Из-под зашевелившихся при движении пронырливой моей руки бигуди (они шевелились, словно комок оживших гусениц), выползла и легла ко мне на колени массивная, толщиной, наверное, с мизинец золотая цепь! Через равные, в два-три дюйма, отрезки в цепь были вставлены продолговатые пластинки, осыпанные зелеными камнями… Не успел я, однако, что называется, ахнуть, как рука моя ухватила на дне кошелки и вытащила — опять золото! — сотканный из золотых нитей, маленький, как бы игрушечный, ридикюль с изящным замочком. Какие сокровища, какие драгоценности могут храниться — в золотом ридикюльчике?..
Трясущиеся пальцы справились наконец с замочком; я вытряхнул на ладонь какое-то невиданное ювелирное диво, созданное из жемчугов и розоватых кораллов, и передернулся от омерзения!.. Тьфу!.. Это были склизкие челюсти старой ведьмы.
В этот муторный вечер какая-то непреодолимая сила толкала меня кружить и кружить по улицам… Какие-то люди садятся в кэб, куда-то я еду, еду…
Нежное прощание у входа в отель «Наварра». Плешивый затылок ласкает лебединая рука; и вдруг хитро-хитро подзывает меня — пальчиком…
Пальчик выпрямляется: велит подождать…
— Отвезите меня в «Плазу». Нет, лучше в «Пьер»…
— Может, в «Хилтон»? — ляпнул я.
— Только не в «Хилтон»!
— А почему?..
— Там полицейских — как собак нерезаных.
Ах, вот оно что! Ай да хитрый пальчик…
— Как «бизнес»?
— Хорошо! — весело откликается она, пересаживаясь на приставное сиденье, поближе. Минимум косметики, элегантная блузка…
— Что ж хорошего? — недобро говорю я.
— А мне нравится! За час — сто долларов. Добрый, ласковый; мне с ним было приятно… Потом — прекрасный ужин; он меня пригласил. Уговаривал сейчас, чтобы мы вернулись в отель…
— А ты — отказалась?
— Я не отказывалась. Но я сказала, что это будет стоить ему еще пятьдесят долларов…
— Что-то чересчур легко у тебя получается, — говорю я. — Сто долларов, пятьдесят долларов. Почему же красивые молодые женщины на углах предлагают себя за двадцатку?
— Потому что они — дуры.
— А маньяки? Пьянь? Болезни?
— А я смотрю, с кем иду.
— И давно ты работаешь?
— Два года.
— А твой друг не отбирает у тебя деньги? Не бьет тебя?
— У меня есть только один друг — это мой доллар!
