Асы. «Сталинские соколы» из будущего - Корчевский Юрий Григорьевич

Спасению летчиков все воюющие стороны – немцы, англичане, американцы – придавали большое значение. Отбор и обучение летчиков стоили казне очень дорого, за такие деньги можно было обучить батальон танкистов. В танкисты старались брать трактористов и механиков, поскольку у трактора и танка много общего – двигатель, трансмиссия, ходовая часть. А летчиков обучать долго, затратно, и опыт к ним приходит с налетом.

На первых порах, в самом начале войны, пилотов погибло много. Даже такая, казалось бы, мелочь, как цвет формы, могла сыграть роковую роль – снайперы, пулеметчики и истребители отстреливали в первую очередь летный состав.

Уступающие по техническим и боевым характеристикам немецким наши самолеты тоже сыграли роковую роль. СССР вступил в войну, имея на вооружении И-153 и И-16 в истребительных полках, фронтовые бомбардировщики СБ, тяжелые бомбардировщики ТБ-3 – все морально устаревшее. Была новая техника – ЛаГГИ, Яки, Пе-2, Ил-2, Ту-2, поступившие в полки весной 1941 года, но в малых количествах, которые летчики толком освоить не успели.

Промышленность, эвакуированная на Урал, в Поволжье, Сибирь путем титанических усилий и трудового героизма, стала выпускать больше военной техники – самолетов, танков, пушек. А профессионалов катастрофически не хватало, сказались сталинские предвоенные чистки в армии и на флоте.

Сталин спохватился. В приложении к знаменитому приказу «Ни шагу назад», вышедшему в 1942 году, самом тяжелом году для страны, вводились жесткие меры – заградительные отряды. Вводились штрафные роты для солдат и сержантов, а для офицеров – штрафные батальоны. Для летчиков были введены штрафные эскадрильи – штурмовые, бомбардировочные. Кстати, пальма первенства по введению в войска подобных боевых единиц принадлежала вовсе не Сталину, а Гитлеру, только у него были штрафные полки и даже штрафная дивизия.

Иван почувствовал, что начал замерзать. Промокшая одежда не грела, а забирала тепло и тянула вниз. Если бы не нагрудник, он уже бы пошел на дно. Долго удерживаться на воде в летном обмундировании – меховом комбинезоне и унтах – невозможно. Руки и ноги сильно мерзли, зубы стучали. Через десять минут конечности перестали подчиняться, как будто онемели, и сделались непослушными.

Иван с тоской посмотрел в небо – не хотелось умирать в двадцать с небольшим лет. Ладно бы еще от пули – мгновенно. Но вот так, мучительно, замерзая – и врагу не пожелаешь. Он попытался двигаться, заработал руками и ногами, но эти усилия лишь отняли последние силы. Сколько он еще продержится в ледяной воде? Пять минут, десять? Все равно торпедные катера так быстро не подойдут.

Иван решил не мучиться, и, пока еще руки как-то слушаются, лучше застрелиться. Может, это было малодушие – раньше в душе он сам осуждал таких. А теперь понимать стал. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Говорят, что те, кто замерзает в снегу, перед смертью чувствуют тепло и засыпают. Но попробуй уснуть в воде!

Непослушной рукой Иван дотянулся до кобуры, расстегнул клапан, но вдруг понял – пальцы не слушаются. Ну не может он пистолет вытащить! Он клял себя последними словами. «Слабак, даже застрелиться не можешь!»

По лицу, смешиваясь с солеными брызгами, потекли слезы. Развязать пояс, сбросить нагрудник и уйти на дно? Он посмотрел по сторонам: везде свинцовые волны – и никого. Хоть бы какой-нибудь корабль на горизонте!

И так Ивану стало жалко себя, что он заорал в голос:

– Ну ты, старуха костлявая с косой! Вот он я, приди и забери!

Но в ответ только плеск волн.

Перед глазами Ивана с быстротой киноленты пронеслись картинки прежней жизни – родители, университет, друзья. Не ценил он того, что было в его жизни, того, что имел. Полагал – так бывает всегда и у всех. А теперь никто и никогда не узнает, где и как он погиб, – даже могилы не будет. Почему-то этот факт показался ему особенно обидным.

Иван опустил голову: жить оставалось считаные мгновения, и надежды на спасение не было.

Вдруг в глубине морской воды показалась темная тень. Иван испугался. Акула, кит? Хотя какая, к черту, акула в ледяных северных водах?

В полусотне метров от него, разрезая воду сначала перископом, а потом рубкой, показалась подводная лодка. Вот уже корпус ее виден. Чья она? Если немецкая, лучше утонуть. Ни флага на ней нет, ни звезды или свастики на рубке. Может, спереди что-то и было, но лодка стояла к Ивану боком. Настоящий моряк, тем более – подводник, узнал бы модель по очертаниям надстройки, понял бы, флоту какой страны она принадлежит.

Надежда на спасение вспыхнула в душе Ивана с новой силой. Продержаться бы еще чуть-чуть, но сил уже нет даже на то, чтобы крикнуть.

В рубке наверху показались люди – все в черной форме, почти одинаковой у всех моряков. Поди узнай – кто?

Один из них почти сразу увидел Ивана и показал остальным рукой.

Лодка отработала задним ходом и остановилась. Пахнуло соляркой – лодка запустила двигатели для зарядки аккумуляторов.

Из рубки на корпус выбралось несколько подводников.

– Держи! – К Ивану полетел фал – тонкая веревка. Она упала недалеко от него, и Иван в отчаянии понял, что и рядом вроде она, но дотянуться он не может.

Моряки бросили фал еще, и на этот раз удачнее, зацепив Ивана его концом по голове.

Иван уже зубы стиснул, но достать все равно не мог – руки не слушались. Однако он решил ухватить фал зубами. Он сделал несколько попыток, но все они были безрезультатны, только соленой морской воды наглотался.

И тут он увидел, как один из моряков сбросил бушлат на палубу, схватил в руку фал и прыгнул в ледяную воду. Подплыв к Ивану, он обвязал его фалом.

Моряки на подлодке сразу поняли и потянули их к себе. Первым подняли Ивана, за ним – моряка. Иван попытался крикнуть, но получилось только прошептать:

– Штурман рядом, ищите!

Один из моряков встал на колени и наклонился к Ивану:

– Повтори.

– Штурман мой где-то рядом, найдите, – повторил Иван и впал в беспамятство. Он уже не чувствовал, как его на фале спустили через шахту в центральный пост, куда-то тащили… На мгновение он очнулся и почувствовал, как его раздевают, а рядом грохочет дизель и от него веет теплом. Теплом! И снова забытье.

Очнулся он в небольшой каюте, рядом находился моряк во флотской форме.

– Жив?!

– Покамест. Рук-ног не чувствую.

– Отойдут! Мы тебя спиртом растирали, в тепле рядом с дизелем отогревали. Считай, чудом спасли. Запомни этот день как второй день рождения.

– Запомню. Штурмана нашли?

Моряк отвел глаза:

– Нашли. Только не живой он, замерз. В кормовом торпедном отсеке тело. Как фамилия твоя?

– Скворцов, старшина с аэродрома Ваенга. Командир… – Иван снова впал в беспамятство.

Документы его, лежавшие в нагрудном кармане, обнаружили, только прочитать ничего не смогли – от морской воды чернила и оттиск печати поплыли.

Моряк, сидевший рядом с ним, санинструктор по совместительству, а по основной должности торпедист, сразу доложил командиру услышанные от Ивана сведения. Тот, пока шли надводным ходом, сообщил на базу. Личность пилота подтвердили и поблагодарили.

Когда Иван снова пришел в себя, его знобило. На рундуке трясло так, что зуб на зуб не попадал.

Моряк заметил, что Иван пришел в себя.

– Горячего чайку глотнешь?

Иван кивнул. Говорить он боялся, впору язык было прикусить от озноба.

Чай был горячий, терпкий, с сахаром – моряк тоже его выпил.

– Полегчало?

– Немного.

– Я тебе самого лучшего лекарства дам. – Моряк подмигнул. – По распоряжению командира дали, от всех болезней средство. Только выпей залпом и потом не дыши несколько секунд.

Он влил в рот Ивану половину стакана технического спирта, вонючего, как самогон. Во рту обожгло.

– Не дыши, занюхай. – Моряк поднес к носу Ивана кусок черного хлеба.

Иван вдохнул его запах и почувствовал, как спирт растекся по желудку, добрался до кончиков пальцев рук и ног. Показалось – а может, и на самом деле так, что знобить меньше стало, согрелся.