— Не вяжись к ней, падла, — кричал какой-то пьяный парень такому же пьяному и таскал его за грудки.
— Ты-ы! — орала девица в купальнике и в юбке, — спорим, искупаюсь голая, спорим…
— Тебе баба нужна, баба? — вопрошал один из сидящих на песке.
— Нет, — ответил ему мужской бас и пояснил в непечатных выражениях, кто ему нужен.
Федя повернул назад. Вот она, жизнь, а ты пашешь день и ночь, ловить несуществующих шпионов, ЧП расследуешь, нейтрализуешь негативные процессы, точнее, считаешь, что нейтрализуешь… И-эх…
К его удивлению, Наталья была дома. Она перекладывала что-то в шкафу на кухне.
— Ты занялась хозяйством? — оторопел он.
— Угу, — ответила Наталья. — Ну, рассказывай, что ты там натворил… Зава говорит, что тебя запросто за эту махинацию могут с работы вышибить.
— Со службы, — механически поправил он и подумал: «Вот она конспирация, ведь никто, кроме шефа, не знал».
Тут в Феде проснулся опер, и он спросил:
— За это, что ли?
— За это, за это, — сказала Наталья, — а за что еще…
Не получилось: Наталья либо не знает всего, либо не хочет раскрываться.
— Так что там за махинация? — забросил он удочку еще раз. — А то столько махинаций в день проворачиваешь, сразу не вспомнишь.
— Не прикидывайся дурачком, я имею в виду приписки.
— Какие приписки?
— Приписки в показателях работы.
— Каких показателях?
— Таких, за которые вам деньги платят… Весь город об этом говорит.
— Ну, а тебе-то, наверное, Зава сказала. — Федя начал злиться.
— Оставь в покое Заву.
— Дура! — взорвался Федя.
— Кто дура?
— Зава — дура, и ты вместе с ней, раз слушаешь ее.
— Сам ты дурак! — взвилась Наталья. — Да Зава всего вашего Каминского КГБ стоит.
— Это точно… Зава сама как КГБ. Как она ловко тебя к себе переманила, любой опер позавидует такой комбинации. Надо же — ей понадобился специалист в торговле. Да она сделала это, чтобы при случае я мог тебя прикрыть, а заодно и ее… Она тебя и Шуше подсунула.
Последние слова вырвались у него помимо воли. Но Наталья не стала оправдываться, а, захлопнув дверцу шкафа, ушла из кухни.
Федя уселся на табурет, но пробыть долго одному ему не пришлось.
— Слушай, — сказала возвратившаяся Наталья, — а куда девалась бутылка шампанского?
— Я выпил, — ответил Федя.
— А как же Надеин?
— А никак.
— Первая стадия, — сказала Наталья и покрутила пальцем у виска.
— Последняя, — ответил Федя.
— Знаешь, — сказала она, — я устала от такой жизни, от тебя, от твоей работы, от твоих выходок… Можешь подавать заявление о разводе.
— Почему я? — вырвалось у Феди.
— По кочану… Стыдно тебе будет, если это сделаю я.
А может быть, Наталья права? Она выросла в семье, где все человечество делилось на простых людей и начальство. Простые люди — работают, начальство — руководит ими и «имеет все». Отсюда, чтобы выбиться в люди, дочери нужно выйти замуж за начальника. И в этом никто не видел ничего зазорного и постыдного — устраивается человек, да и только… Вот и Натка пыталась устроиться и притащилась в общежитие политеха к чилийцам. А тут подвернулся защитник нравственности — Федя и начистил пятак Наткиному хахалю, собиравшемуся увезти Натку в Латинскую Америку. Так они познакомились. И Натка привязалась к нему: будущий инженер, значит, в скором времени — начальник. И она ждала, пока он станет начальником, и потому терпела и общагу, и его работу на заводе и в управе, и поехала с ним в Каминск, надеясь, что все в скором времени изменится… Но не судьба, и теперь она окончательно поняла, что не на ту лошадку поставила…
Встречать Надеина на станцию поехал сам шеф. По приезде в отделение они заперлись в Федином кабинете и о чем-то говорили. Потом пригласили его.
Федя открыл дверь и вошел, не зная, как себя вести. Но все стало на свои места, когда Надеин холодно ему кивнул, а шеф заспешил сообщить, что инспектор приехал только с целью расследования факта «грубого нарушения своих обязанностей Внучеком». У шефа всегда было скверно с правовыми формулировками: как можно нарушить свои обязанности?
— А теперь, — сказал Карнаухов, — инспектор хочет посмотреть ваши дела.
— Ничем не могу помочь, — сказал Федя и не стал продолжать.
У шефа, который очень волновался, округлились глаза, он не знал, как ему поступить.
— Почему? — выручил его Надеин.
— Вот уже неделю я не имею возможности попасть к себе в сейф.
— Да? — удивился Надеин.
— Распоряжение Балдахинова, — пояснил шеф.
— Тогда чего же мы ждем от него?
— Замотался совсем, — сказал шеф и пошел открывать свой сейф. — Такое происшествие… впервые за мою оперативную практику…
Дела Внучека Надеин смотрел недолго, из чего Федя сделал вывод, что Серега смотрел не все, а только то, что могло касаться Кондратьева. После этого инспектор заглянул на пяток минут к шефу, вновь вернулся, плотно прикрыл дверь, добавил громкость у радио и сказал:
— Что ты наделал?
— A-а, — махнул рукой Федя.
— А-а, — передразнил его Серега. — Садись, поговорим… Я прочитал твою объяснительную, посмотрел документы и пришел к выводу, что отсутствуют как раз те, которые могут подтвердить твою липу с помощником… На первый взгляд это абсурд: зачем тебе их уничтожать, если ты сам сообщил об этом начальнику и ничего не скрываешь… Но это только на первый взгляд. Я помню, что ты всегда был романтиком и всегда идеализировал и людей, и ситуацию. Но все это было бы полбеды, если бы ты не пытался обратить в свою веру других, с твоей контактностью это совсем не трудно. А когда ты убедил людей и они стали твоими единомышленниками, вдруг выясняется, что твои взгляды не соответствуют реалиям жизни… Вот так, Федя, жизнь течет по своим законам, они на придуманные тобой не похожи. И в этой жизни на коне тот, кто понимает это или уже не понимает, но шкурой чувствует… Почувствовал человек, что река меняет русло, — поплывет дальше, нет — будет выброшен на берег или на мели останется, в лучшем случае… Я, в отличие от Балдахинова и Карнаухова, знаю тебя хорошо. Ты не способен на такую липу, во-первых, потому что эта липа тебе не нужна, во-вторых, потому что тебе нет необходимости липовать, так как ты без труда мог приобрести и Кондратьева, и еще кого-нибудь: у тебя чутье на помощников, этого никто не отрицает, не отрицал, во всяком случае, до сегодняшнего дня. Значит — все проще, ты таким идиотским способом решил прикрыть своего источника, хорошего парня, которого ты купил на разговоры о патриотизме, справедливости, защите Родины и всего человечества. Ты вообразил себя маленьким принцем Экзюпери, который считал себя в ответе за всех, кого приручил… Ты понял, что парень с фамилией Кондратьев взвыл бы, столкнувшись с Дробиным, открыл бы для себя, что в КГБ не одни романтики, как Внучек, но и такие хваты, как Дробин… А Дробин, в отличие от тебя, как раз тот человек, который чувствует, что русло реки меняется. Он всегда будет на плаву… Сойдут наши руководители с ума, потребует общественность раскрыть агентуру и начать жизнь сначала — он глазом не моргнет и первый это сделает, не подумав даже, что все это только политика, заложниками которой станут эти люди, и не больше… Так?
— Так, — ответил Федя и покосился на дверь: ему показалось, что пол чуть-чуть прогнулся. — Но я, разумеется, не скажу этого в управлении.
— Конечно, потому что ты уничтожил как раз те документы, которые подтверждают, что Кондратьев существовал. Отсюда вывод: ты не хотел передавать источника, а так как без веских причин это невозможно, то пошел самым идиотским путем из всех, что можно придумать: написал объяснительную, якобы отчитался о приобретении источника, а на самом деле приобрести его не смог и продолжал гнать липу, выдавая информацию, полученную у других, за информацию липового Кондратьева.
— Да тебе бы в КГБ работать, — криво улыбнулся Федя, — на три метра под землю видишь…
— А я там и работаю, — не приняв улыбки, ответил Надеин, — и хотел бы, чтобы и ты там работал, а то останутся там такие, как Дробин…
