесила на дверь ресторана табличку «Закрыто на праздники». Сказала, что на неделю уезжает на остров, не назвав, однако, ни его названия, ни названия моря, в котором он расположен. Выплатила всем зарплату, прибавив небольшое вознаграждение, и ни слова не проронила о том, удачным ли был сезон. В последний день перед закрытием Бабетта привела какого-то типа в пиджаке и галстуке, и, сев вместе за столом, они принялись обсуждать финансовые вопросы. Фаусто знал, что речь шла о больших суммах, и в нем поднялась волна возмущения.

В четверг он встретился с Сильвией. Они отправились в Тре-Вилладжи, находившийся ниже по склону, — там еще работали несколько кафе. Они впервые ужинали вместе, и здесь, в пиццерии, им было неловко ощущать себя парой. Без фартуков, без знакомой постели и печки, без своих подушек и стаканов они снова стали сорокалетним мужчиной и девушкой двадцати семи лет, и их пути начинали расходиться.

Куда ты поедешь весной?

Сперва в Трентино. Там много работы в садах. Овощи всякие, фрукты.

Может, останешься еще ненадолго? Поживешь у меня.

Я уже почти договорилась с друзьями. Но скоро я вернусь сюда!

Конечно, вернешься.

Летом поеду в «Квинтино Селла».

Знаю.

А ты где будешь?

Нужно уладить кое-какие дела в Милане. А потом, как знать, может, тоже устроюсь на ферму.

Ему даже в голову не пришло принести ей на прощание подарок, а вот Сильвия подумала об этом. Она положила перед ним альбом с репродукциями «Тридцати шести видов горы Фудзи» Хокусаи. Фаусто ничего не знал о Японии и толком не разбирался в истории искусств, а из картин в альбоме ему была знакома только самая известная — впрочем, он никогда по-настоящему не рассматривал ее. Теперь он впервые прочел ее название: «Большая волна в Канагаве». Он вгляделся в репродукцию внимательнее: огромная волна вот-вот накроет три рыбацкие лодки, а под ее пенистым гребнем, в самом центре картины, белеет снежная вершина спящего вулкана Фудзи. Композиция построена на контрасте между суровой неподвижностью горы и бушующей стихией океана.

Фаусто пролистал альбом.

Расскажи об этой книге, попросил он Сильвию.

Первое издание вышло в тысяча восемьсот тридцать третьем году, сказала Сильвия. В Японии книга сразу стала популярной, ведь в ней были картины, знакомые каждому по репродукциям, висевшим дома. На всех пейзажах — гора Фудзи, однако в центре внимания не она, а повседневная жизнь, изображенная на первом плане. Главное — это люди, занимающиеся своими привычными делами, и времена года, которые сменяют друг друга. По крайней мере, мне так кажется.

Эти картины очень современные.

Согласна. Кстати, ими восхищались импрессионисты.

Ну а сам Хокусаи — какой он?

Он написал множество подобных картин. Хокусаи чем-то напоминает художников, которые рисуют манга [10], великий труженик. Старый чудак, одержимый живописью, как он сам себя называл.

Чудак, одержимый живописью!

Под каждым пейзажем было название и указывалось имя изображенного на нем места, а также давалось краткое описание сцены. Персонажи — крестьяне, рыбаки, дровосеки, плотники, занятые своим ремеслом, почти не обращают внимание на гору, которая наблюдает за ними. Иногда Фудзи нависает над поселком, мощная и громадная, а порой превращается в крошечную крапинку на горизонте. На одной из картин элегантно одетые женщины, сидя на террасе за чашкой чая, указывают на гору, темнеющую на заднем плане. А на другой картине, в самом конце альбома, была только гора — на всю страницу.

Однако в том мире нет ни повара, ни официантки, сказал Фаусто.

Думаешь?

И даже влюбленных нет.

Но мы-то знаем, что они там есть.

Чудесный подарок. Спасибо.

Это был их последний вечер, и, чтобы продлить его, они не стали возвращаться в Фонтана Фредда и кочевали из одного кафе в другое. Кафе для туристов, где не было ни души, наводили тоску, зато на автозаправке оказался бар, в котором местные праздновали окончание лыжного сезона. На ближайшие полгода — долой форму и тесты на уровень алкоголя в крови, в кармане — последняя за сезон зарплата. Воздух в баре был заряжен весельем, и Сильвия принялась танцевать прямо среди столиков — тогда Фаусто понял, что она имела в виду, сказав, что умеет радоваться жизни: танцевали даже ее по-индийски черные волосы, мужчины стали свистеть, и все внимание обратилось на нее. Им на стол поставили два бокала пива — они не заказывали его и, оглядывая посетителей бара, пытались понять, кто решил угостить их. Какой-то тип с безумной улыбкой поднял бокал, уставившись на Фаусто.

Когда Сильвия вернулась за столик, он сказал:

Вот и все.

Почему?

Потому что теперь все принялись угощать друг друга. Причем из-за тебя. Так что я ухожу, пока у меня не поехала крыша.

Сильвия сделала глоток пива и, обхватив лицо Фаусто ладонями, поцеловала его. Она вспотела и была немного пьяна, в ней пульсировала энергия танца и мужских взглядов.

Но ведь это не конец нашей с тобой истории, правда?

Разве?

Именно так.

А я думал, мы с тобой затеяли все это только ради того, чтобы пережить зиму, сказал Фаусто.

То есть?

Чтобы отогреться.

Сильвия удивленно вскинула брови. И ущипнула его за бороду в отместку за злую шутку. Думаешь, ты мне разонравился и я решила бросить тебя здесь одного? — спросила она.