Истории замка Айюэбао - Вэй Чжан

У Шаюань улыбнулся. Чуньюй Баоцэ нечасто видел его улыбку. Да, у этого человека были все основания радоваться. Услышав слово «советоваться», Чуньюй Баоцэ удивился самому себе: и как это он раньше не обратил внимания на тот факт, что они — близкие друзья, которые всё между собой обсуждают, а значит, решительный отпор У Шаюаня корпорации «Лицзинь» не обходится без поддержки фольклористки. Вот уж действительно неразлучная парочка. Он осмотрелся вокруг в поисках той диковинки, о которой упоминала замдиректора, а именно — о наполовину вышитых уточках-неразлучницах. «Нет, такие вещи, даже если они существуют, наверняка скрыты от посторонних глаз», — сказал он сам себе, невольно скользнув взглядом по лицам обоих друзей. Ничего необычного: ни тебе пылкой любовной страсти, ни желания — всё запрятано так надёжно, что ничем себя не выдаёт. Его всё сильнее мучила жажда: последствие выпитого алкоголя и других факторов. Большими глотками прикончив кофе, он налил себе чёрного чаю. Производство — Шри-Ланка, вяжущий, терпкий вкус.

— Мне о стольком нужно у вас спросить, проконсультироваться, вот только боюсь отвлекать вас от работы, — скромно обратился Чуньюй Баоцэ к женщине, понизив голос.

Оу Толань повернулась к нему. Шея у неё была длиннее нормы, белоснежного цвета и походила на овечью. Точнее, она снова напомнила ему альпаку. Её рот с блестящими зубами растянулся в снисходительную, дружелюбную улыбку:

— Не стесняйтесь, приходите в любое время, я буду вам только рада.

Чуньюй Баоцэ в глубине души горько усмехнулся: «Вот именно что „вам“, то есть приходить нужно только вдвоём, а не мне одному». Он сразу же осознал разницу между собой и У Шаюанем, который мог приходить сюда, когда ему вздумается. К тому же эти двое, было дело, плавали в море практически без одежды. Лето, белый песочек, прекрасное солнце — всё словно толкало их друг к другу в объятия.

— Я часто вспоминаю, как прошлой зимой слушал у вас здесь рыбацкие запевки; по возвращении домой я тогда провёл кое-какие исследования. Оказывается, в здешних местах, то есть на западе и на востоке полуострова, и тем более на том острове, что видно отсюда, запевки очень сильно различаются и ладами, и текстами. Тогда я понял, почему запевки представляют собой целую науку… — Чуньюй Баоцэ говорил неспешно, придавая как можно больше веса каждому слову. Он не казался таким уж профаном в данной области, который говорит о том, чего сам не знает.

Оу Толань потянула носом, как обычно делают зимой при резком ветре и холоде. Она сжала губы, глубокая вытянутая ямочка над верхней губой зашевелилась, крылья носа затрепетали. Это означало, что она внимательно слушает.

— Это так, ведь они непосредственно связаны с рыбацким делом, а также с географией и народными обычаями, мы говорили об этом тогда, зимой. Недавно я привела в порядок записи запевок, собранных на восточной оконечности полуострова, — они и впрямь совсем другие, — сообщила она.

— Все запевки рождаются в процессе производственной деятельности, однако имеют не только практическое назначение… — процитировал Чуньюй Баоцэ вычитанную в книге мысль.

Тут вмешался У Шаюань:

— Ну разумеется, это ещё и воплощение искусства, порождение эстетики. Однако это уже теоретические вопросы, которыми занимаются исследователи, а рыбаки в море не задумываются о таких вещах.

Чуньюй Баоцэ повернулся к нему и почувствовал, что этот очкарик — истинный книголюб, раз он так запросто вставляет в речь такие умные слова, как «эстетика», при этом в его устах они звучат естественно и вовсе не вульгарно.

Оу Толань с серьёзным видом кивнула:

— Так и есть. Правда, когда рыбаки исполняют запевки, в первую очередь это приносит радость им самим, они наслаждаются своим представлением и плодами своего труда.

— Ловля рыбы — это не представление, — заметил У Шаюань.

— Погрузившись в исполнение запевок, они испытывают душевный подъём, доходящий порой до самозабвения. От деревенских я слышала, что если вокруг рыбака, исполняющего запевку, собираются зрители, то его голос становится громче, иногда он может вставить в песню что-то от себя. Разве это не характерные черты представления? — возразила Оу Толань.

Рдевшие уши У Шаюаня незаметно потеряли свой красный цвет, голос его становился всё звонче:

— Самозабвения? Я никогда не слышал, чтобы рыбак, увлёкшись исполнением запевки, отложил в сторону своё основное дело; как раз напротив — чем увлеченнее он поёт, тем усерднее трудится, рыба в сетях так и плещется, он её кучами вытаскивает, и на циновке вырастает целая гора улова…

Чуньюй Баоцэ удивился желанию этого человека показать своё превосходство: даже в споре с такой привлекательной женщиной он хотел непременно оставить за собой последнее слово! Лишь потом он понял, что У Шаюань нарочно дразнил её, и это было лишь замаскированным хвастовством их близкими отношениями. Прикинувшись, что ничего не понимает, он спросил У Шаюаня:

— А разве представление не может усилить рвение к труду? Специалисты в области литературы и искусства часто говорят, что настоящие произведения искусства вдохновляют, разве нет?

У Шаюань попросту махнул рукой:

— Запевки — это не произведение искусства.

Оу Толань улыбнулась, но тут же сделала серьёзное лицо и, глядя на спорщика, возразила:

— Вы ошибаетесь, это самые прекрасные произведения искусства, созданные трудовым людом в процессе повседневной деятельности, и они могут стать бессмертными произведениями.

У Шаюань скорчил озорную гримасу:

— Господи, так выражаются только такие книжные черви, как вы! Мы в Цзитаньцзяо до такого и во сне не додумались бы. Когда крупная рыба уже почти в руках, разве станут рыбаки тратить время на праздную болтовню? Вдох-выдох, выкрики, и вот уже рыба на берегу. Конечно, выкрики тоже пробуждают азарт. Сейчас уже такого нет, за рыбой в море выходят на моторных лодках, да и рыбы-то уже не так много, никому больше в голову не придёт тащить сети и орать запевки…

— Таким образом, — Чуньюй Баоцэ посмотрел на обоих своих собеседников, — изучение рыбацких запевок — на самом деле охрана культурного наследия, и эта работа имеет огромное значение. Правда же? Правда-правда, я так считаю.

У Шаюань скользнул взглядом по Оу Толань:

— В деле охраны культурного наследия спешки не требуется. Для меня вопрос первоочередной важности — защита Цзитаньцзяо. Бульдозеры гудят даже ночью, этот дьявольский план мог придумать только сумасшедший — нарочно для того, чтобы жители побережья просыпались среди ночи в холодном поту. Госпожа Оу Толань, вы ведь знаете, какими серьёзными могут быть последствия? Не кажутся ли вам неуместными рассуждения о рыбацких запевках в такое время?

Оу Толань ойкнула:

— Простите меня, просто председатель об этом заговорил, извините…

Уши У Шаюаня вновь покраснели, и он взглянул на Чуньюй Баоцэ:

— Ну конечно, ему настроение позволяет. Он всем доволен. Он наслаждается вашими возвышенными рассуждениями о запевках. Но у меня, простого жителя Цзитаньцзяо, как и у остального населения, в эти дни нет настроения для запевок!

Чуньюй Баоцэ быстро нашёлся с ответом:

— Ты ошибаешься, почтенный, тот бородатый хозяин гостиницы даже спел для меня собранные недавно запевки! Если ты сейчас позовёшь его, думаю, тоже сможешь их послушать… Я вовсе не таков, каким ты меня представляешь, — прошу, поверь тому, что я говорил: наше взаимопонимание перерастёт все разногласия, и мы даже что-нибудь придумаем вместе. — Тут он взглянул на Оу Толань: — Прошу прощения, вы уж извините нас за бесцеремонность, я имею в виду, что нам не следовало у вас здесь разводить полемику…

Выражение лица Оу Толань удивило Чуньюй Баоцэ неожиданно промелькнувшим виноватым выражением. Это вновь напомнило ему, что отношения между этими двумя людьми куда теснее, чем он может себе вообразить.

5