Я развернул походную ленкомнату на плащ-палатке, разложил конспекты, учебники, поставил агитационные плакаты и встал рядом с указкой в руке. Чухвастов прикрепил на большой фанерный щит план учений, на другой повесил карту, разложил документы и тоже пристроился рядом. Взводные и ротные, обвешанные полевыми сумками, планшетами, ОЗК, противогазами и с конспектами в руках, руководили на учебных местах. Маразм крепчал, показуха шла согласно плану.
Проверяющие верят или делают вид, что верят в правдоподобность происходящего, а мы изображаем, что такой образцово-показательный порядок у нас постоянно.
Взмокший и разомлевший на солнцепеке толстый полковник присел на ящик с учебными пособиями.
— Уф! Жарища! — произнес он и принялся обмахивать себя шитой на заказ фуражкой с высокой тульей. Пот градом лил по спине и щекам, форма его быстро промокала.
В этот момент откуда-то из канавы вылез солдат в тельняшке, в пятнистых штанах, с пулеметом на плече. Смачно сплюнув на землю, он прошествовал мимо нас, кидая презрительные взгляды, а затем ушел через овраг, на следующий пригорок. Полковник вскочил на ноги и заорал, что есть сил:
— Эй! Стой! Назад! Ко мне! Кто такой? На-а-аза-а-ад!
Военный оглянулся, почесал затылок и сел в густую пыль. Из колючек вышел еще один вояка. В маскхалате, в кроссовках и со снайперской винтовкой в руках. Ехидно взглянув в нашу сторону, парнишка прошествовал к сидящему товарищу.
— Стойте! Эй, вы, стоять! Ты кто? Ко мне! — вновь закричал начальник, подпрыгивая от злости.
В эту минуту той же тропой проследовала парочка автоматчиков. Один в офицерской защитной рубашке и спортивных штанах, а другой в выцветшем «песочнике».
Полковник потерял дар речи и подскочил к заму командира полка Губину:
— Товарищ подполковник! Наведите порядок! Что это за банда? Кто такие? Почему они мне не подчиняются?
Мимо прошел еще один пулеметчик в тельняшке. Усевшись на пригорке, «банда» дружно закурила, обсуждая ситуацию.
— Старший! Ко мне! — громко позвал Губин.
Ватага собралась в круг и принялась о чем-то громко и яростно спорить. Очевидно, выясняли, кто будет старшим и пойдет объясняться к полковнику. Наконец, после долгих препирательств, минут через пять, от группы отделилась фигура в камуфляже. Но, сделав пару шагов по направлению к нам, солдат опять вернулся к толпе. Бойцы сгрудились возле радиостанции и что-то кому-то доказывали по связи. Затем тот же солдат направился к нам.
— Вы кто? Что за шайка? — накинулся на него полковник.
— Сержант Сайфулин. Командир отделения.
— Это отделение? Это сброд!
Сержант насупился и сплюнул себе под ноги.
— Что за вопиющая наглость? Вы из какого полка? — опять разгневался полковник и, сжав кулаки, приблизился к сержанту, готовый броситься на того.
— Рота глубинной разведки. Мы из штаба армии.
— А-а-а… Товарищ полковник, я сейчас все объясню, — вступил в разговор Губин и потянул за руку полковника: — Это не пехота. Это спецназ. Они даже не совсем Министерство Обороны. ГРУ (Главное разведывательное управление)! Они так воюют. Бывает, переодеваются в афганскую одежду. Работают самостоятельно в глубоком тылу противника.
— Гм-гм… А где же ваш командир группы или взвода? — осекся проверяющий.
— Лейтенант идет со вторым отделением по другой стороне хребта. В трех километрах движутся параллельно нам.
— А где командир роты?
— Группа командира роты проводит занятия в другой части города.
— Идите, ребята, занимайтесь, — махнул рукой Губин и принялся убеждать начальство в бесполезности праведного гнева: — Эти нам не подчинены. У них всегда свои особые планы. Эта рота и армии подчинена постольку-поскольку. Спецподразделение. Головорезы!
— Анархия! Как же так? Без единой формы одежды? Без касок? Без бронежилетов? Не понимаю! Бардак какой-то! — пыхтел полковник. — У них и планов и конспектов занятий наверняка нет. Надо как-то выяснить, кто планирует их боевую подготовку, проверяет занятия…
Придурок! Эти парни из «зеленки» неделями не вылезают, а он о конспектах и форме. Это мы, бедолаги, «крайняя задница» в этой армии. Отдуваемся за весь ограниченный контингент. Ехал бы ты, полковник, в Алихейль с проверкой занятий! Если сумеешь добраться туда, многому искренне удивишься!
Глава 9. Неудавшийся штурм
Третьи сутки я лежал и мучился в кишлаке с сильными резями в желудке. Расстелив спальный мешок под раскидистыми ветвями большой айвы, я корчился и страдал. Днем боль немного отпускала, тогда вместе с разведвзводом и второй ротой я бродил по развалинам, выискивая оружие и боеприпасы. Вечером кратковременный сон и вновь ночные мучения. Черт, неужели уже заработал язву желудка? В двадцать пять-то лет! Проклятые консервы и сухари. Будь она неладна эта война, эти горы, этот климат и ужасная вода. Какая мерзость! Меня бросало в дрожь, я покрывался липким потом. Задница болела от беспрестанного поноса. Я перестал есть тушенку, кашу, свинину в консервах. Только чай, компот, сгущенка и айва. Айва валялась повсюду вокруг деревьев, висела на ветках, лежала в корзинках и ящиках под навесом. Витамины! Мучился животом не только я, но и многие другие солдаты и офицеры. У взводного Мигунько начался синдром заменщика. Заболело все одновременно. И тошнота, и понос, даже сердце заныло. Организм паниковал в ожидании чего-нибудь страшного, требовал спокойной жизни.
Мигунько после обеда отозвал меня в сторонку и попросил пять минут для разговор.
— Никифор, мне осталось полгода до замены, хочу написать заявление в партию. Дашь рекомендацию? Если тут не примут, в Союзе вступить будет трудно. А без этого какая карьера? Даже роту не получишь, — смущаясь, произнес лейтенант.
— А в чем проблема, напиши.
— Проблема есть. У меня мать сидит.
— Как сидит, за что? — удивился я.
— На пять лет упекли, за растрату. Торговля…
— Говорил об этом кому-то еще?
— Нет, не говорил, но Растяжкин в курсе. Особисты все всегда знают.
— Они постоянно знают то, что не нужно. А что надо, не знают. Где «духи»? Сколько их? Где склады с оружием?
— Никифор Никифорыч, не отвлекайся, не философствуй. Не откажешь в моей просьбе? — вновь спросил взводный.
— Отчего же? Конечно, примем. Парень ты достойный. Знаешь, какая основная головная боль Цехмиструка и всего парткома?
— Ну?
— Рост партийных рядов. Будет тебе и кандидатство и членство. Получишь в Союзе и роту и батальон. А сейчас отвянь! Отстань от меня, будь добр, я еле живой. Скоро вывернусь через задницу наизнанку!
— Ты не один. Я тоже мучаюсь, не пойму отчего. Рези в желудке и животе. От винограда я отказался, из всего, что готовят, только компот пью. Не сдохнуть бы в этой Азии!
— Не болтай ерунды, выживем. Пойдем лучше в карты играть, отвлекает.
Арамов постоянно мухлевал. Жульничал при раздаче, обманывал при отбое, передергивал карты.
— Баха! Если бы мы играли в старые времена и на деньги, настучали бы тебе канделябрами по башке, — пригрозил я ротному.
— А что заметно? — удивился Арамов.
— Мне стыдно за тебя, как за командира роты. А впрочем, вторая рота всегда такая.
— Какая это такая? — возмутился Шкурдюк.
— А такая — хитрожопая! Кто на посту полгода балдел? Вы! И систематически стараетесь впереди себя других пропустить. Кто участвовал на показах? Первая рота! А вторая и третья только со стороны наблюдают, — высказался я возмущенно.
— Эй, Никифор Никифорыч! Не забывайся! Ты сейчас мысленно продолжаешь оставаться замполитом первой роты. Хорошая рота, никто не спорит, но ты должен теперь ко всем относиться одинаково! Обижаешь нас! — нахмурился Арамов.
— Прекрати жульничать, и не буду больше обижать. Да и как тебя обидишь? Ты любимчик комбата, он тебя ценит и уважает больше всех в батальоне.
— Интересно, за что? — ухмыльнулся Баха.
— К тебе целый букет симпатий. Женат на землячке — раз. Училище одно и то же окончили — два. Усатые оба — три. Ну и потом вы оба «сапоги» до мозга костей, службисты. Вот отсюда и симпатия.
