Коллектив авторов
Детектив к зиме
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2026
Елена Логунова
Верный знак
Будьте внимательны, Лизонька! – говорила профессорша Смирницкая, тряся высоким чубом ослепительной рыжины: на чистую седину хна ложится совершенно роскошно.
Профессоршу звали Леокадией Аркадьевной, злоязыкие студиозусы за глаза окрестили ее Какаду. Задорный рыжий чуб, крупный горбатый нос и походка с подскоком дополнительно оправдывали прозвище.
Прищуриваясь, Лиза видела перед собой большого попугая.
Попугай со вкусом пил чай из фарфоровой чашки с красивым геометрическим узором «Кобальтовая сетка» и с удовольствием вещал:
– Знаки, Лизонька! Они повсюду – символы, сигналы, приметы, признаки, знамения…
Леокадия Аркадьевна была профессором филологии и синонимы могла подбирать бесконечно. У Лизы не хватило терпения дождаться окончания затянувшейся фразы.
– И что? – спросила она.
Получилось невежливо.
Попугай мигнул застекленными круглыми очками глазами и как-то очень буднично закончил:
– И все, Лизонька! Не увидишь, не поймешь, не оценишь верно – конец, афронт, фиаско. Жизнь пойдет не тем путем.
Лиза посмотрела в окно. За ним была Миллионная улица – ныне тихая, сонная, будто и не из престижных центральных. Профессорша жила в старой, еще родительской квартире и в ней же работала, периодически радушно принимая в барских хоромах своих бедных аспирантов с их недоделанными диссертациями. Въедливо правила несовершенные тексты научных работ, безжалостно тыкала младых коллег в их ошибки, а потом великодушно отпаивала чаем.
Чай у профессорши был вкусный и горячий. Лиза выпила две чашки – про запас. На улице стоял мороз, а ей предстояло дойти до метро, доехать до конечной и, пересев на пригородный автобус, трястись на нем до бабкиной деревни.
Бабка Лизы профессоршей не была, барских хором на Миллионной не имела и оставила внучке только деревенский дом на улице с поэтическим названием Заречная. Прошлой весной Лиза смело вложилась в его реновацию, продав свою студию в спальном районе. Спустя восемь месяцев, потратив почти все деньги и кучу нервов, она могла почти комфортно жить в своем небольшом, но уютном доме в перспективном районе Ленобласти. Жаль, на покупку хоть какой-то машины денег не осталось, и добираться из милого деревенского дома до центра Петербурга приходилось битых три часа. Обратно – так же, и это если не вечером, когда автобус то и дело застревает в пробках.
– Мне пора, Леокадия Аркадьевна, у меня же автобус! – Лиза заторопилась, подскочила, принялась собирать в папку пронумерованные листы, разложенные на дальнем конце огромного стола.
Профессорша вредничала и соглашалась работать только с распечатанными текстами. Отправить ей на вычитку электронную версию не представлялось возможным. Лиза предвидела, что ей еще не раз придется приехать с Заречной на Миллионную.
Так себе удовольствие в морозном декабре.
В детстве Лиза любила последний месяц года, но к своим двадцати пяти полностью утратила веру в новогодние чудеса, а что еще хорошего есть в декабре, кроме ожидания праздника? Рано темнеет, круглосуточно холодно, под ногами то снежная каша, то ледяные лужи, а в голове одна мысль: «Разве это жизнь?!»
Не то чтобы собственная жизнь ее решительно не устраивала, просто Лизе казалось: она уже довольно давно не живет, а выживает. Преодолевает, справляется, выносит, терпит, выдерживает, противостоит и страдает…
Аспирант-филолог Лиза тоже владела искусством подбирать синонимы.
Только она вышла из теплой парадной на улицу Миллионную, как захотелось отдать что угодно, хоть тот же миллион, которого у нее, впрочем, не имелось, за чудесную возможность мгновенно оказаться на станции метро.
Увы, телепортации на филфаке не учили – пришлось Лизе брести, согнувшись и зажмурившись, против фирменного питерского косого дождя со снегом и ветром, исполняя матросский танец с зонтиком вместо паруса и проклиная погоду и судьбу на всех известных ей языках (русском, старославянском и латыни).
Видимо, это как-то подготовило ее к встрече с тем парнем. В отличие от других добрых граждан, Лиза при его появлении не стала креститься, шепча непослушными губами: «Свят, свят, свят»… А некоторые так делали, она сама слышала.
Парень вошел на станцию почти одновременно с Лизой. Точнее, сразу за ней, благодарным бормотанием отметив ее любезную помощь: она придержала для него тяжелую дверь. Сделала это машинально и, уже пропуская его мимо себя, удивилась, изумилась, ахнула и диву далась – аж обомлела, одеревенела, окаменела, окостенела и остолбенела.
Парень нес на плече крест.
Спокойно так, с достоинством. Не стонал, не роптал и не сетовал. На охи-ахи остолбеневших и одеревеневших не реагировал, отчего выглядел человеком вполне нормальным (в отличие от окостеневших-обомлевших), земным и занятым простым и понятным делом. Ну, несет он свой крест, и что с того? Целенаправленно несет. Точно знает куда, даже со схемой метро не сверяется. Все у него под контролем.
Так, наверное, подумали и сотрудники метрополитена – препятствовать проезду парня с крестом в метро не стали.
Да у них, наверное, и не было инструкции на такой случай. Вряд ли в правилах написано, что в метро нельзя со своим крестом. Вот если бы он с гробом приперся…
Лиза машинально оглянулась, проверяя, не идет ли за парнем с крестом парень с гробом. Тому бы точно понадобилось двери придержать… Тьфу, о чем она думает?!
Спохватившись, Лиза заторопилась и даже обогнала парня с крестом на подходе к эскалатору.
Ну да: она же спешила, а он – не очень.
Резонно, кстати. Туда, где уже все под крестами, обычно не особо спешат.
В двери вагона они снова шагнули один за другим: сначала Лиза, потом он. Вернее, они: тот парень и его крест.
Свободных сидячих мест в вечерний час в вагоне, конечно, не было. Нисколько не надеясь, что кто-нибудь ей уступит, Лиза сразу прошла в тупичок, покрепче ухватилась за поручень и уставилась на свое отражение в темном стекле, приготовившись скоротать в его компании ближайшие тридцать минут. Но рядом тут же встал парень с крестом, что едва не обеспечило Лизу косоглазием. Она не хотела этого показывать, но всю дорогу тайком рассматривала их обоих – парня и его крест.
Крест был большой и красивый. Рыжевато-коричневый, гладкий, без единой зазубринки. Его так и хотелось потрогать, Лиза с трудом удержалась. Мысленно цыкнула на себя: не сметь! Это же не коллективное бревно на субботнике, а крест – очень личная вещь, вот заведешь свой собственный – его и гладь. Хотя – как? Мало кто обзаводится своим крестом еще при жизни.
То есть она сразу поняла, что этот парень – очень особенный. И, конечно же, постаралась его рассмотреть. Но не трогала, даже не собиралась!
Парень был высокий, длинноногий, плечистый. Лицо хорошее, чистое, с правильными чертами. Без бороды.
К кресту, по мнению Лизы, просилась борода. Уж если рассматривать крест как аксессуар и неотъемлемую часть стильного лука… Тьфу, вот опять она думает не о том!
Думать надо было о правках, которые потребовала внести профессорша Смирницкая, нацарапавшая свои бесценные советы и замечания на полях распечатанной рукописи весьма небрежно (как какаду лапой), да еще и в зашифрованном виде. Лиза очень старалась запомнить, что означают сокращенные слова и таинственные знаки попугаячьей письменности, но боялась, что ее девичья память с этой задачей не справится. Поэтому выбросила из головы парня с крестом, достала из портфеля рукопись и принялась просматривать почеркушки профессорши, пока не забыла, какими комментариями они сопровождались.
Как доехали до конечной – даже не заметила. Неплохо поработала, почти половину рукописи просмотрела.
