Набат - Цаголов Василий Македонович
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
Завтра выложит сержанту всю правду о себе. Ему нечего стесняться. Вину отца возьмет на себя и искупит в бою. Если надо — ценой своей жизни. Родина в опасности, некогда разбираться в деле отца. Уверен, такое время еще настанет. А сейчас — война. Ему надо научиться метко стрелять, чтобы убивать врага. К этому советских людей вынудили фашисты.
Снова мысли перенесли его к отцу.
Знать бы, в чем ошибся отец? Только он не враг. Ошибся в чем-то, а народу своему не враг. Советскую власть он впитал в себя, жил ею, других учил, без устали говорил: «Дайте немного времени, и будем жить еще счастливее». Что же, говорил одно, думал другое? Нет, тысячу раз: «Нет!» Все вышло шиворот-навыворот. Почему? А боевые друзья? Он ведь делился, наверное, с ними своими думами. Почему молчали, не помогли разобраться? Может, не делился ни с кем? Нет, человек когда-то кому-то должен открыться.
Где он, что делает? Наверное, и ему не спится. Дома его руки всегда были заняты чем-то, и мать, бывало, терпит, терпит, а потом в сердцах скажет: «Да отдохни же», но он в отпет мягко улыбался: «Река в беге своем набирает силы».
Улегся Асланбек на левый бок, удобнее приладил ноющую ногу. Вот кто бы похвалил его, так это Дзандир. Когда в последний раз брат приезжал на каникулы домой, Асланбек чуть не силой увел его с собой в отару и там впервые услышал от брата о войне. Дзандир сказал, что если она застанет его в институте, то в первый же день уйдет добровольцем на фронт.
Вот бы встретиться с ним…
Снова перевернулся. Придавил нары широкой спиной, заложил за стриженую голову руки, уставился в электрическую лампочку, тускло мерцавшую под потолком, вспомнил слова сержанта: «Ага, и ты попал ко мне! Смотри, я люблю дисциплину, быстро обломаю твои колючки». Задрал кверху ушибленную ногу, усмехнулся.
Двухъярусные нары вытянулись длинными рядами. Новобранцы спали не раздеваясь, в ботинках, ослабив брезентовые пояса, сунув под голову тощие ранцы. Скатки в ногах караулили их беспокойный сон. Кто-то вздохнул протяжно, ему ответили тихим стоном.
По казарме растекался густой запах кожи и складской затхлости. Спать не хотелось.
Вот и пришла к нему первая казарменная ночь. Когда-то он мечтал о ней. Та, другая, была нарисована им в радужных красках, а эта — холодная, неизвестная, неуютная; тоскливо.
Враг ворвался с огнем и мечом. Когда они попадут на фронт? Перебрав в памяти все слышанное за день, он не нашел ответа и разочарованно вздохнул. Как его далекие предки, свободолюбивые горцы, никогда ни перед кем не склоняли головы, так и он не сделает этого, предпочтет смерть позорной покорности врагу. Нет, не о любви к родине и ненависти к врагу, не о чести говорить с ним надо, ему хотелось знать о войне все, а не только как погибают герои. Но за целый день никто не мог толком объяснить, какая она, война. Страшила не сама смерть — пугала неизвестность. Он знал, как повести себя, если в горах повстречается стая волков, если окажется в берлоге медведя. А вот война для него — тайна.
Всплыли в памяти безжалостно бьющие слова диктора: «Наши войска после ожесточенных и кровопролитных боев, измотав силы противника, отошли на новые рубежи». Он выговаривал горькие, разящие слова четко, словно наступали не немцы, а Красная Армия гнала противника.
Его мысли прервал торопливый голос дневального:
— Товарищ полковой комиссар…
— Отставить! Вы же разбудите людей.
Асланбек привстал, посмотрел на выход. Дневальный, не отрывая руки от виска, щелкнул каблуками, отступил в сторону, понизив голос, проговорил:
— Виноват, товарищ полковой комиссар.
Улегся Асланбек, закрыл глаза. Во рту пересохло: это случалось с ним, когда он был сильно и неожиданно взволнован.
Заложив руки за спину, комиссар медленно пошел в глубь казармы, а за ним, словно тень, — дневальный.
— Останьтесь, — коротко приказал комиссар.
— Есть! — дневальный круто повернулся на месте и на цыпочках вернулся к выходу.
Комиссар шел неслышным шагом, останавливался у нар и, пригнувшись, всматривался в лица спящих. Со стороны казалось, ищет кого-то, и Асланбек украдкой наблюдал за ним.
Но вот шаги приблизились, и он притворился спящим. Комиссар остановился. Боец слышал его близкое ровное дыхание и сильнее зажмурил глаза. Комиссар улыбнулся, мягко спросил:
— Почему не спите?
Открыл глаза Асланбек, что оставалось ему делать. На него смотрел комиссар. Он сделал порывистое движение, чтобы соскочить на пол, но комиссар удержал его легким прикосновением:
— Лежите.
Где он слышал этот голос? Не мог вспомнить, кажется, у Николая Петровича, учителя литературы, такой голос.
— Надо вам уснуть.
— Не могу, думаю!
— То, что вы думаете, — хорошо. О чем же?
— О войне думаю… Созур, брат мой, в армии служит. У меня есть еще два брата.
— О, какой вы богатый. А я у матери один.
— Это плохо, — забыв об Уставе и кто перед ним, Асланбек обхватил колени руками.
— Вот как! — комиссар покачал головой. — И у меня — сын.
Расчувствовался Асланбек, — словно дома, перед очагом, в кругу семьи сидел.
— У нас в горах говорят: «Один — это проклятие».
— Откуда вы родом?
— С Кавказа.
— Кавказ очень большой.
— Из Осетии… В горах мы живем. Вот наш аул, а наверху ничего нет, только небо. — Асланбек живо представил себе вершины, снежные, залитые утренним солнцем, и поднял над головой руки:
— Высокие горы, красивые.
— Знал я одного осетина, учился с ним в академии. Томаев Каурбек.
— Томаев. О, известная фамилия.
— Хороший был товарищ, — комиссар улыбнулся чему-то своему.
— Спасибо, товарищ комиссар!
— За что?
— Вы похвалили осетина.
Комиссар положил руку Асланбеку на колено.
— Мой народ хороший, товарищ комиссар.
— Как ваша фамилия?
— Каруоев, Асланбеком меня звать.
— Так-так… Ну, ладно, отдыхайте, товарищ Каруоев, — поздновато уже.
Комиссар сделал шаг, остановился:
— Гордитесь своим народом… — улыбка осветила его круглое лицо. — Смотрите, не подведите его.
— Никогда! — повысил голос Асланбек.
— Тсс… Спите.
Рядом с комиссаром появился сосед Асланбека с нижних нар: он прибыл с другой командой, и они не успели еще познакомиться. Прежде чем обратиться к комиссару, сосед поправил сползшую набок пилотку, одернул гимнастерку, расправил плечи.
— Разрешите спросить, товарищ комиссар?
Не сразу ответил комиссар, на мгновение задумался: «Нехорошо получается, пришел на сына взглянуть, а людей разбудил. А зачем было к сыну идти? Нервы ваши сдают, товарищ Ганькин, никуда это не годится».
— Говорите.
Комиссар взглянул на красноармейца.
— Душа разрывается. Как там наши? — с болью в голосе спросил красноармеец.
Комиссар заложил правую руку за спину, а другую положил на нары. Он сердцем чувствовал, что красноармеец с юркими глазами и тонкими усиками заставит его сказать все, что он сам знает о войне. А имеет ли он право что-то скрывать? Война всенародная, и правду о ней знать должны все. В горькой, жестокой правде закаляются характеры настоящих людей.
Он сам вчера эти же слова, с той же озабоченностью, произнес в кабинете начальника политуправления округа, и с неменьшим нетерпением ждал ответа…
— Наступают — отступают, — проговорил тот.
Наступают — отступают… Чужие, не свои слова. А кто может сказать четко, определенно о делах на фронте, о том, что там творится? Каждый боится признаться самому себе, что он не знает, сколько будут продолжаться ожесточенные бои, после которых все же приходится оставлять села, города…
— Мне трудно разобраться, — произнес новобранец. — Что творится?
— По произношению вы из Одессы, — сказал комиссар. — Как ваша фамилия?
— Да. Из моей Одессы. Какой город! Красавец! А море… Боже мой, как только Айвазовский не сошел с ума… Фамилия моя — Яша Нечитайло.
Асланбек отметил про себя: «Ну и говорун». Однажды дома он попал в среду незнакомых мужчин, вмешался в их разговор и тут же услышал замечание, которое никогда не забудет: «Болтливость юноши, что иноходь жеребенка».
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
Похожие книги на "Набат", Цаголов Василий Македонович
Цаголов Василий Македонович читать все книги автора по порядку
Цаголов Василий Македонович - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.