Через три месяца Николай Сарафанов и Селена Кирсанова решили поехать на Камчатку, чтобы отдохнуть. Арсений попросил прощения у бывшей жены за то, что оставляет ее с ребенком. Попросил Лилю присмотреть за сыном, обещал помогать деньгами.
Эпилог
После очередной репетиции Михаил все сидел за столом своей в очередной раз опустевшей квартиры и делал новые правки в давно уже законченной пьесе о Сизифе – даже не об одном только Сизифе, но и о себе самом, о Михаиле Дивиле, и своей жизни; все, случившееся с ним, прежде всего гибель жены и двух детей, сам он воспринимал, как испытание, подобное тому, что было уготовано библейскому Иову – испытание, данное для того, чтобы Михаил сумел найти то единственное, что считал важным – смысл своей творческой и духовной жизни. Вместе с тем режиссер уже давно перестал различать границы между своими вымышленными героями и между реальными людьми-актерами, которые участвовали в театральной постановке по этой пьесе. Дивиль не знал, в какой реальности находится он и все окружающие его люди с их личными драмами и историями, то есть попросту не понимал: автор он или только герой? Не сомневался он лишь в одном: его героини Лиля и Лика – в действительности не два человека – это две части одного целого, одной женщины, Медеи, из ревности к изменяющему мужу убившей собственного сына; а Орловский с Сарафановым – не два друга, но две стороны амбивалентной личности, одного мужчины во всех его животных и духовных проявлениях.
Режиссер положил ручку на стол и посмотрел в окно, на безграничную даль этого необъятного города. На минуту почувствовал себя Ионой в чреве кита – ничтожной крупицей, которая, впрочем, имеет свой замысел и вес, а потому положена здесь – на надлежащем ей месте. Дивиль чувствовал: есть некая сила, что ведет его, указывает ему путь, тот путь, который он наконец-то нашел.
– Это я, Господи! – сказал Дивиль вслух. – Москва, Господи! – откликнулось ему, будто эхо, – Адонай!
