Время героев - Рой Олег

Патовая ситуация: у меня в руке за спиной граната без чеки, я ее бросить не могу, поскольку руки не выпрямлю, а уронить – так себе под ноги получится; думайте про меня как хотите, а жить я в тот момент хотел как не в себя – пальцев на обеих ногах нет, глаза нет, хорошо, эта падла удовольствие свое людоедское растягивала и ничего более важного не задела…

И самое главное – тварь тоже жить хочет и знает, что у меня в руке граната, а под ногой – целый подсумок таких же, выпусти я свою – все сдетонируют и хата превратится в яму с осколками, прошивающими все, что у них на пути…

Хорошо я тогда их отвлек: сбежался весь кагал на свою голову, когда вдруг на улице стрельба. А я ору: «Дернется кто – брошу гранату, смерть фашистам!» Они лопочут что-то, извиваются – и бежать хочется, и страшно; и на меня напасть – и боязно. Так и достояли до того, как окна в хате вынесли и наши ребята их скрутили. В штабе как узнали про засаду, сразу по следам бандер бросили, кто поближе, а ближе как раз ополченцы были.

Я стою, голова кружится, все в тумане – от кровопотери и шока; смотрю, как наши вяжут упырей, да гранату в руке тереблю, чеки не отпуская. Двое бойцов подошли, ополченцы; гранату отняли, развязали руки, один еще бегло кисти мне размял, я ж девять часов связан был, там все застоялось, рук потом, как адреналин схлынул, не чувствовал, словно отняли. Зато ноги болеть стали, да мне почти сразу обезбол вкатил второй, из тех, что меня развязывали.

Суку бандеровскую, что меня пытала, ребята на месте приговорили. Повесили на ветке старой яблони у колодца, там еще обрывки веревки висели, должно быть, качель до войны была. Я запомнил потому, что урод меня на ней повесить грозился, да сам в петле очутился – вот тебе и бумеранг. Как там Христос говорил: не рой другому яму, кажется. Я не сильно верующий пока, так… по верхам…

А меня, значит, в госпиталь. Думали комиссовать, насилу упросил хоть в штаб, писарем. И вроде ничего такого – подумаешь, глаза нет да пальцев на ногах, тут ребята без рук да без ног воюют. Знаю одного дроновода – нет обеих ног, кисти левой руки, а воюет так – мама не горюй! И с личной жизнью у него все чин чинарем: недавно невеста приезжала из Москвы, прямо тут и расписались. Она в его тельняшке ходит…

Вы уж меня простите, понесло меня в эти воспоминания. Может, напряг я вас. Но выговориться хочется кому-то, а тут кому? Тут все такие, у каждого в загашнике своя такая история, что волосы дыбом встанут. Я к чему это все? Я ж военный, спецподготовка, то-се, и то в передрягу попал; а вы сколько уже в отставке? Считай, четверть века, правильно? Куда вам голову в петлю совать? Может, посидите в тылу, пока мы Сашку вашего найдем?

Капитан бросил под ноги окурок и попытался его раздавить по методу Моргунова из «Кавказской пленницы», но не смог, едва не споткнулся и удержался, схватившись за косяк двери. Александр помог ему выпрямиться:

– Нет, Миша, – сказал он мягко. – Спасибо, но нет. Я сам должен сына найти. И ты за меня не бойся, я тоже проходил сквозь все это.

Миша не стал спрашивать, когда это было, только кивнул и сказал:

– Тогда дождитесь группы, что пойдет к «Самолету», и отправляйтесь с ними. Я скажу ребятам, чтобы помогли.

Глава 9

На афганской проклятой земле…

Насчет пыток, кстати, чистая правда, хотя так жестоко его не пытали. Сколько же лет прошло? Трудно сосчитать, Александр Леонидович с арифметикой ладил плохо. А тогда, в далеком 1984-м, он, срочник-ефрейтор Советской армии, захваченный в плен раненым в канун Нового года, порой не мог отличить дня от ночи – ему не давали спать. Били отрезком кабеля. Прижигали кожу зажигалкой «Зиппо». Поливали холодной водой – в горном ущелье, на пронизывающем ветру. Загоняли спички под ногти…

Они хотели, чтобы солдат «тоталитарной красной империи зла» «выбрал свободу». Что за свобода, которую выбирают с иголками под ногтями, никто из них не думал. Для них он вообще, кажется, не был живым существом – он был объектом, над которым можно было безнаказанно издеваться, прикрываясь «политической необходимостью».

Пытали «сессиями» по два-три дня, иногда дольше, но ненамного. Потом оставляли в покое, гоняли на работу в депо. Там они разгружали и загружали вагоны. Среди прочего – «трофейным советским оружием», большая часть которого была китайская, из того арсенала, что США перегоняли моджахедам.

Среди этого хлама обнаружился ПКМ с почти полным магазином – патрон заклинило в патроннике, казалось, что намертво. Александр и еще пятеро – четыре русских и иранец – разобрали пулемет и по частям перенесли в барак вместе с патронами. Также собрали еще два «калаша» из нескольких испорченных.

В один прекрасный день их тюремщиков ждал сюрприз. Целая очередь сюрпризов калибра 7,62 мм. И Александр прекрасно понимал Мишку. Они тоже горланили «Интернационал» (все, кроме иранца, тот, кажется, молился): «Это есть наш последний и решительный бой…»

Но видит Бог – не о смерти думал тогда ефрейтор Северов. Он думал о том, как вернется домой. В родную Москву. Наступала весна, в парке Горького, наверно, таял снег, и ефрейтору Северову очень хотелось в Фили. Купить мороженого, пройтись по заросшей набережной, познакомиться на аллее парка с какой-нибудь девочкой в очках с роговой оправой, читающей «Анжелику»… такая чушь, но с этой чушью он, экономя патроны, сумел отправить к иблису, как выражался их мусульманский друг, иранец Омар, минимум пятерых бородачей. Они прорвались. Двое были ранены, Александру пуля оцарапала щеку, но они захватили старый американский БТР времен Второй мировой, но на ходу и вырвались из лагеря, подсадив еще два десятка пленных, остальные разбежались.

Навстречу им попалась колонна подкрепления – джип и три армейских грузовика с боевиками, но четырехствольный зенитный пулемет, стоявший на БТР, перемолол это подкрепление в фарш. А потом они ушли через границу с Ираном, сдались иранским погранцам, их передали через консульство своим, потом были допросы в КГБ, долгие, пристальные…

В Москву ефрейтор Северов вернулся осенью. Осенью восемьдесят восьмого, со снятыми обвинениями и рекомендациями для поступления на учебу в МВД. Потом были вуз и Софринская бригада. И бой у деревни, название которой отличалось на одну букву от названия этого города.

Глава 10

Тигры и собаки

По сравнению со старым «газоном» бронеавтомобиль «Тигр», по габаритам ему не уступавший, был словно лимузин по сравнению с «Запорожцем» – кто не знает, была такая машинка, при Советском Союзе выпускавшаяся на автомобильном заводе в Запорожье – совсем недалеко от Бахмута, но по военным меркам, к сожалению, и не близко. «Запорожец» считался самым убогим механическим транспортным средством СССР, хуже разве что инвалидная мотоколяска.

Что касается «Тигра», его создатели предусмотрели все, кроме разве что цветомузыки. Но, конечно, это была прежде всего боевая машина – об этом свидетельствовала установка с пулеметом и автоматическим гранатометом над люком, пусковая установка ПЗРК, лежавшая в кабине в укладке. Здесь она мирно соседствовала с «приблудой» – ручным противотанковым гранатометом итальянского производства, похожим на древнюю базуку, и честно изъятым у одной из бандеровских ДРГ…

– Был еще ПТУРС, – рассказывал молодой лейтенант, командир машины и отделения, – но мы его израсходовали о прорвавшийся «Твардый». Это поляки так наш Т-72 переименовали.

– С колес валили! – уточнил водитель Валера, позывной Возила. – Суетолог его прямо на ходу жахнул, хотя ПТУРС до этого в руках не держал.

Суетологом звали высокого сутулого парня, похожего на одного из арбатских музыкантов. Он оказался питерским художником, на досуге, по словам командира, нарисовавшим целую галерею – в основном портреты сослуживцев, но батальные сцены ему тоже удавались.

– Ему обещали в Москве сделать выставку, – говорил командир. – Обращались в Третьяковку, так эти крысы, типа: не наш профиль! Обещали выставить в «Арсенале», а пока его картины висят на Ходынке в соборе – там у них при соборе что-то типа музея Спецоперации будет, их настоятель нам очень помогает. Сам бывший военный летчик.