– Ну что, – сказала она через некоторое время, – каково это – быть свободным человеком?
Он с лукавым видом поглаживал бородку.
– Знаете, не очень-то хорошо, – признался он. – И не так уж здорово.
Наступила короткая пауза. Они смущенно переминались на тротуаре, потом Леннокс, выпятив грудь, воскликнул:
– Выпьете со мной чашку чая? В письме вы говорили…
– С удовольствием, – тепло согласилась она. – Ужасно хочется чая.
– Вот и хорошо… хорошо.
Ее согласие, казалось, придало ему уверенности, он, как в былые времена, сжал ее руку, и они отправились в кафе мисс Чишем на Элстон-стрит. Люси почему-то удивило это прежнее проявление его расположения к ней, но виду она не подала. Они вошли в кафе-кондитерскую. Приветливо взглянув на Леннокса, она спросила:
– Где мы сядем?
Хотя зал был почти заполнен, Леннокс не стал медлить. Это было время, когда мисс Чишем, находясь в зените славы, привлекала в свои кондитерские воспитанную и разборчивую публику – «чай у мисс Чишем» считался утонченным времяпрепровождением. Но Леннокса это не смущало – заметив у окна свободный столик, он указал на него, вздернув бороду.
Они прошли через зал, сели, и почти сразу к ним торопливо направилась официантка.
– Этот столик занят, – объявила она.
Леннокс поднял глаза.
– Здесь ничего не указано, – невозмутимо ответил он. – А других свободных мест просто нет.
– Говорю вам, он занят, – категорически возразила официантка. Она выглядела раздраженной – вероятно, из-за жары.
Однако рука Леннокса недвусмысленно протянулась к карману, а затем к девушке.
– Что ж, сэр, – другим тоном сказала официантка, – сейчас посмотрю… что можно сделать.
Она нерешительно улыбнулась и ушла.
Леннокс с наивным удовлетворением перевел взгляд на Люси.
– Видите, вот в чем смысл денег. Я привык считать, что деньги нужны для накопления, но пользоваться ими тоже приятно.
Люси не ответила, но в душе согласилась с этим замечанием – приятно иметь возможность смазывать маленькие колесики жизни. Принесли и разлили чай.
– Вы не рассердились, – осмелился он спросить, – на мое письмо?
– Конечно нет, – с открытой улыбкой ответила она. И, помолчав, прибавила: – Теперь неприятности позади, и у нас все устроилось. Но, быть может, когда вы меня уволили, я повела себя немного неразумно.
Она сказала это умышленно, в шутливой форме провоцируя его, но он не попался на крючок.
– Нет, – серьезно произнес он. – Не хочу говорить о том, как я вас уволил. Все совсем наоборот. Понимаете… то, что я закрыл свой бизнес, стало для меня ужасной катастрофой. Я бы сам не поверил – но это было почти то же самое, что потерять жену. Да, поначалу я ощущал огромную потерю. – Умолкнув, он рассеянно стал нащупывать в кармане несуществующий карандаш, потом снова заговорил. – Но постепенно я пришел в себя. Начал понимать, что в жизни есть много вещей, помимо заключения сделок.
Зал гудел от голосов. Люси молча смотрела на Леннокса, машинально играя чайной ложкой. В его попытке самоутверждения чувствовалась потаенная боль. Одинокий, не очень привлекательный мужчина, построивший свою жизнь на единственной привязанности – можно сказать, фанатичной, не имевшей, впрочем, ничего общего с ее преданностью сыну, – и теперь обнаруживший, что все это рассыпалось в прах. Неправильный жизненный ориентир – да, неправильный! Вот ее оплот нерушим, сомнений нет.
– Я хотел вам кое-что сказать, – пробормотал он со странной ноткой в голосе. – Что-то важное.
– Да? – бесстрастно откликнулась она.
Она ждала. На лице Леннокса, при всей его врожденной расчетливости, мелькнуло беззащитное выражение.
– Вам не вполне комфортно в вашем доме? – немного погодя спросил он, вглядываясь в нее.
– Вполне комфортно, – спокойно ответила она.
– Но вам нельзя заниматься этой работой, – продолжил он. – Это временное занятие. Оно совсем вам не подходит.
– Если постараться, можно заставить себя делать что угодно. Кроме того, я делаю это для моего мальчика.
– Оставьте эту работу, – произнес он медленно, со значением.
– Оставлю, когда Питер закончит учебу. Ждать не так уж долго. – Она уверенно улыбнулась. – Или у вас есть предложение получше?
– Бросьте работу, – повторил он еще более значительно.
Она перестала играть чайной ложкой и, подняв голову, взглянула на него с напряженным вниманием. Ее поразили не столько его слова, сколько выражение лица – важное и в то же время робкое, таящее в себе нечто непонятное. Она резко втянула в себя воздух.
– Я человек не молодой, – сказал он. – Но при этом и не старый. Да, я здоров. Шустрый, как воробей. И у меня есть деньги. Мне нужен человек, который поможет мне тратить их в свое удовольствие. Кроме того, я одинок – дьявольски одинок теперь, когда расстался с бизнесом.
Он умолк. Понял, что она прочла его мысли.
Приоткрыв от удивления рот, она внимательно смотрела на него. Невероятно, но факт. Леннокс, тот самый Леннокс, который немало лет маячил на заднем плане ее жизни! И вот здесь, в этой переполненной кондитерской, совершенно неподходящем месте для романтического признания, он делает ей предложение! У нее вдруг возникло нелепое желание рассмеяться, но ее удержал вид его торжественного и при этом удивительно жалкого лица.
– Вы мне всегда очень нравились, – послышались его слова, произнесенные, казалось, с усилием.
В этих словах трепетала сила чувства, подавляемого многие годы, и было в них что-то нелепое и в то же время трагическое – его признание безнадежно запоздало.
– Но это невозможно, – медленно проронила она, – вы знаете, что…
Она выдвигала как очевидную отговорку несовместимость его образа жизни со своим.
– Я человек широких взглядов, – напыщенно ответил он. – И на данном этапе не имею ни малейшего препятствия для брака.
Она серьезно взглянула на него, вспомнив о тех днях, когда он сидел за ее столом в Ардфиллане, и удивляясь этому его высказыванию. Увы, Люси сильно изменилась с тех пор, как улыбалась ему в своем саду. Она медленно покачала головой.
– Это ни к чему. Понимаете, у меня есть мой мальчик, – глядя в пол, сказала она. – Нет, из этого ничего не выйдет.
Леннокс вздрогнул, перестал улыбаться.
– Что? – недоверчиво воскликнул он. – Вы не станете… не хотите…
– Просто не могу, – ответила она.
– Вы шутите? – с запинкой произнес он, и его тонкая броня самомнения дала трещину. – Я порядочный человек. Вы не знаете, чего я сто́ю. Я могу купить вам все, что пожелаете.
На какой-то миг Люси засомневалась. Она знала: он богат, он приличный человек, он может обеспечить ей комфорт и надежность. Скажи он об этом в тот последний день в конторе, когда Люси была на грани безысходного отчаяния, она без сомнения приняла бы его предложение. Но теперь он опоздал. Теперь – ах, теперь ее обстоятельства изменились: сын уже на пути к успеху, ее преданность ему неизменна, она не отворачивает лицо от ветра, не просит, но требует, не уклоняется от жизненных невзгод, а борется – борется, чтобы добиться полного триумфа.
– Так подумайте об этом, – вдруг произнес Леннокс почти умоляюще.
– Из этого ничего не выйдет, – с сочувствием повторила она, и напряжение между ними незаметно спало.
Люси вновь услышала голоса и смех, звон фарфора. Леннокс не настаивал, он был ошеломлен. Но, пытаясь скрыть глубокое разочарование под знакомым нарочитым смешком, он бросил:
– Думаю, вы совершаете большую ошибку. Во всяком случае, спрос не беда.
– Не беда, – серьезно ответила она, натягивая перчатки. – Мне жаль… это всё.
– Позвольте сказать одну последнюю вещь, – более резко проговорил он. С его желтоватого лица еще не сошел румянец. – Знаете, на вашем месте я не стал бы жертвовать ради сына буквально всем.
Она приветливо улыбнулась ему. Восприняв это замечание как вполне простительную обиду, она предпочла проигнорировать его. Она – это она, а Питер – это Питер, и этот неопровержимый факт выводил ее обстоятельства за рамки всеобщего опыта.
