Москва, Адонай! - Леонтьев Артемий

Когда Сизиф, Фридрих и Святослав проходили мимо одного особняка, то увидели в огромном окне какого-то мужчину во фраке – судя по всему, нанятого писателя. Лицо этого писателя даже лоснилось от денег, Сизифу подумалось, что он, наверное, даже кушать уже не может – так много у него денег. Толстенький такой, кудрявый и счастливый, румяный, сидит за столом на табуретке, ножками болтает и ручкой затылок чешет, в рукопись уткнулся. Пишет. Судя по всему, эта писательская персона тайно приходила в поселение, продолжала писать здесь новый Ветхий и новый Новый мормонские Заветы, перетасовывая текст Синодального перевода православного издания, текст Римско-католической Вульгаты и приправляя свое детище собственными фантазиями… На уложенной мраморной плиткой площади перед писательским особняком шумел большой фонтан с бронзовыми бордюрами. Рядом с фонтаном стоял молодой парень с брошюрами. Он тоже был во фраке. Правда, его лицо не лоснилось от денег так, как у писателя и тех мормонов, что стояли у портрета Джозефа Смита-младшего. На нем был достаточно задрипанный фрачок, да и сам юноша имел чуть голодноватый вид – он походил на загулявшего после сессии студента из благополучной семьи, в бюджете которой вроде бы и есть немалые деньги, но вот ты все просадил и больше пока не дают, мол, провинился, отрабатывай давай, пьянчуга-сучонок. Потом и покормим, дескать… «Бери фрак в шкафу и пшел вон, щенок».

Молодой мормон увидел Сизифа, сразу же признав в нем еще необращенного в их церковь потенциального члена, после чего подошел и начал навязывать какие-то брошюрки, на которых было написано: «План спасения» и «Восстановление Евангелия Иисуса Христа». Молодой мормон что-то начал доказывать и объяснять Сизифу, но Святослав уже успел покраснеть, поэтому даже не дослушал, он дал мормону аккуратного леща, осторожно сломав ключицу, немного посопел, после чего все трое поспешно покинули этот квартал – такой роскошный и благоустроенный. Пока они шли, Сизиф еще долго оглядывался на огромные особняки с террасами, симметричные аллейки с мраморными клумбами и на изящные скульптуры.

У выхода из мормонского квартала на деревянном заборе сидел православный Ванька-антисемит, по кличке кошкоед. Ванька-антисемит был черносотенцем в седьмом поколении: выслеживая ухоженных мормонских кошек, которые шастали по чужим кварталам и срали где ни попадя, он с нежностью душил их, укладывая рядками вдоль своего забора. Грозно сдвинутые брови, устремленные вдаль мормонского квартала глаза и воинственно растрепанная борода выдавали в Ваньке очень целеустремленного и упрямого человека с крутым нравом. Чего только стоила вереница мертвых кошачьих тушек у забора, которая подмостками примыкала к его стопам. В свободное от мормонских кошек время, Ванька-антисемит искал в поселении «жидов» и подбивал жителей на еврейские погромы.

Сизиф и Фридрих ждали, когда Святослав выкопает необходимую после встречи с мормоном яму. Вот, наконец, Ржаной воткнул лопату в землю, отер лоб рукавом, почувствовав, что ему полегчало, после чего все трое смогли двинуться дальше. Тут за забором начинался православный квартал – черносотенец Ванька-кошкоед был, своего рода, пограничной заставой или, если угодно, привратником.

Сизиф увидел пару больших амбаров, больше похожих на казармы. Православные жили внутри – спали на двухъярусных кроватях и ходили в общий сортир – таинственное помещение, напомнившее Сизифу большой скворечник, стояло чуть в стороне от двора и жизнеутверждающе благоухало. Мухи кружили вокруг скворечника плотной грудой, натыкались друг на дружку, толкались и озлобленно жужжали, пытаясь вне очереди пробиться к теплой отхожести человеческих тел, скрытой в напольном очке. Между сортиром и казармами располагался открытый пятачок, с краю валялась перевернутая телега без одного колеса. На площадке собралось несколько десятков человек, они что-то усердно друг другу доказывали, драли глотки, брюзжали слюной и били друг другу по щам… не давали закончить мысль, все время перебивали, не желая слушать ничего, кроме собственного голоса – а главное, все знай себе таскали друг дружку за бороды и драли уши: скажут несколько слов, почешут затылок и давай молотить по роже. Закончилось все крупной попойкой и троекратным христованием-целованием. Только что человек пытался вытряхнуть из соседа душу вон, а вот поди ж ты, хряпнули водочки и спелись, так что сидят теперь, как голубки, и плаксиво самоуничижаются перед тем же самым, кого час назад молотили сапогом по мордасам. Правда, двух человек все-таки зашибли насмерть. Как раз пригодилась мормонская яма, вырытая Святославом часом ранее. Вообще православные были очень гостеприимными людьми. Сизифа встретили хлебом-солью и налили стопочку… Зашибленных православных наскоро похоронили, поставили набожными руками добротно сколоченные кресты, тяжко вздохнули, перекрестились, и тогда, собственно, начали поминать. Поминки перешли в попойку. Попойка – в дебош, а тот, в свою очередь, постепенно скатился до шабаша. Во время поминок царили сочувствие и меланхолическая задумчивость, ощущение близкой смерти и жалость о погибших товарищах, люди плакали и потрясали головами – они раскаивались и кляли себя повинными во всех грехах мира; во время попойки разгорелся какой-то догматический и политический спор, который в очередной раз закончился мордобоем; когда же все сошло на дебош, православные танцевали в присядку и играли в чехарду, а Андрей Андреич – местный алкаш – демонстрировал под аплодисменты то, как он пьет водку ноздрями. Короче говоря, никакой романтики. С другой стороны площадки стояла школьная доска, на ней висела большая карта мира. Перед картой стоял священник и помечал красным фломастером, кого бы еще отлучить от церкви. Афон и Константинополь: вычеркнуты, Европа и Новый Свет: перечеркнуты, Австралия и Новая Зеландия: вообще вырваны к лешему, чтобы не попадались лишний раз на глаза.

Умудренный опытом Фридрих почувствовал, что назревает шабаш: он предусмотрительно предложил своим спутникам уйти от греха подальше. Сизиф и Святослав Ржаной согласились, после чего все трое отправились дальше, поэтому то, что происходило в процессе шабаша они уже не видели.

Следующий квартал числился за старообрядцами. У входа к старообрядцам росла сосна, на сосне сидел второй антисемит поселения: злобный Варфоломей, по кличке Фома-ублюдок. Он сидел на своей сосне и презрительно плевал на прохожих. Злобный Варфоломей никого не пускал во двор к единоверцам, поэтому Сизиф смог посмотреть на них только через забор: человек пятнадцать старообрядцев сидели рядом с ортодоксальной часовенкой 17 века. Старообрядцы сидели молча, они только крестились двумя перстами и презирали всех тех, кто не сидел так же, как они рядом с ортодоксальной часовенкой 17 века и не крестился двумя перстами.

Когда плевок злобного Варфоломея настиг Ржаного, Святослав снял ботинок и трахнул Фому-ублюдка по голове. Старообрядец удержался на сосне, а потом равнодушно к своему телесному недугу почесал голову, однако плевать перестал, потому что понимал: у Святослава есть еще один ботинок. Вообще Ржаной хотел было выкорчевать сосну, чтобы сломать Варфоломею ключицу, но Фридрих отговорил его, рассказав о том, что идея о сверхчеловеке была заблуждением, так что даже к лошадкам нужно испытывать только сострадание. Ржаной очень любил природу, поэтому согласился с доводами философа, надел ботинок, и они отправились дальше.

В квартал к хлыстам и скопцам Фридрих решил Сизифа не водить: ничего интересного там не происходило, просто люди пороли друг друга до изнеможения, кружились, как оголтелые, и раскидывались кастрированными причиндалами. В этом квартале лежало так там много причиндалов, что даже ходить было трудно: лежат себе и пованивают.

– Ужас, одним словом…

Когда случилось Второе Пришествие Христа, мормоны, хлысты и скопцы вообще сделали вид, что не заметили ничего, и, как ни в чем не бывало, продолжали заниматься своими делами… Розенкранц Игнатьевич, по кличке Великий инквизитор, сразу же насторожился – он видел в Христе соперника, поэтому надеялся, что все ошибаются и в действительности перед ними залетная птица – какой-нибудь голодранец-прохвост или попрошайка с харизматичной физиономией.