Потом девочка взяла старушку под руку, вывела в кухню и вымыла ей лицо. Старушка немного успокоилась и сказала:
— Теперь он уже никогда не вылечится. Они знают это и больше уже не станут его беречь; он не может делать операций и совсем им не нужен. Если они возьмут его ещё раз, то убьют совсем.
— Нет, — сказала Цзинь Фын так твёрдо, что старушка перестала плакать. — Позвольте мне сказать вам: товарищи придут за ним, унесут его, и полицейские больше никогда-никогда его не возьмут. А доктор Цяо его вылечит. — И, подумав, прибавила: — Все это совершённая правда. Я знаю.
Старушка покачала головой.
— Вы видели, какой он… А у меня ничего нет… ничего, кроме прошлогодней кукурузы, совсем уже чёрной.
Цзинъ Фыя на секунду задумалась.
— До завтра этого хватит уважаемому доктору, вашему сыну. — Она достала из корзинки вторую плетёнку — с картофелем — и поставила на стол перед старушкой.
Старушка прижала к своей впалой груди голову девочки. И на этот раз волосы девочки остались сухими, потому что старушка больше не плакала.
Видя, что Цзинь Фын собирается уйти, старушка сказала:
— Останьтесь с нами, прошу вас. У меня нет сил, а ему надо помочь.
Девочка посмотрела на старушку, на её трясущиеся, слабые руки, на умоляющие глаза, готовые снова наполниться слезами, и обернулась к двери, за которой беспомощно лежал доктор. Она поняла, что действительно без неё старушка ни в чём не сможет ему помочь.
Цзинь Фын захотелось остаться здесь не только потому, что было жалко больного доктора и его мать, но и потому, что она знала: доктор Ли очень хороший человек, ему непременно следует помочь. Но тут она подумала: а как бы поступил на её месте большой «красный крот»? Остался бы он тут? Нет, наверно, не остался бы, а пошёл дальше с заданием командира. Цзинь Фын положила свою маленькую ручку на сухую руку старушки, немногим большую, чем её собственная, и, преодолевая жалость, сказала, как взрослая ребёнку:
— Потерпите, прошу вас. Я вернусь. — И, подумав, прибавила так, что старушка улыбнулась впервые с тех пор, как девочка её знала: — Непременно вернусь, и, если позволите, мы тогда подумаем с вами вместе.
Она пошла через двор к изгороди, которою был замаскирован лаз к входу в следующую галерею.
А старушка стояла у двери и глядела на дорогу: нет ли там кого-нибудь постороннего.
На дороге никого не было, и девочка сошла под землю. Этот ход должен был привести её в самую миссию. Никем не замеченная, она выйдет из-под земли в кустах акации за гаражом.
Девочка засветила фонарик, нагнулась и побежала.
1
Между десятью утра и двумя пополудни в доме католической миссии никого из постояльцев не осталось. Эти часы, когда солнце стоит высоко, гости проводили у маленького бассейна и забавлялись кормлением рыбок.
В доме была только прислуга.
У Дэ, грохоча сковородками с ещё большим ожесточением, чем обычно, готовила второй завтрак. Девушки приступили к уборке комнат.
Ма отправилась в направлении Тайюани, намереваясь проникнуть в город. Повёз её У Вэй на старом, дребезжавшем всеми суставами автомобиле, собранном им из брошенных миссией двух разбитых «фордов».
Занятая уборкой, Тан Кэ не сразу услышала настойчивый звонок у ворот и побежала отворять.
За решёткой стояла Цзинь Фын. Она робко нараспев выговаривала:
— Овощи, свежие овощи!..
Тан Кэ отперла калитку и поманила девочку к себе.
— Овощи свежие?
— Морковь совсем сахарная.
— Без обмана?
— Уверяю вас, как для родных.
Тан Кэ быстро огляделась и понизила голос:
— Пароль правильный, но… почему вы? ГдеЦзинъГо?
Цзинь Фын молча отвернулась. Тан Кэ испуганно схватила девочку за руку.
— Взяли? — меняясь в лице, быстро спросила она.
Девочка ответила молчаливым кивком головы.
Обе долго молчали. Девочка продолжала смотреть в землю и дрожащими пальчиками мяла край своей курточки.
— Никого не выдала? — тихо спросила Тан Кэ.
Девочка подняла на неё глаза, опушённые длинными штрихами необыкновенно густых ресниц, и с укоризной, от которой Тан Кэ стало не по себе, сказала:
— Цзинь Го?!
— Да, да… — растерянно проговорила Тан Кэ. — Я знаю… Её пытали?
— Ей отрубили руки…
— Ох!
Тан Кэ закрыла лицо ладонями. А девочка сказала совсем тихо, так, что Тан Кэ скорее угадала, чем расслышала:
— …и повесили…
Тан Кэ отняла от лица руки и смотрела на девочку, не в силах проронить ни слова. А та спросила коротко и строго:
— Ну?
Тан Кэ провела рукой по бледному лицу.
— Ей было только четырнадцать…
— Уже четырнадцать, — поправила Цзинь Фын.
— А вы… не боитесь?
Вместо ответа девочка, нахмурившись, спросила:
— Извините, пожалуйста, не могу ли я видеть сторожа У Вэя?
— Он уехал в город. Подождите его.
— Извините, но это невозможно… — несколько растерянно проговорила Цзинь Фын. — Я очень тороплюсь.
— Тогда передайте все мне… Вы же знаете: мне все можно сказать.
— Благодарю вас, я это знаю… — колеблясь, сказала девочка и затем смущённо добавила: — Извините, пожалуйста, но не могли бы вы немного нагнуться?
При этом она приподнялась на цыпочках, тщетно пытаясь дотянуться до уха Тан Кэ. Той пришлось ещё больше нагнуться, и тогда Цзинь Фын приблизила губы к её уху и, закрыв глаза в стремлении быть точной, стала шептать. Тан Кэ пришлось напрячь слух, чтобы не пропустить ни слова.
Приняв сообщение и проводив Цзинь Фын, Тан Кэ поглядела ей вслед и, вернувшись к Го Лин, шепнула:
— Была новая связная.
У Го Лин сделались испуганные глаза.
— Боюсь новых людей!
— Это младшая сестрёнка Цзинь Го.
— А почему не сама Цзинь Го?
— Её повесили.
Го Лин махнула руками, как бы отгоняя страшное известие. Оправившись, она спросила:
— Зачем была связная?
— К нам на самолёте послан уполномоченный штаба, женщина. Она вот-вот будет, здесь.
— Как мы её узнаем?
— Её пароль: «Я думаю, что жизнь тут не так уж плоха. Не правда ли?» Мы должны ей подчиняться беспрекословно, исполнять все её приказания.
— Мне это не нравится.
— А вам хочется, чтобы партизанам было предоставлено право обсуждать приказы?
