Изумруды для (не)любимого (СИ) - Иванова Ксюша

Девочка начинает рыдать, потом падает передо мной на колени. Люди, пришедшие к другим раненым и ухаживающие за ними, посматривают на нас.

— Так, Люцина, — от неловкости я не могу подобрать слов. — Ты это... Давай! Надень на него побыстрее. И, пожалуйста, не надо плакать. Я не знаю... Я не уверена, что это поможет! Но я бы очень хотела, чтобы помогло, слышишь?

Приподняв голову отца, девочка с каким-то благоговением, как мне кажется, надевает на него амулет. Осторожно, словно камень может ее ужалить, кончиками пальцев поправляет его на груди мужчины.

Нет, конечно, чуда не происходит, хоть я, затаив дыхание, и жду его. Старик не подхватывается со своего места и не бежит, здоровый и счастливый, домой. Но ведь эффект может быть и не сразу наступит?

Сказав пару обнадеживающих, я надеюсь, слов, я иду к тому раненому, который громко стонет. Он лежит один. Поэтому, позвав с собой очень вовремя подошедшую Пиппу, мы сами надеваем на него амулет.

Следующий, юнец, лишившийся в сражении правой руки, плачет, когда я, сама едва сдерживая слезы, пою его водой, а потом снабжаю своим украшением.

— Госпожа, госпожа, — шепчет он и, кивая головой на культю, замотанную в кровавую тряпку, продолжает. — Как мне теперь такому жить? Кому я теперь нужен? Я работать в поле не смогу! Я меча теперь не удержу... Моя невеста бросила меня, когда узнала...

— А родители? — намочив во воде платок, ласково вытираю у него со лба выступивший пот.

— Я — сирота. У меня никого нет.

Мне его так жаль, так жаль, что просто слов никаких нет. Но что я могу сказать ему? Что могу пообещать, чтобы убрать из взгляда вот это вот страшное отчаяние, застилающее разум? Ничего.

— Я попозже приду к тебе еще, — легонько треплю его по волосам. Сколько ему? Лет 18-19? Он мог бы быть моим сыном... Там, в моем настоящем мире.

— Пиппа, — шепчу служанке. — Присматривай за ним, ладно!

Она согласно кивает, преданно глядя в мои глаза.

Так мы снабжаем всех раненых моими камнями, пока не остается всего один. Тот, который лежит за занавеской.

Да, конечно, всё можно оправдать тем, что человек ранен и страдает. Да, для меня этот молодой и красивый парень, явно неравнодушный к той, в чьем теле я по воле каких-то необъяснимых сил оказалась, такой же чужой, как и мой, так называемый, муж, как и все люди, находящиеся в этом замке, но...

Я не могу просто так туда пойти! Вот просто чувствую, что не могу, и всё!

Оглядываюсь вокруг, не торопясь туда идти.

И вдруг натыкаюсь взглядом на стоящего в дверном проеме, и опирающегося плечом на косяк, Дэймона. И давно он за мной наблюдает?

Он медленно обводит взглядом залу, останавливается на каждом раненном. И я очень отчетливо ощущаю то, что он чувствует при этом. Боль. За каждого из них. Из тех, что пошел за ним, доверился ему, своему предводителю. Наверное, такую боль ощущает каждый полководец, каждый генерал, обходящий поле битвы и видящих мертвых и раненных, тех, кто послушав его приказ, потеряли самое дорогое, что имели — жизнь и здоровье.

Но, в то же время, когда он снова возвращается глазами ко мне. И смотрит прямо в глаза, я вижу боль и усталость обычного человека и... гордость... Как если бы он гордился мною за то, что я им пыталась помочь.

И, повинуясь внезапно возникшей в моем сердце потребности, не отдавая себе отчета, вместо того, чтобы нести последний амулет раненому, я иду навстречу своему мужу и...

16 глава. Первые результаты

А он, оказывается, очень высокий. И мне, чтобы надеть ему на шею амулет, пришлось встать на цыпочки.

Я ведь запросто сделаю их столько, сколько нужно, правда?

А ему тоже больно, он весь изранен...

Своим неуклюжим животом коснулась его белой рубашки, и, мне показалось, что я даже почувствовала жар, исходящий от сильного тела. И глаза были близко-близко... А глаза у него... Боже, я словно в омут с головой падала, и не могла — не могла, как ни старалась, от них оторваться!

Дэймон поймал мои руки и опустил вниз вместе с амулетом.

— Эсми, нет, не нужно, — проговорил неожиданно ласково, с легкой улыбкой глядя мне в глаза. — Я в порядке. Отнеси его... моему брату.

Кивок в сторону занавесок.

Брат? Вон оно как...

— Пойдем вместе, — сказала я, не зная, как объяснить, что я считаю неправильным, не нужным вот эту странную ситуацию с нашими (ахаха "нашими") отношениями! Так не должно же быть! И дело вовсе не в ребенке! Дело в том... Что... Ну, Даша, в чем дело? В том, что тебе, Дарье Снеговой, больше нравится именно этот мужчина? В том, что и физически он интересен тебе? В том, что не молодой златокудрый красавец привлекает тебя, а вот эта мощь, вот эта энергетика, которую у нас бы назвали властностью... Ну, разве в твоем мире не это является самым манящим качеством мужчины? Он входит в помещение, и все склоняются...

Причем, они склонялись буквально.

Пока мы шли к тому месту, где лежал его брат, родственники раненых кланялись, с уважением говоря "господин", а раненые, те, которые в состоянии, прикладывали руки к сердцу.

И блин! Ну, мне-то уж что, казалось бы? А мне... гордо за такую вот их любовь!

И у занавески я вдруг понимаю, как должна поступить!

Останавливаюсь. Хватаю его за руку и вкладываю в ладонь амулет.

— Надень ему сам. Я.... не хочу... прикасаться...

Удивленно выгнутая бровь. Ожог прищуренным взглядом. И такой... я бы сказала ментальный удар куда-то в солнечное сплетение — так восприняла я его горячий взгляд... Что в нем? Ревность? Да, очень похоже.

Дэймон наклонился к моему уху, одновременно забирая амулет.

— Ты же говорила, что любишь его...

— Пфффф... Да-а-а? Ну-у-у-у... Врала! — выдала я.

И пусть меня простит настоящая Эсми! Пусть потом, по возвращении, как хочет расхлебывает все то, что я сейчас творила! Но пока я здесь, пока я в этом теле, я... не хочу так! Я чувствовала, что хочу иначе! И раз уж я оказалась здесь, раз уж именно так сложилась моя жизнь, я вдруг, в этой зале, наполненной раненными, рядом с непонятным мне человеком, зовущимся моим мужем, вдруг решила, что буду жить ее так, как подсказывает мне сердце!

Дальше уже сочиняла так, как позволяла фантазия. Тоже шепотом, чтобы окружающие не слышали, добавила:

— Была обижена на тебя. Хотела отомстить. И вот... Придумала такое...

И он, конечно, не поверил. С усмешкой покачал головой. Но когда первым шагнул за занавеску, в последнем взгляде я уловила что-то такое... задумчиво-грустное, тоскливое, но и с отблеском надежды. Или мне просто показалось?

Но, к счастью, входить туда и стоять между братьями, как между двух огней, мне не пришлось.

— Госпожа Эсми, — позвала меня женщина, сидящая у постели раненого мужа. — Можно поговорить с вами?

Я с облегчением выдохнула и, пожав плечами в сторону мужа, мол, ну, ты и сам справишься, направилась в дальний угол залы.

— Что случилось? — спросила, подойдя.

— Мой Гарет домой собрался. Говорит, мол, легче ему стало. И в груди больше огнем не жжет.

Молчаливый высоченный и плечистый Гарет с заросшим черной щетиной лицом сосредоточенно собирал в тряпочный мешок свои нехитрые пожитки — нож, куртку, деревянную миску с ложкой.

— Не знаю уж, то ли заклинания магички, наконец, подействовали, то ли... — женщина схватила меня за руку и, со слезами глядя в глаза, заговорила тихо-тихо, так, видимо, чтобы остальные не услышали. — Магичка у нас бессильная. Все так говорят. Все это знают. Вы только не выдавайте, что я так сказала! Ее же от службы Королевских магов к нам прислали, если она узнает, что я вам так сказала, разозлится и нажалуется на нас. Это всё ваш дар, правда! В наше княжество, наконец, придет мир и процветание! Мы, наконец, заживем не хуже, чем соседи, а может, даже и лучше, раз уж наша госпожа ощутила в себе дар! Да еще и оказалась настолько добра, что решила милостью дара своего и драгоценными камнями, наследием рода Коннорсов, поделиться с нами, простыми смертными! Благодарю вас, милая наша Госпожа Эсми! Благодарю! Мы пойдем домой, там нас детишки дожидаются! А амулет вернем обратно через несколько дней, когда удостоверимся, что Гарет окончательно здоров...