Последний министр. Том 3 - Гуров Валерий Александрович

Все они решали – пользоваться как им казалось выгодно подворачивающейся ситуацией, или продолжать сидеть сложа руки.

Когда Протопопов докуривал уже вторую сигарету, к нему на улицу вышел Курлов. В отличие от Александра Дмитриевича, который вышел на мороз на легке (как мы помним он хотел остудиться), Курлов оделся.

Встал рядом.

Тоже закурил.

С минутку помолчали, покурили, наблюдая за движением народа у моста. Там первые поддатые смельчаки пытались спрыгнуть на лёд реки (как бы они оттуда выбирались – другой вопрос, но по пьяни мало кто задумывается о подобном), а другие пытались перелезть через ограду из полицейских по самому мосту.

Не получалось.

Пока.

Потому как полицейские все менее проявляли рвение.

– Неожиданно, конечно, – наконец, Курлов нарушил тишину.

– Ты про что? – откликнулся Протопопов.

– Про Алексеева так то. Я не думал, что он так рано начнёт наглеть.

Протопопов почувствовал, что говоря эти слова, Курлов косится на него. Поворачиваться к Павлу Григорьевичу Александр Дмитриевич не стал.

– Я полагаю, что это твоя ошибка Саша, что ты наехал на послов, – продолжил Курлов. – Без них мы бы ещё выиграли время и смогли бы поработать с развязанными руками.

– Ну посмотрим, ошибка или нет, – Протопопов не стал спорить. Не к чему. Но ошибкой он свой поступок точно не считал.

– Посмотрим, – Павел Григорьевич докурил, выбросил папироску. Посмотрел несколько секунд на толпу по ту сторону моста. – Минут двадцать и мои ребята начнут их пропускать. Ты точно уверен, не переусердствуем?

– Уверен, Паш.

– Ладно, – Курлов поёжился на морозе. – Ты ещё долго здесь будешь стоять? Все трое уже в камере. Фотограф пришёл. Протоколы допроса подготовлены. Все как ты просил.

– Докурю и иду.

Павел Григорьевич кивнул и кутаясь в пальто, забежал обратно в помещение.

Протопопов не шелохнулся.

Может Курлов был и прав, до Алексеева наверняка дошло, как вконец обезумевший министр внутренних дел поступил с господами высокопоставленными послами из Англии и Франции. Тут легко предположить, что как только Палеолог и Бьюкенен окажутся в безопасном месте (подальше от Федьки Каланчи, державшего их на мушке в Петрограде) они тотчас закатят жуткий политический скандал со всеми вытекающими.

Это опять же скажется на союзнической конференции, которая начнётся через пару дней тоже здесь в Петрограде. И возможно на пересмотре ряда ключевых моментов во взаимоотношении России и союзников, особенно в сфере финансовой. Кто и какой союзник нашей стране, Протопопов хорошо знал уже по прожитой жизни в своём настоящем теле. И подобная реакция Англии и Франции не будет удивительной от слова совсем.

Неизвестно, как происходило сейчас, но в оригинальной истории прямо в эти часы иностранные участники конференции пребывали в Петроград из замечательного города Мурманска, в эти годы называемого Романов-на-Мурмане. Не исключено, что на подъезде в город Палеолог и Бьюкенен уже нажаловались главе британской делегации лорду Милнеру и главе французской делегации – министру колоний Думергу.

Ну-ну.

Погоняв ещё с минутку мысли в своей голове, Протопопов пришёл лишь к тому выводу, что с подобными непростыми ситуациями он в своей прошлой жизни сталкивался не раз. И хорошо усвоил, что залог любого развития – предшествующий кризис. Одного кризис сажает на жопу, а другого, напротив, заставляет подниматься на ноги.

Поэтому ничего, выберемся.

Тут главное – отчетливо осознавать, что времени для манёвра остаётся все меньше, а значит действовать придётся быстрее и точечно. Учитывая нюансы, потому как, например, вполне может оказаться, что удержаться на должности министра получится в лучшем случае до завтрашнего вечера. Если его не снимут уже сегодня по требованию иностранных делегаций, то завтра это сделает Алексеев с пометкой о государственной измене.

Ну ничего, время Протопопов привык использовать рационально и ковыряться пальцем в носу он не станет ни за что.

Ну а начинать следует с самого простого – требовалось получить понятные обоснования своим действиям при Думском погроме, которые бы этот самый погром объясняли. Насколько это поможет далее – это уже другой вопрос, но постелить себе перину надо.

Как говорил один человек: "Для того, чтобы высечь искру разума из барана, его надо высечь".

Вот этим Протопопов и планировал заняться прямо сейчас, заходя обратно в помещение тюрьмы.

Чуть ли не в дверях Протопопова встретил Голицын, весь мокрый, бледный.

– Прошу за мной, Николай Дмитриевич, наш выход, – бросил Протопопов, направляясь прямиком к камере.

– З-зачем? Вам плевать на то, что Алексеев послал Государю императору телеграмму? – изумился Голицын.

– Идёмте, мне нужен такой свидетель как вы, я задам уважаемым арестантам всего один вопрос, а вы засвидетельствуете ответ, чтобы потом им не удалось отказаться от своих слов, – продолжил Протопопов на ходу. – Все это нужно именно потому, что мне далеко не плевать.

Голицын не ответил, он был все ещё бледен и даже напуган, но за Протопоповым пошёл.

Зашли в камеру, куда накануне завели сразу троих горе-революционеров.

Гучков.

Чхеидзе.

Керенский.

Все трое сидели за столом с недовольными рожами. А Гучков к тому же держался за проломанную руку. Этому холод шёл только на пользу, потому что оказавшись в тепле, поломанная кость жутко разболелась и причиняла Александру Ивановичу дискомфорт.

Напротив стола за которым сидели арестанты, стоял фотограф с фотоаппаратом, который был вызван в камеру по распоряжению Протопопова. Надпись на шильдике фотика гласила: «Iосифъ Покорный. Петровка 5. Москва». У стены стояли полицейские, следившие за тем, чтобы высокопоставленным арестантам не вздумалось чудить.

А чудить Гучков, Керенский и Чхеидзе, похоже, были не прочь. По крайней мере при виде министра внутренних дел тотчас стали возмущаться:

– Заканчивайте этот театр!

– Вы что с Милюковым сделали?!

– И вы Голицын с этим мерзавцем заодно?!

Протопопов не счёл нужным отвечать (хотя Голицын при упоминании своей фамилии меньшевиком Чхеидзе изрядно напрягся) и остановился в центре камеры.

Покосился на полицейских, и кивком, не говоря лишних слов показал им на выход. Протоколы правда забрал.

Полицейские поспешно удалились. Фотограф остался, для него пришлось проговаривать вслух:

– Выйдите, когда в вас будет надобность, я дам знать.

Фотограф, который без того чувствовал себя не в своей тарелке, с радостью удалился.

Дверь в камеру плотно закрылась, оставляя Протопопова и Голицына один на один с революционерами.

– Уверены, что это лучшая идея вот так оставаться один на один с этими людьми? – зашепталась князь Голицын на ухо министру. – Может охрану все-таки позвать?

– А мы надолго здесь задерживаться не будем. Сами говорите – Алексеев, неприятности, – отмахнулся Протопопов, улыбаясь и одновременно поворачиваясь к троим революционерам и добавляя так, чтобы было слышно всем в камере. – Мы допрос по ускоренной программе проведём. Никто не против, господа?

Все трое выглядели жалко.

– Мы не будем отвечать на ваши вопросы, – ответил Керенский со своей неизменной холодной гримасой на лице.

– Да и ответы вам уже не пригодятся, на том свете то, – прошипел Гучков, морщась от боли.

– Ясно, – Протопопов пожал плечами. – Знаете, вы вот про Милюкова спрашивали, а я, между прочим, Павлу Николаевичу честную сделку предложил – сыграть в игру правда или действие. Павел Николаевич вам многое об этой игре рассказал бы. Он, конечно, игрок так себе, но справился. Но теперь я вижу по вашему настрою, что вы заведомо выбираете действие и мне даже не придётся утруждать себя выдумкой?

Все трое сверлили Протопопова взглядом.

– Пошёл вон, сумасшедший ублюдок, – прошипел Гучков.

– Пойду… Собственно вопрос у меня только один, господа, – с лица Протопопова исчезла улыбка. – И вы сейчас мне на него ответите. Николай Дмитриевич, вас призываю стать свидетелем сего.