Разнузданные, бесчеловечные, жестокие еврейские погромщики стали своего рода детонатором революционных действий 1905 года. Зверские, подлые убийства русских людей, преимущественно из-за угла, в спину, приобрели массовый характер. Особенно бесчинствовали сионистские «отряды самообороны». Под видом «защиты от погромов» иудейские бандиты расправлялись с представителями русской власти — полицейскими, солдатами, офицерами и просто русскими патриотами.
В Москве, Киеве, Одессе и других русских городах озверевшие сионисты стреляли в спину солдатам и казакам, убивали в подворотне городовых. Особенно иудейские «отряды самообороны» бесчинствовали в октябре 1905 года. Как описывали очевидцы, <еврейская «самооборона» продолжала ранить и убивать русских людей... «Молодые евреи» поддерживали предательскую стрельбу, в особенности с чердаков и крыш, нередко по чинам полиции, войсковым отрядам и патриотическим процессиям. Стреляли даже по городовому, который вез ребенка в больницу...
«Русь в мешке, — кричали сыны Иуды, — надо его только покрепче завязать!..»>
Как и в Одессе, наряду с целыми жидовскими шайками, о чем мы уже знаем, не отставали и отдельные евреи. Именуя себя «Царским охотником», а в действительности будучи только членом Императорского общества охоты в Киеве и лишь в этом качестве получив разрешение иметь оружие, Григорий Бродский злодейски убил двоих русских.
В свою очередь, его братья, «панычи Миша и Юзя», подстрелили находившегося в пехотной цепи солдата, тяжело — в пах, а пристава Дворцового участка Челюскина не менее тяжело — в голову. Со своей стороны еврей, сын доктора Вишнепольского, на Подоле из-за ставен окна квартиры своего отца, охотился на казаков и полицейских чинов вплоть до того, пока сам не был ранен основательно <...>
Застигнув, например, городового или околоточного, шайка евреев и евреек принималась истязать его. Еврейки прокалывали ему руки и ноги булавками от шляп, «молодые же евреи» ударами ножей или кинжалов точили из жертвы кровь, а то и собственною шашкою городового рубили ему пальцы. Одного из околоточных заставляли есть землю, другому выкололи глаза. Вообще проделывали неимоверные зверства. Многих полицейских чинов жиды-«освободители» расстреливали обыкновенно в спину, т.е. сзади.
В заключение истерзанных и окровавленных чинов полиции «шаббес-гои»-студенты тащили в университет — на еще более свирепые мучения и «казнь».
Сопровождаемый такими двумя вооруженными студентами городовой Ревенко был лишен надежды на спасение еще и тем, что ему обвязали голову какою-то зловонною тряпкою. Вдруг, на его счастье, повстречался пехотный караул. Сквозь незамеченную «освободителями» щелку тряпки Ревенке блеснуло сверкание штыков. Выбросив одного палача-студента из пролетки и обливаясь кровью, городовой кинулся к солдатам и был спасен...
Не такова была участь другого городового — Губия. Долго пытала его шайка евреев и, наконец, отрубив ему на руке пальцы (которые затем и были найдены на лестнице одного из домов). На следующий день городовой умер от истязаний [402].
Потом иудейские бандиты выпустили в Париже под маркой Западного центрального комитета самообороны «Поалла-Цион» сборник воспоминаний, где хвалились своими «подвигами» в борьбе с беззащитными и безоружными русскими людьми, бахвалились, сколько они их «положили».
<Я сам, — писал один из иудейских погромщиков, действовавших в Одессе, — уже ночью присоединился к отряду, шедшему на Дальницкую. Экспедиция была неудачна... нарезались мы на солдат... Стреляли мы (по ним. — О.П.) больше из форса... Если попадался человек с награбленным (т.е. любой нееврей, несший какие-то вещи. — О.П.) — его брали за шиворот и вели в университет (где был центр «отрядов самообороны». — О.П.). Когда начались массовые убийства... тогда грабителей (?! — О.П.) пристреливали на месте. Да и что врать? Не до гуманности уже было нам тогда: сами озверели и нельзя иначе — не ангелы!.. На углу Тираспольской и Нежинской повстречали мы патриотическую манифестацию. Гогот, орут: «Да здравствуют Царь с Царицей!» Тут и войска, и городовые, и вольные люди, босячье с флагами (иудейские бандиты собрались было стрелять, но побоялись солдат — «пришлось отступить». — О.П.). Просыпаюсь и, не отдав отчета, выбегаю на улицу... а тут уже работали теплые ребята из местных жителей, в том числе несколько мясников (ритуальных резников. — О.П.) с Большой Арнаутской и пр. И была тут задана хулиганам (т.е. русским людям. — О.П.) такая трепка, какой они в Одессе еще, кажется, не получали. Кроме раненых, их было тут найдено, говорят, потом три десятка трупов... Под вечер... забрался в какую-то синагогу и там переночевал> [403].
А вот воспоминания еще одного иудейского погромщика: «Мечемся мы по улице с револьверами, с палками, с секачами, с топорами, — мечемся и нервничаем. Что-то будет? Когда-то к нам придут? Вдруг слышим, что на Чумке погром. Бросилась часть наших туда, через переулки. Ан там хулиганства чуть не целая сотня, и первые же в нас стрелять начали. Мы дали по ним залп, а затем — в рукопашную. Разлетелись они, а с десяток их осталось на месте».
<Пришли мы назад, и стали мы обыскивать проходящих неевреев. Идет человек в полушубке с узелком в красном платочке; стали мы развязывать узелок и нашли в нем револьвер, как у городовых. Кто? Откуда? Не отвечает ни слова, только к стене прижался и глазами поводит во все стороны... Никогда не забуду я выражения этих глаз!.. Вдруг подлетел один человек и говорит: «Да ведь это городовой... У нас на посту стоит... Ведь там стоишь? Да?» Ничего не отвечает; сам красный такой, толстый. «А, провокатор! Переоделся, наших губить пришел!» Я выстрелил в него, ранил в живот, но не убил, и стали добивать его палками, секачками. Я засунул его в какую-то дверь: жалко было и гадко смотреть, как его добивали! За дверью он скончался>.
Октябрьский манифест и созыв Государственной Думы стали для России роковым шагом, непозволительной уступкой иудейско-масонским кругам. Устои Христианской государственности пошатнулись. Был подорван монолит Самодержавия. Рядом с православной Монархией, основанной на принципах Нового Завета, возникла власть, в большой степени враждебная России, близкая еврейским кругам и масонским ложам.
Изучение масонских папок архива Б. Николаевского в Гуверовском институте (США) позволяет мне с полной уверенностью сделать вывод, что преобладающая часть руководителей Госдумы, в том числе все ее председатели, начиная с Муромцева (кроме Родзянко), были масонами. Важнейшие решения этого «общенародного» парламента предварительно обсуждались в масонских ложах и на заседаниях Верховного совета Великого Востока народов России.
Конституция 1905 года придала русской государственности либерально-масонский характер, способствуя сползанию страны к новым потрясениям. Многие русские люди сразу почувствовали это, сознавал это и Государь. Зато творец конституции 1905 года граф С.Ю. Витте чувствовал себя триумфатором.
К.П. Победоносцев после подписания конституции подал в отставку, не согласившись поддерживать новые порядки, «России несвойственные». Также отнесся к конституции Святой праведник Иоанн Кронштадтский, видевший в ней победу иудеев. Конституция, составленная Витте, по мнению преподобного, подрывала устои России, поэтому Святой Иоанн Кронштадтский считал Витте главным виновником смуты.
В своем дневнике, в котором, по выражению самого Святого Иоанна, «вылилась вся душа его», преподобный так отзывался о Витте: «Господи, умиротвори Россию ради Церкви Твоей, ради нищих людей Твоих, прекрати мятежи и революцию, возьми с Земли... друга евреев Витте, погубившего Россию, даруй Царю мудрость и мужество, пошли ему многих советников благочестивых, мудрых и мужественных... Буди!» [404] Незадолго до кончины отца Иоанна его посетили в Кронштадте митрополит Владимир с несколькими преосвященными и протоиереем Иоанном Восторговым. Когда во время беседы речь зашла и о пережитых Россией смутах 1905-1907 годов, отец Иоанн прямо сказал, что главным виновником их считает Витте, и прибавил, что молится Господу, чтобы Он изъял Витте из среды живых. Вот почему многие православные люди не видели неожиданности и преждевременности в смерти Витте, последовавшей в 1915 году, но благодарили Господа, благодеющего к Земле Русской, за то, что Он по суду Своему благовременно взял Витте из среды живых.
