– Не поверите, всегда носила ее с собой, но сегодня забыла, – та улыбнулась.
– Кто-нибудь может принести ее?
– Муж в командировке, но могу попросить соседку, у нее ключ есть от нашей квартиры. Только это вечером будет, она работе сейчас. – Девушка опять попыталась сама встать с каталки, и на это раз по ее ногам потекла прозрачно-розовая жидкость. – Ой. Это же воды отошли?
– Они самые. – Я помогла ей лечь на кушетку. Осторожно ощупала живот: очень напряжен. Есть риск отслойки плаценты, особенно после травмы.
Раскрытие шейки матки в таких обстоятельствах посмотреть было нельзя, опасно.
– Вы точно не ощущаете никаких болевых спазмов? – осторожно уточнила я.
– Нет. Просто у меня врожденная анальгезия, – спокойной ответила девушка.
Врожденная анальгезия? Я на миг опешила. Вот это поворот. Такое действительно трудно сразу распознать. Очень редкая патология нервной системы, на моей практике еще никогда такого не встречалось. Теперь, правда, все становилось на свои места и одновременно усложнялось.
– Это когда человек вообще не чувствует боли? – вдруг громко спросила Рената.
– Да, – ответила ей Мария тихо и пнула в бок, упрекая в бестактности.
– Да, – повторила за ней девушка и усмехнулась, – я с рождения не чувствую никакой боли. Раньше мне казалось, что это здорово, но на деле проблем от этого куда больше, чем бонусов. Я просто могу умереть и не понять от чего. Мой организм не предупредит меня об опасности заранее болью.
– Зато рожать не больно, – вроде как пошутила Рената.
– Рената, подготовьте аппарат КТГ, – осекла ее я. – Пока я делаю УЗИ.
Спустя десять минут я уже искала анестезиолога, чтобы обсудить с ним, как быть дальше.
Шахов Константин Сергеевич, то самый будущий юбиляр, нашелся в курилке.
– Костя, дело срочное и неоднозначное, – начала я с порога. – К нам поступила беременная с редким генетическим заболеванием. Врожденной анальгезией.
Тот удивленно присвистнул:
– Вот так повезло. Нам, в смысле. Не беременной, конечно. Таких в мире всего несколько сотен, и тут у нас, в отделении… И что с ней стряслось?
– Сбил самокатчик где-то неподалеку от нашего роддома, и она пришла к нам пешком, с открытым кровотечением, представляешь? УЗИ показало частичное отслоение плаценты. Кровотечение удалось пока приостановить, но началась родовая деятельность. Перед осмотром отошли воды, – рассказала я. – И еще… У нее кардиограмма не очень. Самой рожать ей нельзя, ты же понимаешь. Надо кесарить.
– Надо кесарить, – кивнул Шахов, выдыхая густой сигаретный дым.
– Ну так вот. Как будем это делать? – Я поморщилась от дыма и помахала рукой, отгоняя его от себя. – Эпидуралка. По сути, она ведь ей не нужна, правильно я понимаю?
Шахов опять невозмутимо кивнул:
– По сути, не нужна, если анальгезия полная. А по протоколу нужна. И протокол нарушать нельзя.
– Вот и я о том. Но тут такой шанс не пичкать роженицу лишними препаратами обезбола, которые ей к тому же без надобности… И на сердце ей такая нагрузка нежелательна. – Я вздохнула и покачала головой. – В общем, я в растерянности.
– Давай посоветуемся с заведующим. Если он сам даст добро на кесарево без анестезии, то рискнем… – предложил Шахов.
Идти к Кравицкому? Отторжение этой мысли возникло лишь на короткий миг, и я быстро запрятала свои личные заморочки куда подальше.
– Бросай свою сигарету и идем, – сказала я. И добавила ворчливо: – Совсем о здоровье не беспокоишься.
– Я фаталист, – хмыкнул он, сделал последнюю торопливую затяжку и выбросил окурок.
Кравицкий оказался на месте.
– Мы к вам за советом, Роман Валерьевич, – произнесла я с порога.
– Нештатная ситуация, – подхватил Шахов.
– Слушаю. – Кравицкий жестом предложил нам сесть, и я сразу приступила к рассказу.
Я очень старалась сосредоточиться на деле и отстраниться от всех своих чувств, но те, черт их побери, контролироваться полностью никак не хотели и где-то совсем глубоко словно исподтишка дергали сердце каждый раз, когда наши взгляды с Кравицким встречались.
– Я бы попробовал без анестезии, – заключил Шахов. – Такой уникальный случай… Я посмотрел ее анализы… Кроме некоторой тахикардии на ЭКГ, в целом они неплохие. Я бы рискнул.
– Какой срок? – уточнил Кравицкий, озадаченно потирая переносицу.
– Тридцать семь недель, – отозвалась я.
– В берлинской больнице я слышал о таком случае от одного из врачей, – произнес Кравицкий. – Он в то время волонтерил в Красном кресте в Африке. Попалась ему одна беременная с подобной патологией, и тоже нужно было кесарево. Но у нее тройная была, и она никак не могла разродиться. Насколько я помню, он тоже рискнул – и, кажется, все прошло нормально.
– И? Каков ваш вердикт? – Я тихо кашлянула.
– Делайте без нее. Под мою ответственность, – ответил он, подавив вздох.
– Как скажете, босс, – усмехнулся Шахов и кивнул мне: – Вперед. Навстречу экспериментам.
– Не очень удачная шутка, – отозвалась я, правда все равно улыбнулась.
– Почему сразу шутка? Может, я после сегодняшнего опыта за докторскую сяду?
– Ты и пяти минут за ней не высидишь.
– Можем поспорить. – Шахов протянул мне руку. – Роман Валерьевич, разобьете?
Кравицкий посмотрел на него, иронично изогнув бровь.
– Да не буду я с тобой спорить, – отмахнулась я и поднялась. – Идем лучше к операции готовиться.
– Вы точно ничего не ощущаете? – спросила я нашу уникальную пациентку, уже который раз проверяя чувствительность на ее животе в месте будущего надреза.
– Нет, ничего, – она отвечала чуть замедленно, поскольку Шахов решил все же дать ей небольшую дозу успокоительного.
– Показатели пока в норме, – добавил сам анестезиолог.
Я случайно подняла глаза и увидела, что за нами через стекло наблюдает Кравицкий. Он кивнул мне, словно подбадривая. Я сделала глубокий вдох и уже решительней взялась за скальпель.
Операция началась.
Еще никогда я не была так напряжена во время кесарева. Все время присутствовал страх, что мы совершили роковую ошибку и бедная девушка сейчас потеряет сознание от болевого шока. Но, к моему великому облегчению, все прошло хорошо. И мамочка, и новорожденный мальчик были в порядке.
Одно знаю точно: этот случай в своей практике я запомню на всю жизнь.
Глава 5
«Где ты?» – набрала я сообщение сестре, пока ехала в метро на работу.
«Живая-здоровая, уже еду в универ», – ответ пришел достаточно быстро, что было уже добрым знаком.
«Хорошо провела время?» – осторожно уточнила я.
«Супер. Но наступивший понедельник все испортил, – сообщение сопровождал плачущий смайлик. – Не хочу учиться».
«Не хочу учиться, хочу жениться?» – пошутила я. И тут же почувствовала себя старушкой: молодежь в лице Ники явно не оценит такой нафталиновый юмор.
«Ха-ха», – и смайлик с закатившимися глазами.
Я была права, не оценила.
«Ладно, учись, мелочь», – начала я сворачивать разговор.
«Ладно, работай, бабуля».
Ну вот. Все-таки бабуля. Я усмехнулась.
«Ха-ха», – ответила я и спрятала телефон.
У меня было еще пять минут, чтобы подремать. Я подавила зевок. Понедельник и правда день тяжелый. Одно хорошо: Сонька уже в садике, а вечером ее заберет Тамара Васильевна. На одну причину для волнения сегодня меньше.
Я пожалела о том, что решила сегодня принарядиться (Шахов ведь вечером устраивает банкет), когда мой тонкий каблук застрял в проклятой решетке у входа.
– Черт тебя подери, – процедила я, пытаясь его безуспешно вытащить из плена.
– Подождите, постойте немного спокойно, – раздался вдруг мужской голос позади.
Я обернулась: незнакомец в темно-сером костюме уже присел на корточки и деликатно, почти невесомо, взял меня за пятку. Секунда-другая – и мой каблук наконец очутился на свободе.
– Вот так-то лучше. – Мужчина с улыбкой поднялся.
