Проект по дружбе - Артеева Юля

Выхожу и направляюсь туда, где оставила Яра.

– Ты с ума сошел? – вырывается у меня первым делом, когда я вижу, что он купил.

– А что такое? – он строит невинное лицо, но я почти уверена, что все это сделано специально.

– Не делай вид, что не понимаешь!

– Милая, мы же еще плохо знаем друг друга, так что я не в курсе, что ты любишь, – вкрадчиво сообщает он, протягивая мне стаканчик с газировкой.

Как подумаю о том, сколько там сахара, мне просто дурно становится. Не найдясь с ответом, я молча сжимаю пальцы на стакане. Смотрю на ведро попкорна и пытаюсь отсеять нецензурные слова, которых, конечно, в моей голове большинство.

Говорю:

– Скажи, пожалуйста, а ты вот гуглил, какой попкорн самый калорийный, или сам догадался?

Шмелев ослепительно улыбается:

– И в мыслях не было! Просто люблю сладенькое.

Он подмигивает и задорно хрустит карамелью. Кошмар какой. Это надо как минимум два дня не есть, чтобы вот так перекусить в кино. Что ж, дальше нужно лучше следить за языком. Если бы не сказала в колледже про калорийность, он бы и не догадался, что для меня это определенного рода… ну, пунктик.

Тяжело вздыхаю, открываю на смартфоне билеты, чтобы найти номер зала, и иду в нужную сторону.

Яр молча следует за мной, но я прямо чувствую, насколько он доволен собой. В голову приходит глупый каламбур – чтобы мне насолить, он взял карамельный попкорн. Сжимаю губы в нитку и ускоряю шаг. Ныряю между кресел и сажусь в середине четвертого ряда.

– Серьезно? – едко спрашивает Шмелев, усаживаясь рядом.

– Сейчас-то что не так?

– Ты всегда фильмы так близко смотришь?

– Да, – с достоинством отвечаю я, а потом вдруг говорю откровенно, не успев затормозить, – у меня зрение не очень хорошее.

– Почему очки не носишь?

Я сердито чешу голову около уха и тут же себя одергиваю. Нельзя. Складываю ладони на коленях и сдержанно отвечаю:

– Не хочу давать лишнего повода для буллинга.

– Буллинга?

– Не делай вид, что не знаешь это слово.

Яр хмурится, оборачиваясь ко мне всем корпусом:

– Над тобой же никто не издевается.

– Это здесь. В колледже. В школе было иначе.

– Тебя дразнили?

Я киваю, стекленея взглядом. Потом натужно улыбаюсь:

– Здесь получилось начать все заново. Но ты же понимаешь, я все равно не в фаворитах.

– Тут нет фаворитов.

Не выдержав, я смеюсь. Смутившись, тут же прикрываю улыбку ладонью:

– Ярик, ну ты как упрямый ребенок. Во-первых, есть. И ты это знаешь. Во-вторых, ты сам меня все время цепляешь. А за тобой как за, скажем, лидером мнений следуют остальные.

Он молчит и чуть склоняет голову набок. Удивительно, но я вижу в его серых глазах почти раскаяние.

– Не думал раньше об этом? – мягко интересуюсь я.

– Я тебя не унижал, – упрямо говорит Шмелев, не желая принимать то, что я пытаюсь донести.

И я сдаюсь. Говорю:

– Конечно, Яр.

В этот момент в зале гаснет свет, и мы отворачиваемся к экрану. Почти уверена, что смогла посеять что-то в его закостенелую голову. Хотя, может быть, он не такой уж и деревянный, как мне казалось до этого.

Фильм захватывает меня с самого начала. Это, конечно, совсем не удивительно, я просто фанат романтических мелодрам. Я знаю их все, без шуток. Если бы я вдруг оказалась на какой-то викторине по ромкомам, то вышла бы стопроцентной победительницей. Эта история – о лучших друзьях, которые договариваются ходить вместе на все свадьбы, на которые приглашены. А потом они, конечно, влюбляются друг в друга.

В сцене, где они первый раз целуются, Яр наклоняется ко мне и шепчет на ухо:

– Я же говорил, что дружбы между мужчиной и женщиной не существует.

– Это просто кино! – раздраженно отвечаю я.

Но на самом деле не совсем в это верю. Как фанат жанра, я слишком погружена в историю, чтобы считать, что это просто кино. Для меня это почти живые люди, за которых я начинаю искренне переживать. Ну да, у них дружбы не вышло, но ведь это не значит, что и у остальных тоже так будет.

– А теперь представь, что они продолжили бы просто дружить и потеряли свою любовь, – снова шепчет Шмелев.

Во-первых, он наклоняется слишком близко и почти касается губами моего уха. Неожиданно холодная дрожь прокатывается по спине. А во-вторых… Господи, что во-вторых? А! Он использует запрещенный прием. Я уже переживаю за персонажей и хочу, чтобы они были вместе. Вероятно, Ярик просто видит, как я включилась в сюжет, и давит в эту точку.

– Каждый случай индивидуален, – нервно выдавливаю я и лезу рукой в ведро попкорна.

Уже когда зубы крошат застывшую карамель, я вдруг осознаю, что делаю. Почему-то испуганно смотрю на Шмелева. Он ловит мой взгляд и вопросительно приподнимает брови. Ну не выплевывать же при нем! Я сглатываю и ощущаю безумную смесь эмоций. Мне очень вкусно. Мне невероятно стыдно. Мне уже невозможно остановиться. Я закидываю в рот попкорн, отпиваю сладкую газировку. Все мое тело охватывает какое-то нервное возбуждение. Должно быть, это сахар. Я почти подпрыгиваю в кресле.

Но самый главный нервный импульс возникает в тот момент, когда наши руки сталкиваются над ведром попкорна. Моя ладонь ощущается слишком холодной, его – слишком горячей. Меня прошивает таким током, что даже зрение плывет.

Я пугаюсь. Честно? Я просто в ужасе. Резко отдергиваю руку и затравленно смотрю на Яра. Он медленно поворачивает голову и в темноте кинозала встречается со мной взглядом.

Что-то происходит. Я не могу дать этому названия, но между нами точно что-то искрит. Есть ли хоть малейший шанс, что это ненависть? Надеюсь, что да. Иначе это может быть предвестником больших проблем.

Усилием воли заставляю себя повернуться к экрану. Там герои как раз сталкиваются с первыми сложностями в отношениях. Я почти торжествую, потому что если бы они продолжили дружить, то в такую ситуацию не попали бы. С другой стороны, Шмелев прав. Я уже слишком за них болею и не хочу, чтобы они упустили свою любовь.

Снова сгребаю попкорн в ладонь и заталкиваю в рот. За это мне придется расплачиваться, я уверена. Но, как Скарлетт О’Хара, я подумаю об этом завтра. Точнее, уже сегодня вечером. А пока отодвигаю эту мысль в сторону.

Запиваю газировкой и впиваюсь взглядом в экран. Прижимаю свободную ладонь к груди. Слышу, как Яр тихо смеется, но мне плевать. И так знаю, что слишком близко к сердцу принимаю все выдуманные истории. И разве это так уж плохо?

Герои на экране, конечно, мирятся. И любовь торжествует. Я старательно сдерживаю слезы, потому что всегда в финале таких фильмов рыдаю. Но не при Шмелеве же!

Так что я сосредоточенно шумно дышу и часто моргаю. Яр сидит, развалившись в кресле, будто бы в полном неприятии того, что он видит. Но мне плевать. Я показала ему частичку себя, а дальше пусть делает с этим, что сам захочет.

В зале загорается свет, и я подскакиваю, суматошно собирая вещи. Плыву между кресел за Яром как будто в коконе собственных эмоций от фильма. Но когда он оборачивается ко мне, вижу холод в серых глазах. Конечно, его совсем не зацепило. Ну, я этого и не ждала. Так ведь?

– Понравился фильм? – интересуется он, стоя в дверях зала.

Я оборачиваюсь через плечо и вижу людей, которые двигаются на выход.

Говорю:

– Давай обсудим снаружи?

Шмелев смотрит поверх моей головы и спрашивает:

– А что такое? Почему не здесь?

– Потому что! А ну иди! – я сержусь и толкаю его ладонями в грудь.

Яр по инерции делает шаг назад и снова замирает. Выпячивает нижнюю губу и смотрит на меня с насмешкой:

– Что-то не хочу.

Я же чувствую, что за моей спиной стоят люди, и начинаю сильно нервничать. Наконец не выдерживаю:

– Понравился! Фильм понравился, понятно?

Поднимаю на Шмелева почти умоляющий взгляд, и он наконец сдается. Разворачивается и движется на выход. С облегчением следую за ним.

Мы молча идем на остановку, садимся в автобус. Мое нервное возбуждение никак не хочет униматься. К тому же я бесконечно пытаюсь подсчитать, сколько калорий употребила за этот сеанс.