– И я так думаю. Мы бы так или иначе быстро потеряли свое богатство.
– И может быть, стремясь поскорее растранжирить деньги, мы так и не сумели бы толком насладиться ими. В наши дни быть богатым – это прямо-таки профессия. И совсем не простая.
– Бедные богачи! – сказала Пат. – Тогда, пожалуй, лучше представим себе, что мы уже были богаты и успели все потерять. Просто ты обанкротился на прошлой неделе, и пришлось продать все – наш дом, и мои драгоценности, и твои автомобили. Как ты думаешь?
– Что ж, это вполне современно, – ответил я.
Она рассмеялась:
– Тогда идем! Оба мы банкроты. Пойдем теперь в нашу меблированную комнатушку и будем вспоминать свое славное прошлое.
– Хорошая идея.
Мы медленно пошли дальше по вечерним улицам. Вспыхивали все новые огни. Подойдя к кладбищу, мы увидели в зеленом небе самолет с ярко освещенным салоном. Одинокий и прекрасный, он летел в прозрачном, высоком и тоже одиноком небе, как чудесная птица мечты из старинной сказки. Мы остановились и смотрели ему вслед, пока он не исчез.
Не прошло и получаса после нашего возвращения, как кто-то постучал в мою дверь. Я подумал, что это опять Хассе, и встал, чтобы открыть. Но это была фрау Залевски. Она выглядела очень расстроенной.
– Идемте скорее, – прошептала она.
– Что случилось?
– Хассе.
Я посмотрел на нее. Она пожала плечами:
– Заперся и не отвечает.
– Минутку.
Я вошел к Пат и попросил ее отдохнуть, пока я переговорю с Хассе.
– Хорошо, Робби. Я и в самом деле опять устала.
Я последовал за фрау Залевски по коридору. У дверей Хассе собрался почти весь пансион: рыжеволосая Эрна Бениг в пестром кимоно с драконами – еще две недели назад она была золотистой блондинкой; филателист-казначей в домашней куртке военного покроя; бледный и спокойный Орлов, только что вернувшийся из кафе, где он танцевал с дамами; Джорджи, нервно стучавший в дверь и сдавленным голосом звавший Хассе, и, наконец, Фрида, с глазами, перекошенными от волнения, страха и любопытства.
– Ты давно уже стучишься, Джорджи? – спросил я.
– Больше четверти часа, – мгновенно выпалила Фрида, красная как рак. – Он, конечно, дома и вообще никуда не выходил, с обеда не выходил, только все носился взад и вперед, а потом стало тихо…
– Ключ торчит изнутри, – сказал Джорджи. – Дверь заперта.
Я посмотрел на фрау Залевски:
– Надо вытолкнуть ключ и открыть дверь. Есть у вас второй ключ?
– Сейчас сбегаю за связкой с ключами, – заявила Фрида с необычной услужливостью. – Может, какой-нибудь подойдет.
Мне дали кусок проволоки. Я повернул ключ и вытолкнул его из замочной скважины. Звякнув, он упал с другой стороны двери. Фрида вскрикнула и закрыла лицо руками.
– Убирайтесь-ка отсюда подальше, – сказал я ей и стал пробовать ключи. Один из них подошел. Я повернул его и открыл дверь. Комната была погружена в полумрак, в первую минуту я никого не увидел. Серо-белыми пятнами выделялись кровати, стулья были пусты, дверцы шкафа заперты.
– Вот он стоит! – прошептала Фрида, снова протиснувшаяся вперед. Меня обдало горячим дыханием и запахом лука. – Вон там сзади, у окна.
– Нет, – сказал Орлов, который быстро вошел в комнату и тут же вернулся. Он оттолкнул меня, взялся за дверную ручку, прикрыл дверь, затем обратился к остальным. – Вам лучше уйти. Не стоит смотреть на это, – медленно проговорил он со своим твердым русским акцентом и остался стоять перед дверью.
– О Боже! – пролепетала фрау Залевски и отошла назад. Эрна Бениг тоже отступила на несколько шагов. Только Фрида пыталась протиснуться вперед и ухватиться за дверную ручку. Орлов отстранил ее.
– Будет действительно лучше… – снова сказал он.
– Сударь! – зарычал внезапно казначей, распрямляя грудь. – Как вы смеете! Будучи иностранцем!..
Орлов спокойно посмотрел на него.
– Иностранец… – сказал он. – Иностранец… здесь это безразлично. Не в этом дело…
– Мертвый, да? – не унималась Фрида.
– Фрау Залевски, – сказал я, – и я думаю, что остаться здесь надо только вам и, может быть, Орлову и мне.
– Немедленно позвоните врачу, – сказал Орлов.
Джорджи уже снял трубку. Все это длилось несколько секунд.
– Я остаюсь, – заявил казначей, побагровев. – Как немецкий мужчина, я имею право…
Орлов пожал плечами и отворил дверь. Затем он включил свет. Женщины с криком отпрянули назад. В окне висел Хассе с иссиня-черным лицом и вывалившимся языком.
– Отрезать шнур! – крикнул я.
– Нет смысла, – сказал Орлов медленно, жестко и печально. – Мне это знакомо… такое лицо… он уже несколько часов мертв…
– Попробуем все-таки…
– Лучше не надо… Пусть сначала придет полиция.
В ту же секунду раздался звонок. Явился врач, живший по соседству. Он едва взглянул на тощее надломленное тело.
– Тут уже ничего не сделаешь, – сказал он, – но все-таки попробуем искусственное дыхание. Немедленно позвоните в полицию и дайте мне нож.
Хассе повесился на витом шелковом шнурке. Это был поясок от розового халата его жены, и он очень искусно прикрепил его к крючку над окном. Шнур был натерт мылом. Видимо, Хассе встал на подоконник и потом соскользнул с него. Судорога свела руки, на лицо было страшно смотреть. Странно, но в эту минуту мне бросилось в глаза, что он успел переодеться. Теперь на нем был его лучший костюм из синей камвольной шерсти, он был побрит и в свежей рубашке. На столе с педантичностью были разложены паспорт, сберегательная книжка, четыре бумажки по десять марок, немного серебра и два письма – одно жене, другое в полицию. Около письма к жене лежал серебряный портсигар и обручальное кольцо.
Видимо, он долго и подробно обдумывал каждую мелочь и наводил порядок. Комната была безукоризненно прибрана. Осмотревшись внимательнее, мы обнаружили на комоде еще какие-то деньги и листок, на котором было написано: «Остаток квартирной платы за текущий месяц». Эти деньги он положил отдельно, словно желая показать, что они не имеют никакого отношения к его смерти.
Пришли два чиновника в штатском. Врач, успевший тем временем снять труп, встал.
– Мертв, – сказал он. – Самоубийство. Вне всяких сомнений.
Чиновники ничего не ответили. Закрыв дверь, они внимательно осмотрели комнату, затем извлекли из ящика шкафа несколько писем, взяли оба письма со стола и сличили почерк. Чиновник помоложе понимающе кивнул:
– Кто-нибудь знает причину?
Я рассказал ему, что знал. Он снова кивнул и записал мой адрес.
– Можно его увезти? – спросил врач.
– Я заказал санитарную машину в больнице Шаритэ, – ответил молодой чиновник. – Сейчас она приедет.
Мы остались ждать. В комнате было тихо. Врач опустился на колени возле Хассе. Расстегнув его одежду, он стал растирать ему грудь полотенцем, поднимая и опуская его руки. Воздух проникал в мертвые легкие и со свистом вырывался наружу.
– Двенадцатый за неделю, – сказал молодой чиновник.
– Все по той же причине? – спросил я.
– Нет. Почти все из-за безработицы. Два семейства. В одном было трое детей. Газом, разумеется. Семьи почти всегда отравляются газом.
Пришли санитары с носилками. Вместе с ними в комнату впорхнула Фрида и с какой-то непонятной жадностью уставилась на жалкое тело Хассе. Ее потное лицо покрылось красными пятнами.
– Что вам здесь нужно? – грубо спросил старший чиновник.
Она вздрогнула.
– Ведь я должна дать показания, – проговорила она, заикаясь.
– Убирайся отсюда! – сказал чиновник.
Санитары накрыли Хассе одеялом и унесли. Затем стали собираться и оба чиновника. Они взяли с собой документы.
– Он оставил деньги на погребение, – сказал молодой чиновник. – Мы передадим их по назначению. Когда появится жена, скажите ей, пожалуйста, чтобы зашла в полицию. Он завещал ей свои деньги. Могут ли остальные вещи оставаться пока здесь?
Фрау Залевски кивнула:
– Эту комнату мне уже все равно не сдать.
