taramans
Сны
Каннут, отродье Севера
Глава 1
Плехов и Алла остановились возле парадного одного из встречающихся здесь старинных двухэтажных особняков. Евгений осмотрелся.
«Интересно! Иногда в Москве, проходя по улицам, даже не подозреваешь, что вот так: сверни чуть в сторону — и в окружении домов более поздней застройки откроется уютный и красивый особнячок в окружении не менее старых деревьев! Уютно, спокойно, как будто в квартале от этого места не расположены шумные, наполненные людьми и машинами современные улицы!».
В фойе, которое уже было вполне современным и комфортным, с диванчиками, аквариумами и прочими атрибутами офиса двадцать первого века, их встретил аккуратный и подтянутый пожилой мужчина.
— Здравствуйте! Нам назначено на одиннадцать ноль-ноль. Вот мое удостоверение! — показала мужчине развернутую книжечку с синей обложкой Алла.
Следом за ней достал свое и Плехов.
— Одну минутку, я сверю по пропускам! — мужчина отошел за стойку, пощелкал клавишами клавиатуры и протянул Алле пластиковую карточку внутреннего электронного ключа, — Второй этаж, кабинет двадцать семь. Когда будете уходить, не забудьте сдать ключ-пропуск.
Внутреннее убранство здания напомнило Плехову его родную «контору». Все выдержано, стильно, при этом — уютно. В указанном кабинете их ожидали две женщины лет сорока пяти — пятидесяти. Элегантные, ухоженные, чем-то напоминающие Евгению виденных по телевизору и в сети иностранок из высшего света Европы. Вежливые, внешне — доброжелательные, но несколько отстраненные.
Зацепина представилась. Женщина видом постарше кивнула, чуть улыбнувшись:
— Мы вас ждали. Проходите, присаживайтесь!
Дождавшись, когда гости разместятся за столом для совещаний, дама продолжила:
— То есть вы хотите протестировать вот этого молодого человека? А какого именно заключения вы ожидаете? По уровню владения языками? Или что-то углубленное — диалекты, соответствие определенной местности?
— Второе — диалекты, место. И время! — подчеркнуло последнее Зацепина.
— Время? — удивленно приподняла бровь дама.
— Да, время! — кивнула Алла.
Дамы переглянулись, одна из них отошла к рабочему столу и вернулась с блокнотом и диктофоном. Плехов несколько мандражировал: а ну как все, вроде бы хранящееся в памяти, окажется профанацией, и словарный запас, а точнее — содержание, не более как набор бессмысленных и бестолковых звуков, которые порой выдают маленькие дети, подражая перед телевизором зарубежным певцам и певицам.
Он даже хмыкнул про себя и постарался сдержать улыбку: как же глупо они с Аллой будут выглядеть в этом случае!
— Ну что же… приступим? — обратилась к нему дама помоложе.
Потом на него посыпалась французская речь. Сначала одна женщина, а потом и вторая, присоединившаяся к первой, засыпали его вопросами. Плехов поначалу все больше «бекал» и «мекал», пытаясь ухватить суть их вопросов, выискивая знакомые слова и словосочетания. А потом… потом вдруг успокоился и решил:
«Все одно они изначально спрашивают про самое простое. Это как в школе — «Ландон из зе кэпитал оф грейт Британ!». Вот так и буду строить свою речь. А все эти «поспрошайки» — идут они лесом!».
Евгений уселся на стуле поудобнее и стал рассказывать о себе — сколько ему лет, где живет, откуда родом и прочее. Дамы, сначала немного показавшие свой скептицизм, постепенно заинтересовались. Было видно, что они удивлены, часто переглядывались с недоумением.
После его ответа на один из вопросов, дама постарше засмеялась:
— Какая прелесть! Даже не ожидала такого красивого ответа на, казалось бы, обыденный вопрос!
Потом его попросили почитать стихи. Плехову пришлось покопаться в памяти, чтобы из базы знаний Плещеева откопать что-нибудь из ранее изученного либо услышанного.
«Х-м-м… Беранже? «Старый капрал»?».
Он чуть задумался, потом встал, прошелся по кабинету и, остановившись у окна, повернулся к дамам, следившим за ним с интересом. Декламатор из него был неважный, но сейчас он постарался донести суть стихотворения, вложив в него чувства старого солдата.
— Браво! Браво! — не выдержала эмоций дама постарше, а потом повернулась к Алле, — Где вы взяли такое чудо? Какой слог, а? Какой слог!
Вторая дама, поспокойнее, с улыбкой спросила:
— Молодой человек! Где вы обучались? Я даже не представляла, что где-то и кто-то может сейчас учить такому французскому!
Алла негромко кашлянула в кулачок:
— Извините, ваш вопрос выходит за рамки консультации! Ну и что вы можете сказать?
Дамы негромко посовещались, поглядывая на Плехова. Из их обсуждения он не понял ничего — слишком уж много там было каких-то терминов, лингвистических изысков и прочего «птичьего» языка.
— Давайте поступим так! — обратилась к ним старшая, — Сейчас мы попросим молодого человека выполнить письменное задание. Небольшое. Пусть это будет… эпистолярный жанр. Евгений, да? Евгений, я попрошу вас сесть за стол и написать… пусть будет письмо — деловое, либо что-то повседневное, либо еще что-то. Просто представьте, что вы пишете письмо родным или знакомым.
Плехов прошел за стол и задумался: а что писать? Потом решил, махнув рукой:
«А не пошутить ли мне? Ну а чего? Дамы эти в восторге, правда, пока непонятно — по какому поводу! Настроение у меня превосходное. Вот… напишу-ка я любовное письмо Алле!».
Он, поглядывая на оператора, принялся излагать на бумаге строчку за строчкой. Постарался обойтись без излишне откровенных подробностей. Это было, скорее, письмо влюбленного человека к предмету страсти, когда отношения еще не зашли столь далеко, что впору вспоминать «Позы» Аретино.
В памяти Плехова, точнее — Плещеева, была такая красочная книга с гравюрами и сонетами, которая хранилась у папеньки под замком в одном из отделов книжного шкафа в имении. В кабинете папеньки. После окончания Кадетского корпуса в Петербурге, а после, и приезжая в отпуск из Школы юнкеров, Плещеев не раз разглядывал сию книгу. Благо, что замок в шкафу был совсем простенький и открывался буквально шпилькой для волос.
Но сейчас шокировать этих дам и вызывать возмущение у Аллы он не решился. Так что — лямур, лямур, но — в пределах разумного.
Периодически он прислушивался к разговору Зацепиной и консультантов, выхватывая отдельные фразы.
— Это, несомненно, прованский диалект, но какой-то совсем уж старый. Я бы отнесла его к концу восемнадцатого — началу девятнадцатого века. Именно до всех этих языковых и лингвистических реформ времен Республики или же — до времен восстановления монархии, — щебетала старшая дама.
— Было бы очень интересно поподробнее изучить этот феномен! А может, даже проконсультироваться у наших коллег из Франции. Там есть очень неплохие кафедры, изучающие именно старофранцузские диалекты, — вторила ей дама помоложе.
— Последнее — исключено! — отрезала Зацепина, — Вы понимаете, что это не должно выходить из этого кабинета?
— Да, да… мы понимаем! — немного «скисли» любительницы старофранцузского.
— Когда мы можем получить официальное заключение? — Алла была напориста.
Старшая дама пошевелила губами, подумала:
— Понимаете, назвать это именно заключением нельзя. Слишком поверхностно это исследование. Справка. Может быть — справка-меморандум, но не заключение. Это не будет научным или официальным документом.
— Я это понимаю. Нам нужно ваше мнение при первом приближении! — согласилась Алла.
Плехов закончил писанину и поднял голову.
— Вы закончили, молодой человек? Позвольте ознакомиться? — протянула руку старшая.
«Француженки» сели плечом к плечу и начали, перешептываясь, читать сие «произведение». В процессе та, что помладше, несколько раз, улыбаясь, поглядывала на Зацепину.
— Ну что же… Превосходно! Вот если бы это отобразить на хорошей старой бумаге, да еще и гусиным пером, а потом — состарить грамотно! То вполне можно было попытаться продать сей манускрипт где-нибудь на Сотбис, или — Кристи. Не думаю, что даже у экспертов возникли бы вопросы. По крайней мере, к содержанию и форме. Любой лингвист дал бы подтверждение, что данное письмо написано неизвестным к неизвестной во времена наполеоновских войн. Может быть — чуть позже! Но не позднее середины девятнадцатого века! — поставила точку в вопросе старшая дама, горя глазами от восторга.
