Учебный процесс между тем идет своим чередом, время от времени прерываясь какими-нибудь не очень-то выдающимися событиями. То под командованием Имамуддина полк снимается и убывает за десятки километров бороться с вооруженной оппозицией, а советники и переводчики остаются при этом на несколько дней невостребованными, то проводятся нудные массовые митинги с чтением длинных речей и скандированием революционных лозунгов, то присылают откуда-то 200 снайперских винтовок и ищут охотников пристрелять их. На этот призыв я добровольно откликнулся, но через три дня, несмотря на всю мою любовь к стрельбе, охота прошла — не отпускала головная боль, а правое плечо превратилось в один сплошной синяк.
Неторопливо тянется лето. Нового в полку, по большому счету, ничего, скука, хотя кругом сплошные мятежи, измены, в том числе и в кабульских частях. Все более ожесточенная вооруженная борьба в дальних провинциях, судя не по газетам, а по гораздо более достоверным свидетельствам очевидцев, заканчивающаяся чаще всего поражениями новых властей.
К августу замечаю, что с каждым разом собираюсь на работу все с большим неудовольствием. Надо ее менять, значит. Иду к старшему референту-переводчику и прошусь куда угодно, лучше в провинцию, чтобы заниматься реальным делом, быть прямо вовлеченным в события, пусть и не совсем безопасные. Отказывает, догадываюсь почему: знает моего отца и не желает брать на себя ответственность перед ним, мало ли что может случиться. Все более свирепею от безысходности своего положения, но тут Его Величество Случай подбрасывает освобождающееся «местечко» в штабе Центрального армейского корпуса.
Картинки странной войны
Когда участникам боевых действий в Афганистане стали выдавать свидетельства о праве на льготы, мой собрат — военный переводчик Иван Белик, порядком помотавшийся по охваченным войной афганским провинциям, получив свидетельство, удивился:
— Нам-тo за что? Мы вроде как и не воевали.
— Пожалуй, — согласился я. — Да и война была ненастоящая. Странная была война.
В начале 80-х годов XX столетия, судя по публикациям тех лет, наши войска в Афганистане занимались боевой учебой и с большим энтузиазмом участвовали в субботниках совместно с трудящимися братской страны. А в конце предшествовавшего десятилетия, когда советские войска еще не ступали на землю Афганистана, о наших военных советниках и специалистах, работавших практически во всех звеньях военного ведомства этой страны, в советской печати вообще не появлялось ни строчки. Между тем Народные вооруженные силы ДРА к тому времени уже втянулись в ожесточенную борьбу с отрядами исламской оппозиции и несли тяжелые потери, а наших военных интернациональный долг и чувство солидарности с подсоветными афганцами зачастую толкали в боевые порядки сражавшихся подразделений и частей.
Особенно жаркой выдалась осень 1979 года. Из-под влияния центральных властей выпадали провинция за провинцией, на сторону противника переходили целые полки с вооружением и техникой, а следовавшие одна за другой операции по уничтожению бандформирований и умиротворению восставших племен, несмотря на множество победных реляций, так и не смогли переломить ситуацию в пользу левого кабульского режима.
Война от дальних окраин страны и зоны расселения пуштунских племен, никогда, кстати, не проявлявших особой лояльности к центральным властям, подступила к самой столице. Кабул и несколько провинций, протянувшихся через полстраны от Бамиана в центре до Нангархара у пакистанской границы, входили в зону ответственности Центрального армейского корпуса (ЦАК). Немногочисленный аппарат советских военных советников штаба ЦАК все чаще был вынужден не ограничиваться только помощью афганцам в планировании и подготовке боевых действий, но и принимать непосредственное участие в их проведении. Это добавило работы и нам — трем переводчикам штаба ЦАК. Ни одна командировка в войска, естественно, не обходилась без нашего участия. Чтобы соблюсти справедливость, так как перед поездкой никто не мог знать определенно, на сколько она затянется, мы установили жесткую очередность — каждая третья командировка твоя, несмотря на то, был ли ты в прошлый раз в войсках месяц или всего один день.
Провинция Вардак. Наступление
В начале октября подошла моя очередь. Оказалось, что уже вечером нужно выезжать в центр провинции Вардак город Майданшахр: располагавшийся там 72-й пехотный полк следующим утром будет проводить операцию.
В полк от корпуса ехал начальник штаба полковник Шах-Заде со своим советником — подполковником, которого все уважительно величали просто Петровичем. Оба они составляли хорошую компанию, с которой я был готов отправиться куда угодно. Шах-Заде я знал еще с дореволюционных времен. Он вполне прилично говорил по-русски и, как многие афганцы, учившиеся в Союзе, любил порой щегольнуть знанием непарламентской лексики. Полтора года назад, когда в канун апрельского переворота военные, придерживавшиеся левых взглядов, брали власть в свои руки, он забежал в комнату растерявшихся было советников и, как мог, «успокоил» их: «Ребята! Ничего не бойтесь, так вашу растак! Делаем революцию, как вы в семнадцатом!» Был он не дурак выпить и вообще производил впечатление человека, в котором в полной гармонии сосуществовали черты характера простодушного русского и не лишенного восточного лукавства афганца. С Петровичем же я был знаком всего месяц, но был наслышан о его высокой компетентности военного человека и абсолютном хладнокровии в любой ситуации.
Ближе к вечеру выехали на юго-запад по шоссе Кабул — Кандагар. Шах-Заде, которому живость характера не позволяла и минуты сидеть спокойно, болтал и веселился, обещая Петровичу первый же захваченный трофей о четырех колесах сразу же передать корпусным советникам. Наш старший давно уже просил поменять на что-нибудь достойное старые раздолбанные «газики» и «уазики», на которых мы раскатывали по соединениям и частям.
Прибыли в полк затемно. Ни огонька — электричества нет. Ведомые встречавшими нас командиром полка и его советником, направились вдоль каких то дувалов в штаб. Глаза потихоньку привыкли к темноте и стали различать глинобитные постройки, военную технику, стоявшую, казалось, в полном беспорядке, кое-где серые, подающие признаки жизни бесформенные массы — занятых чем-то солдат.
Добрались до штаба — приземистого здания из необожженного кирпича. В тесном помещении с глиняными полами, освещенном керосиновой лампой, вокруг стола за разложенными на нем картами сидели офицеры полка. Те, кому места не хватило, расположились на двух железных солдатских койках у стен.
Уточняем задачу. До рассвета полк начинает движение походной колонной в район населенного пункта Харвар. Перед ним разворачивается в боевые порядки, охватывает селение и атакует его, стремясь захватить или уничтожить находящуюся там банду. Если полностью окружить Харвар не удастся, то противнику следует оставить только один путь отхода — в ущелье, которое ведет к деревне Чарх в соседней провинции Логар. Там тоже сидит банда, и завтра другой пехотный полк нашего корпуса, 45-й, должен атаковать Чарх с аналогичной задачей — уничтожить или выдавить противника в это же ущелье. А вот в нем обе банды планировалось уничтожить авиацией, а также артиллерийским огнем, для чего обоим полкам было придано по дивизиону 122-мм гаубиц «Д-30».
Приглядываюсь к офицерам. Видно, что они чем-то взволнованы. Похоже, не предстоящей операцией: для пуштуна «война, что мать родна», по меньшей мере не причина для видимого беспокойства. Время от времени молодой замполит, явно из числа «птенцов гнезда Аминова», выскакивает за дверь, в темноту, и, вернувшись, что-то шепчет командиру.
Под предлогом перекура вывожу Шах-Заде на улицу и прямо спрашиваю, что случилось. Отвечает, что, пока мы были в дороге, сообщили о смерти «в результате тяжелой болезни» смещенного со всех партийных и государственных постов основателя партии Нур Мухаммада Тараки.
