Девушка кивнула:
– Спасибо, Энди!
– Не за что! Какие будут указания на этот раз?
– Вы опять ерничаете?
– Тебе кажется. На самом деле я серьезен, как никогда!
– Что ж! Скажите, вы не контактировали с Баженовым?
– Нет! Мне нет до него никакого дела!
– Но, как вы считаете, почему ему предоставлены особые условия содержания?
Слейтер подошел к столику. Затушил в пепельнице окурок.
– Я думаю, что это один из этапов психологической обработки Баженова. В принципе «Призраки» свое отработали. Дальнейшее их использование грозит вызвать обратный эффект. Разоблачение в прессе Фархади не нужны. Но продолжать работу по дискредитации вашего контингента в Афганистане он обязан, следуя распоряжению высшего руководства сопротивления. Поэтому скорей всего господин Фархади имеет цель сколотить вторую спецкоманду. И место командира «Призраков-2» он отводит старшему лейтенанту. Но это мое сугубо личное мнение. Возможно, у Фархади иные планы насчет Баженова, которые мне известны быть не могут.
Гуля произнесла:
– Понятно! Интересно, что ваши предположения практически совпадают с предположениями моего руководства.
– В этом нет ничего интересного и тем более странного. Так как предположение основано на логике. Но, повторяю, Фархади может иметь совершенно иные планы. Хотя я не вижу, как еще он мог бы использовать Баженова.
– А вы могли бы при желании вступить в контакт с офицером? – спросила девушка.
Слейтер усмехнулся:
– При желании мог бы!
– А передать вот это? – Гуля достала из белого балахона конверт.
Сержант удивился:
– Письмо? А если ваш Баженов отнесет его Фархади и сообщит начальнику лагеря, что я передал ему послание со стороны?
– Ну и что? Разве вам будет сложно обвинить старшего лейтенанта в провокации? Ведь если следовать вашей же информации о структуре лагеря, то передать письмо Баженову может любой человек на объекте, имеющий возможность свободного перемещения по лагерю и выхода из него? Любой охранник!
– Ну, обвинить вашего лейтенанта не проблема! – протянул Слейтер. – И отбиться от подставы тоже, вот только не воспримет ли передачу письма как провокацию сам Баженов, посчитав мои действия проверкой офицера? И потом, почему вы уверены в человеке, который сдался в плен?
Гуля спокойно ответила:
– Мы не уверены в нем!
– Так какого черта делаете на него ставку?
– Ну, не на вас же ставить, сержант?
– Я ценю твой юмор, девочка, однако ты не ответила на вопрос.
– У меня нет ответа на него!
– Ладно! Скажи, а для чего вам вообще вся эта игра? Что, у Союза нет сил, чтобы нанести по лагерю ракетный удар? Или ваше правительство пугает реакция мировой общественности? Да Советам плевать на все мировое сообщество. Применяете же вы вакуумные бомбы? Так почему сейчас не стереть с лица земли лагерь подготовки моджахедов? И надо-то всего ничего. Один пуск «Луны-М».
– А вы неплохо разбираетесь в ракетном вооружении Советского Союза! – заметила Гуля.
– Учили!
– Да! Всех нас чему-нибудь да учили. Ракетный удар, без сомнения, уничтожил бы и лагерь, и всех, кто в нем находится. Вместе с душманами, вами, инструкторами-американцами, и… пленными. Обречь же на гибель своих солдат, имевших несчастье попасть в плен к моджахедам, мы не можем!
Слейтер изобразил удивление:
– Что я слышу? Ты заговорила о человечности? Ты – представительница Империи зла?
– Эту Империю создали ваши спецслужбы и средства массовой информации, и вы, господин Слейтер, прекрасно это знаете! Но… ближе к делу! Вы передадите письмо Баженову?
Сержант махнул рукой:
– Черт с вами, упрямая девчонка! Передам. Однако если ваше руководство отказывается от ракетного или массированного авиационного удара по лагерю, то, значит, оно планирует наземную операцию против Фархади.
Гуля улыбнулась:
– Я этого не говорила, Слейтер!
– А мне не нужны слова. Лагерь – проблема вашего командования, и оно вправе устранять ее по своему усмотрению. Сейчас мне нужно получить то, для чего мужчина приходит в публичный дом.
Слейтер внимательно взглянул в глаза молодой женщине, и в них без особого труда читалось желание близости с ним.
Гуля улыбнулась:
– Конечно, Энди! С этой минуты перед тобой проститутка, готовая сделать для тебя все, что ты пожелаешь.
Она сбросила с себя белый балахон и предстала перед американцем голой:
– С чего начнем, милый?
Сержант подошел к Гуле. Погладил шершавыми ладонями ее упругие груди и, резко притянув девушку к себе, схватил ее за ягодицы.
– А начнем мы, дорогая, с самого начала.
Слейтер опрокинул Гулю на кровать. Сорвал с себя одежду и набросился на такое желанное, открытое для любви тело.
Этим же вечером в комнате особого, как и лагерь, барака, кое-как проглотив ужин, сидел на кровати под кондиционером старший лейтенант Баженов. Настроение у него было паршивым. В голове билась единственная мысль. Он предатель. Да, предатель, потому что находится здесь, в этом бараке, в комнате со всеми удобствами. Он не нашел в себе силы достойно, как подобает офицеру, ответить душману Фархади. Другой на его месте плюнул бы в рожу этому ублюдку. Баженов не смог. Он выслушал предложение начальника лагеря. Обещал подумать и уже этим обещанием, по сути, согласился на сотрудничество. Если он не нашел силы отказаться сегодня, то в понедельник тоже не сможет это сделать. Да, при желании можно найти оправдание своему поведению. Мол, глупо гибнуть за просто так. Надо осмотреться, прикинуть, что к чему, чтобы потом, выбрав момент и подготовившись, бежать отсюда. Но перед кем оправдываться? Перед собственной совестью? А она не принимает оправданий. Совесть говорит: ты струсил, старший лейтенант. В первом же бою сдался в плен. И какая разница, что был контужен? На перевале не имел возможности сражаться до конца. Это так. Но потом, оклемавшись во время марша, почему не попытался бежать? Почему, собрав силы, не напал на ближайшего конвоира? Не обезоружил его и не расстрелял духов? Тем самым не освободил себя и своих подчиненных. Почему продолжал послушно идти, позволяя головорезам, уничтожившим Залепина, Гиви Гуагидзе, ребят роты и взвода сопровождения, погонять себя, как барана?
Баженов, обхватив голову ладонями, простонал:
– Господи! Ну почему меня не убили на перевале? Почему ты допустил, чтобы я остался жить? Для чего? И как мне теперь жить?
Старший лейтенант сидел, качаясь взад-вперед, и не заметил, как дверь в его комнату открылась, и в помещение вошел пожилой, стройный мужчина в советской полевой форме.
Он, увидев, в каком состоянии находится Баженов, рявкнул:
– А ну отставить, старший лейтенант!
Сергей вздрогнул и, следуя правилам воинской вежливости, встал.
Мужчина погладил усы:
– Вот так-то лучше, а то причитаешь, как беременная баба, брошенная любовником. Садись!
Баженов присел на прежнее место.
Мужчина, пододвинув стул, устроился напротив, представился:
– Я, Сергей Дмитриевич, полковник Довлатов, Эркин Довлатович. В настоящее время командир формирующейся бригады «Свобода». Перешел на сторону моджахедов сознательно, так как считал и считаю, что ввод советских войск в Афганистан – это не оказание непонятно кому мифической интернациональной помощи, а чистой воды оккупация Советским Союзом соседнего, дружественного, суверенного государства. Оккупация, имеющая целью установить в Афганистане тот режим, который выгоден Кремлю. Уничтожение самобытной афганской культуры, насилие над верой людей, живущих на этой земле. Тебе этого не понять. Ты не мусульманин. Я мусульманин. И я не мог видеть, как моя вера уничтожается вместе с тысячами ни в чем не повинных единоверцев. Не тебе мне рассказывать, сколько мирных кишлаков советские войска разгромили из-за того, что люди в них не пожелали принять власть Советов. Ты прекрасно знаешь, что нередко кишлаки стирались с лица земли из-за случайного выстрела, который мог произвести ребенок, впервые взявший в руки старое ружье отца. И без разницы, что этот выстрел не достигал цели. Он был сделан, а значит, надо уничтожить кишлак. Чтобы другим неповадно было.
