Княжич Юра V (СИ) - Француз Михаил

А потом… потом моё сумасшествие продолжилось. Невозможно несколько месяцев подряд изображать Рамштайн, исполнять их песни, воспроизводить их клипы, вживаться в их роли и немного не поехать кукухой. Я запел.

— 'Nun liebe Kinder gebt fein acht

Ich bin die Stimme aus dem Kissen

Ich hab euch etwas mitgebracht

Hab es aus meiner Brust gerissen…'

Да-да, ту самую песню, припев из которой только что орал, как оглашенный.

Оглядывался своими бешенными глазами и пел. Не сдерживая голоса.

Мы, оказывается, находились на самой крыше какого-то высокого, многоэтажного, но, судя по состоянию, давно заброшенного здания. Там, где я раньше лежал, стоял как-то и откуда-то притащенный каменный алтарь, заляпанный кровью, краской и мясом… ну и иными субстанциями. Вокруг, куда не посмотри, ошмётки… и тела. Пять относительно целых тел и… одно, может два… или три расплесканных до той степени, что различить и посчитать их было трудно.

Если судить, по расположению и одеянию тел, ещё поддающихся опознанию — это были помощники главного «жреца». Его подручные. Хм, а у них у всех, ещё и оружие на поясах присутствует: с золотыми рукоятями, в ярких раззолоченных ножнах, непривычного европейскому взгляду вида и формы… Одарённые⁈

Я резко обернулся, услышав приближающиеся шаги: по лестнице, через специальный выход на крышу, распахнутый настежь, выбегали двое мужчин, наряженных так же, как те мертвецы, что валялись вокруг — в европейские костюмы с раззолоченным оружием на ярких перевязях и со странными золотыми головными уборами.

Я… не перестал петь, глядя на их приближение. Назвать меня хоть сколько-то нормальным или адекватным в тот момент, не повернулся бы язык даже у меня самого. Я, лёгким усилием воли поднял с поверхности крыши кровь, скопившуюся на ней (та же Вода — какая мне разница?) и ударил ей, словно хлыстами навстречу бегущим. И не попал.

Правый успел отскочить в сторону и пустить в меня воздушный серп, в то время как левый вообще исчез в голубовато-белой вспышке с характерным электрическим треском. Я даже успел почувствовать запах озона, прежде чем моя голова взорвалась под сокрушительным ударом Стихии Молнии. Запах озона, палёных волос и жареного мяса. Разобрать, из-за чего именно это случилось: из-за удара кулака, окружённого электрическими разрядами, или от попадания электричества самого по себе, я не успел. Да, честно говоря, это меня уже мало интересовало. Это было не важно, так как «крыша» моя, после этого удара, сорвалась и улетела окончательно.

Очнулся я в своей ванне, в комнате общежития, в которой я лежал, уставясь невидящим немигающим взглядом в потолок или прямо перед собой, уже неизвестно сколько времени. Очнулся, зашевелился и провёл мокрыми руками по своему лицу, возвращаясь в реальность.

Нет, нельзя сказать, что я не помнил, что делал до этого момента, или, что себя не контролировал. Такая отмаза не пройдёт. Всё я помнил…

Только подумал об этом, как тут же пришлось выскакивать из ванны и бежать к белому другу, чтобы избавиться от остатков обеда — запоздалая, отложенная реакция на мерзость произошедшего. Да и выход стресса, накопленного. Всё ж, устраивание кровавых побоищ — не то занятие, которое является для меня будничным. И уж совсем не то, чем бы я хотел заниматься.

Но, это в нормальном, устойчивом психическом состоянии. Когда же падает планка… С таким собой я бы не захотел встречаться, не то, что в гулких коридорах старой многоэтажной заброшки, а и на центральной городской площади при свете дня, в окружении толпы охранников, полиции и Гвардии!

Нет, это нельзя назвать одержимостью или пробуждением какой-то иной, отличной от меня личности, запертой, в обычное время, в тюрьме самого дальнего и тёмного уголка души, с которой я периодически борюсь за право обладания телом — такая отмаза тоже не проканает. Я это был, я… Только, под влиянием ситуации, боли, эмоций, страха, сюрреализма окружающей обстановки, боевой ситуации, антуража, резко поменявшихся правил игры, слегка сместились и приоритеты в сознании. То, что было — «табу», «нельзя», «плохо», «запрет»… вдруг стало… можно. На последствия стало… плевать.

Даже страсть к творчеству осталась. И юмор прорезался… чёрный. Очень чёрный. Да и «творчество» светлыми оттенками не отличалось.

Сначала, был бой с двумя очень сильными противниками. Реально сильными! Куда сильней и опасней того Ратника, с которым я дрался во дворе Зимнего. Воздушник был быстрее, бил точнее, уворачивался лучше. А ещё и уловки применял разные: вроде ядовитых газов, откачки кислорода из объёма воздуха, в конце даже объёмный взрыв попытался устроить на пару со своим товарищем, который вовсе, за счёт Стихии бил, бил и бил меня постоянно. Каждый удар его был мощным, точным и сокрушительным. Моё тело, которое я раз за разом создавал из воды заново, получало сильнейшие, критические повреждения. В те моменты, когда успевал отрасти нос (вместе с головой), я чувствовал запах озона, перемешанный с вонью горелой плоти.

Вот только, убить меня это уже не могло. Ведь не было в этом теле той точки, повреждение которой стало бы критическим для меня. Бить его — всё равно, что бить лужу. Ты её расплёскиваешь, а она вновь собирается, стягивается… Большую лужу, которую невозможно быстро выпарить даже сильными ударами тока. Лужу, которая становится всё больше, больше и больше…

Ребятки так увлеклись избиением моего «бессмертного» тела, что не сразу это обстоятельство заметили. Более того, даже после того, как сумели это сделать — обратили внимание на всё прибывающую воду и пар в воздухе, который, вопреки законам природы и физики, никак не желал рассеиваться, надо было ещё сообразить, что угроза-то для них совсем не от «тела» идёт! В теле, даже сознания, как такового не было. Оно просто поднималось и поднималось. Оно даже не пыталось атаковать. Сознание было в водяном шаре, с футбольный мяч размером, который прятался в тени алтаря.

А опасность для этих двоих…

Я активно конденсировал воду из атмосферы. Я тянул её к этой крыше отовсюду, откуда мог. Она копилась, копилась, наполняла собой, водяной взвесью и паром весь воздух над этой крышей. А, в какой-то момент, ещё и в небе над зданием облака откуда-то появились, закрыв собой солнце. Появились, быстро принявшись разрастаться, превращаясь в дождевую тучу.

В тот момент, когда мои враги осознали опасность, было уже поздно: ловушка захлопнулась. Ведь, проблема-то заключалась в чём? В том, что оба они были слишком быстрыми для меня. Я не имел шанса попасть в них. Не имел шанса ударить, нанеся урон. В то время, как они сами продолжали наносить и наносить удары. Которые, впрочем, тоже были бесполезны.

А, накопив огромное количество воды, я смог незаметно сформировать большой пузырь вокруг крыши здания. Большой пузырь спрессованной воды, за границы которого, уже невозможно было выскочить. Любой удар по стенке этого пузыря вызывал мощные взрывы резко высвобождаемой воды. Мощные и направленные.

Когда противники заметили опасность и попытались прорваться силой, прорубить себе выход из постепенно сужающегося пузыря, их ошарашил этот ответный удар стенки. Они, естественно, увернулись: один — Воздушник высокого Ранга, а значит, априори быстрый, как ветер; второй — вообще, Молниевик, то есть — быстрее молнии может двигаться.

Вот только, увернуться — не значит вырваться. Пузырь стягивался. Стенки становились толще и толще. Пространство внутри сужалось. А удар в любую точку поверхности приводил к взрыву.

Удар Воздушника. Удары Молниевика были для них самих опаснее, чем для меня: внутри стенки была сформирована «сетка Фарадея» из струй более «грязной» воды — то бишь, электролита, то бишь — проводника. Электрические удары распределялись сразу по всей площади внутренней поверхности пузыря.

Неприятное, кстати, чувство. Каждый раз, получая мощный разряд, я утрачивал контроль над той частью своей Воды, по которой он распространялся. Но только части. Основной объём я удерживал. Основной объём, внутри которого уже была сформирована вторая «сетка» чуть глубже пострадавшей первой. В результате, если, после удара Воздушника, ответный взрыв происходил только в одном месте, в том, куда пришёлся удар, и увернуться от него было просто, то вот от попадания молнии, взрывалась сразу вся внутренняя поверхность пузыря. Да ещё и горячим паром обдавала.