Проект по дружбе - Артеева Юля

– Жендос, ты чего такая шальная? – спрашивает Яр, и я в очередной раз думаю, что он более проницательный, чем я привыкла думать.

А я вдруг задаю вопрос:

– А тебе понравилось кино?

Шмелев подтормаживает. Долго смотрит на меня. А потом, будто понимая, как для меня это важно, коротко кивает.

О большем я и просить не могла бы.

Я закусываю обе губы сразу, втягивая их внутрь, и смотрю за окно. Мне скоро выходить. Там все еще метет. Как и в моей голове.

– Ладно. Хорошо, – отрывисто сообщаю я. – Ну, в следующий раз выберешь то, что больше нравится тебе. Все по-честному.

– А ты совсем сдвинута на том, чтобы все было честно, да, Жендос?

– А что в этом плохого?

– Ничего, кроме того, что так с ума съехать недолго, – тихо говорит Яр, глядя на меня с высоты своего роста.

К счастью, мы подъезжаем к нужной остановке, и я вываливаюсь из автобуса. Иду домой, а там, не застав никого, сразу направляюсь в туалет. Настало время расплачиваться за карамельный попкорн. Точнее, избавляться от него.

Глава 9

Смотрю на хрупкую фигурку в розовом пуховике, которая лезет через сугроб. Гольцман пошатывается, оступившись, и хватается за урну, чтобы удержаться. Я хмыкаю, стоя в плавно отъезжающем автобусе. Господи, какая же она неловкая. Ну как можно ее не цеплять?

Бросаю прощальный взгляд на яркое пятно в вечерних сумерках и наконец отворачиваюсь. И что за цвет для куртки – розовый? Одевается как с чужого плеча. Видно же, что ей самой все это не нравится. Снова чувствую сильный прилив раздражения. Эта девчонка меня бесит так, что суставы выкручивает. Понять причину этого я не в состоянии. Но каждый раз, когда она рядом, все нутро подрывает. Прямо не могу молчать, постоянно хочется ее уколоть побольнее.

И одежда вот эта. Взрослая девка, а одевает ее мама? Что это, инфантильность сотого левела?

Почему я решил, что это мать составляла ей гардероб? Да потому что вижу. Как видно по самым матерым ботаникам, что их бабушка воспитала. Тут не промахнешься.

Пытаюсь себя притормозить и вспоминаю, как она сегодня сказала, что ее унижали в школе. Срабатывает моментально. Досада тут же тушит мое недовольство. Я, конечно, иногда веду себя как последняя скотина, но слабых я никогда не опускал. Я и с Гольцман закусываюсь только потому, что она всегда отвечает. Противостоит мне со всей возможной отдачей. И каждый раз это доставляет мне странное удовольствие.

Выхожу через две остановки после нее и иду домой, закуривая на морозе. Электронные сигареты – просто дар современности. Все тот же никотин и никакого запаха табачного дыма. Нет, поймите меня правильно, долбаные вредные привычки – это всегда плохо. Но я курить начал лет с десяти и с тех пор никак не соскочу. А сейчас просто радуюсь, что родные до меня не докапываются из-за запаха. Сам втайне надеюсь, что скоро смогу бросить. Чисто из финансовых соображений. Не выгодно ни разу.

Так еще сформулировал про себя странно – «родные». У меня один родной человек по факту. По крайней мере, в том смысле, которым я это слово для себя наделяю.

– Дед! – уже дома кричу из коридора, скидывая ботинки.

Квартира в ответ молчит. Тревожное предчувствие тут же подкатывает к горлу, и я стараюсь совладать с эмоциями, нарочито медленно двигаясь по коридору. В дверях зала останавливаюсь. Телевизор работает, там идет очередное молодежное шоу на видеохостинге. Дед уютно пристроился в любимом кресле, прикрыв глаза. Фокусируясь взглядом на его грудной клетке, я сам перестаю дышать. А он?

– Рано еще хоронить меня, – скрипучим тоном выдает он, не поднимая век.

– Де, – облегченно выдаю я на выдохе, – я ж зову, ты чего пугаешь.

– Испугался, что я умер?

– Испугался той суммы, которую придется потратить. Знаешь, сколько сейчас место на кладбище стоит?

– Дебил ты, Ярослав, – радостно оповещает дед, потягиваясь. – Я место на кладбище давно уже купил. Мне твои копейки нафиг не сдались.

Я раздраженно качаю головой:

– Де, ну ты шутник от Бога просто. Ты ужинал?

– Конечно, тебя же не дождешься.

– Таблетки пил?

– Коньяк пил, это считается за лекарство?

– Стопудово, – подтверждаю, включаясь в его вайб, вряд ли он и в самом деле пропустил прием лекарств.

Но на всякий случай иду на кухню и проверяю его таблетницу.

– Я без сопляков разберусь, – раздается за моей спиной.

Черт, умеет же он подкрадываться.

– Я пожрать зашел.

– И много жратвы в моей таблетнице?

– Де, ну хорош язвить.

– Это тебе хорош меня контролировать.

Пропускаю мимо ушей его ядовитый тон и открываю холодильник. Наскоро делаю бутерброд с колбасой. Он-то и встает мне поперек горла, когда дед сообщает:

– Отец звонил, в выходные заедет.

Вместо ответа я долго кашляю, пытаясь протолкнуть еду по пищеводу.

– За каким хреном? – наконец спрашиваю с красными глазами, едва справившись с чертовым бутербродом.

Он пожимает плечами, опираясь о столешницу:

– Захотел сына повидать. Ну, и отца, видимо.

Остервенело жую, мечусь яростным взглядом по полу кухни. Каждый визит папы – дополнительный стресс. Никогда мы не могли найти общий язык и вряд ли когда-нибудь сможем. Будь моя воля, я бы его видел почти так же редко, как мать.

Но мы с дедом пока слишком от него зависим.

– Окей, – наконец выдавливаю из себя.

– Попробуешь без скандалов?

– Это не я каждый раз начинаю!

Дед меряет меня взглядом, поджимая и без того тонкие губы. Подтягивает на пояснице серые треники.

– Ну, сами разберетесь, – говорит он и медленно идет по коридору обратно в зал.

Конечно, шоу сами себя не посмотрят. Хотя меня, конечно, бесконечно радует контент, который предпочитает Де. Никаких новостей и тупых сериалов, только молодежные шоу. Он у меня всегда был крутым.

Оставшись один на кухне, я наконец скидываю кожанку на стул и делаю себе еще пару бутербродов. Холодильник у нас всегда забит. Отец регулярно заказывает доставку, а два раза в неделю приходит Роза, наша повар. Готовит как на роту солдат.

У нее все получается вкусно, но иногда мне чисто из принципа хочется игнорировать ее кулинарные шедевры. Пусть лучше домой заберет – сыновьям.

Утолив голод, который только раздразнил идиотский карамельный попкорн, я иду к себе. Если честно, я купил его из тупого принципа. Хотелось насладиться выражением лица этой заучки, когда она увидит эту сахарную бомбу. И, знаете, это определенно того стоило! Такой гнев, чуть пар из ушей не валил! Картинка из комиксов один в один.

Ухмыляюсь, вспоминая ее лицо. Смешной маленький нос, который она наморщила, небольшие губы, сжатые в злой гримасе. А глаза? Как там принято называть такие, оленьи? Короче, такие большие, что и на человеческие не похожи.

Я свожу брови на переносице, когда осознаю, что слишком много думаю о Гольцман. Ну, ближайший месяц придется потерпеть. Напишем эту треклятую работу, получим автомат и разбежимся. А в том, что мы получим по пятерке, я даже не сомневаюсь. Заучка скорее умрет, чем сделает все не на отлично. Черт, вот и снова я о ней.

Раздраженно стягиваю через голову толстовку и отшвыриваю ее в угол комнаты прямо на пол. Ненавижу порядок. Чувствую себя гораздо более комфортно в хаосе. Поэтому все в моей комнате вечно перевернуто буквально вверх дном.

Сажусь за ноут, проверяю заказы на таргет. То, что уже в работе, крутится. Новых нет.

После я как-то даже автоматически захожу на страничку Гольцман. Смотрю немногочисленные фотки. Она явно сама себе не нравится. Везде с одного ракурса, идеально выверенное положение головы, ножка, выставленная в сторону, руки на талии. Она делает все, чтобы казаться более худой и, на ее взгляд, привлекательной. Открываю фото, на которых она отмечена. Судя по всему, она все их отфильтровала. Кроме одной. То ли пропустила, то ли еще не успела удалить. Там круглощекая и румяная Женя смущенно смотрит в кадр с первой парты. Понятно. Теперь понятно. Черт, да даже у меня сердце щемит, когда я вижу эти огромные глаза загнанной лани, как они могли ее травить?