Мария, королева Нисландии (СИ) - Ром Полина

— Правда ли, с уходом сентября

Загорчит туманами заря;

Обрядится красным златом лес,

Оттеняя синих вод урез?

Подскажете мне, какой из дат

Журавли, предвосхищая хлад,

Проплывут тенями по стерне,

Плача о родимой стороне?

Впрочем, нет: ни слова, ни слезы.

Ларь из янтаря и бирюзы

Сам раскроет, спрятанное в нём.

Осень. Час за часом, день за днём.*

Читала она с тоской, явно показывая, как ей досаждают такие глупости. Лист же в ее тетради оказалась девственно чист и никаких мыслей о сути текста не содержал. Принцесса недовольно посмотрела на учительницу и заявила:

— Мадам Лантур, неужели вы считаете, что будущей королеве пристало заниматься такими глупостями?

Мадам Лантур, сухощавая седая дама, обучавшая принцесс чтению и письму, только вздохнула в ответ и обратилась к Марии:

— Ваше высочество, вы не присутствовали на предыдущих занятиях, но, безусловно, слышали их. Нет ли у вас каких-нибудь мыслей по поводу данного стихотворения?

Отвечать было страшно, но все же стихи были относительно нейтральной темой, где сложно выдать свое попаданство, и Мария, собравшись с духом, тихо ответила:

— Я думаю, мадам Лантур, что в этом тексте осень — иносказание. Эти рифмы очень красивы и в завуалированной форме говорят о том, что не нужно торопить жизнь. Она сама раскроется перед вами. Следуя тексту, мы можем сделать выводы: все вопросы, которые задает себе юный человек, вступая в жизнь, со временем получит ответы. Не стоит торопиться и предвосхищать события — так советует автор произведения. С его точки зрения, в такой неспешности есть своя мудрость.

Брови мадам Лантур поднимались все выше и выше. И, дождавшись окончания слов принцессы, учительница почтительно произнесла:

— Вы глубоко заглянули, ваше высочество. Поверхностный взгляд уловит в стихотворении только восхищение красотами природы. Но вы, принцесса, сумели разглядеть потаенный смысл.

Лютеция фыркнула и съехидничала:

— Браво, сестрица! Безусловно, дикарям-нисландцам будет очень интересно послушать столь возвышенные размышления! — учительница поджала губы и не осмелилась сделать замечание.

Мария видела, что фрейлины, сидящие неподалеку с вышиванием или вязанием, стараются спрятать улыбки: им показалась очень забавной реплика Лютеции. Госпожа Мерон строго посмотрела на них, слегка нахмурив брови, и все шевеления прекратились: дамы снова занялись рукоделием.

Примерно на середине урока Мария с удовольствием обнаружила, что она умеет писать. Да, тем самым почерком, которым были заполнены первые несколько листов богато расписанной тетради. Обложка была изготовлена из двух дощечек, обтянутых атласом с вышивкой. А внутренние листы оказались высокого качества: очень плотные, гладкие, почти шелковистые на ощупь. Листы были разлинованы вручную, и если прижать палец и чуть потереть, то строчки слегка смазывались. Главным принципом ровного письма для нее, как заметила сама Мария, было то, что тело делало это почти автоматически. Чем меньше она думала над процессом, тем аккуратнее и ровнее выходили строчки.

«Надо же, как интересно работает память тела. Похоже, моя предшественница училась прилежнее, чем ее сестра. Жаль, что учительница не принесла с собой на урок учебник или какую-нибудь книгу. Библия, с которой приходил отец Феофаст, написала вручную. Есть ли здесь вообще печатные издания?».

Следующим уроком была математика. Мадам Велерс, ведущая этот урок, преподавала весьма бестолково, прыгая с одной темы на другую. Она также не принесла никаких пособий, но Марию просто поразило то, что программа для занятий была, дай Бог, уровня третьего класса. Обе принцессы, взрослые девицы на выданье, проходили деление.

С обратной стороны тетрадь оказалась расчерчена в очень крупную клетку, и именно там надлежало решать задачи примерно следующей сложности: сто двадцать пять разделить на пять; сто пятьдесят два разделить на восемь…

Марии понадобилось буквально несколько минут, чтобы понять: торопиться не нужно! Лютеция пыхтела над своими примерами так, будто постигала высшую математику. Поэтому Мария затихла и сообщать о том, что уже решила крошечный столбик заданий просто в уме, не стала.

Третьим уроком было странное сочетание географии и истории. Большую часть времени говорил сам учитель, господин Седрик. Средних лет, пухлый, с обширной лысиной, на которую он зачесывал длинные остатки редких кудряшек. При этом очень подвижный, с яркой и выразительной мимикой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Похоже, господину Седрику нравилось не столько преподавать, сколько слушать свой собственный голос. Во всяком случае, на вопрос Марии он не ответил: похоже, даже не заметил, что его о чем-то спросили. Основная тема урока была: величие Бритарии, восхваление королевского рода Валуант и царящего сейчас на троне Эгберта Девятого Милостивого. Преподаватель вещал о последней «освободительной» войне, больше всего упирая на то, что земли неких пикенских племен теперь присоединены к Бритарии.

Мария слегка заскучала: слишком много славословий монарху и пустопорожних фраз, но даже нет карты, чтобы понять, где что находится и кто конкретно каким местом правит.

Перед обедом была небольшая прогулка. Такая же скучная, как и в воскресенье. А потом по просьбе принцессы Эмми отвела ее в библиотеку. Располагалась она в одной из дальних башен.

Комната больше напоминала покои, в которых жили принцессы, чем парадные залы дворца. Каменные стены, отсутствие окон, из-за чего в комнате стояли плотные сумерки, запах дыма и сырости. Несколько очень тяжелых и массивных стеллажей, к которым цепями различной длины крепились большие, иногда даже на взгляд неподъемные тома. По краям комнаты стояли сундуки, украшенные массивными замками, и еще два очень глубоких стеллажа, где хранились свитки разного размера.

Ближе к выходу располагалось рабочее место библиотекаря, за спиной которого был камин. Огромная вычурная конторка с гнутыми золочеными ножками, с кучей небольших ящичков, каждая ручка на котором была произведением искусства, казалась здесь чем-то совершенно инопланетным, абсолютно не вписывающимся в мрачноватый, почти готический интерьер библиотеки. Одна из ножек была немного обломлена, и под ней лежал обыкновенный плоский булыжник.

На конторке россыпью белели груды свитков. В позеленевшем медном подсвечнике дымилась и чадила темно-желтая свеча, освещая маленького хозяина здешних мест.

Пожилой, сгорбленный библиотекарь, одетый в потертый, посеревший на месте швов черный костюм, казался рожденным именно здесь, причем самой библиотекой. Он подслеповато щурил глаза под нависшими седыми бровями, пытаясь разглядеть визитера, и машинально тер чернильное пятно на указательном пальце. Маленькое морщинистое личико окружали выбившиеся из седого хвостика пучки и прядки волос, завершая образ книжного червя.

Похоже, старик видел здесь людей не так часто, чтобы научиться быть вежливым. Недовольно охая, он слез с высокого стула, неуклюже поклонился принцессе и скрипучим голосом спросил:

— Чего изволите?

Мария и сама толком не понимала, чего она изволит, поэтому замялась, пытаясь сформулировать вопрос. Старичок нетерпеливо потоптался, придерживая себя за поясницу, и забурчал:

— Книга сказок забрана госпожой Мерон для принцессы Лютеции. Если вам, ваше высочество, исторические анекдоты надобны, так они числятся за дофином… — старичок недовольно жмурил подслеповатые глазки, и Мария спросила:

— Скажите, почтенные мэтр, а вам не слишком темно здесь?