До сего дня я полагал, что пределом моих способностей к управлению силой смерти является способность тела выдержать эту самую силу. Бессмертие убирало это ограничение… Но, похоже, сами мои способности к использованию энергии имели свой предел. Вероятно, очень большой и хорошо тренируемый предел, но он всё же был: и лёгкое, тянущее чувство внутренней усталости было тому свидетельство. Усталость не разума, но души… В некотором роде — удивительное чувство.
Я знал главное правило тонкой работы. Чувствуешь усталость, даже лёгкую: прекращай немедленно. Иначе велик риск ошибок. Поэтому я медленно, аккуратно запечатал проклятье, разрывая связь с ним и открыл глаза.
Меллистрия выглядела плохо. Побледневшая, слегка вспотевшая и усталая: но в её глазах горела надежда. Я кинул взгляд на солнце: когда мы прибыли на поляну было раннее утро, но сейчас оно уже клонилось к закату. Да, пожалуй, часов восемь мы так сидели, не меньше. Стоит размять кости.
— У тебя получилось? — требовательно спросила она.
Краем глаза я отменил небольшую дыру в её наплечнике, пробитую силой смерти.
— Отчасти. — покачал головой я. — В этом проклятье слишком много силы. Конечно, я смогу его снять, но сейчас я начал уставать. С усталостью возрастает риск ошибки, поэтому я прекратил. Но, думаю, ещё несколько таких сеансов, и ты будешь здорова.
Меллистрия задумчиво погладила живот.
— Ты знаешь, а ведь я чувствую его. Это проклятье. Теперь, когда ты добрался до него… Это словно область ноющей пустоты в моём теле. Не слишком большая, но отчего-то внушающая ужас…
— Отдохни. — внимательно осмотрел девушку я. — Ребёнок не пострадал, но тебе досталось. Залечи рану, через которую я высасывал силу проклятий, и выспись. Через пару дней продолжим.
Девушка кивнула, смотря в сторону, и откинула назад мокрые от пота волосы. Затем она отошла к краю поляны и принялась раздеваться рядом с речкой. И это зрелище, пожалуй, было намного лучше утреннего… Вот ведь бестия, она ведь специально!
— Не хочешь присоединиться? — хлопнула ресницами Меллистрия, хитро посмотрев на меня с полуоборота, прикрывая грудь руками.
Разумеется, я был опытным мужчиной и мог бы не поддаваться на такие женские уловки. Но разве король не может позволить себе маленькие слабости? Я мягко подхватил тихо взвизгнувшую девушку и понёс её к реке на руках. И, могу признаться без тени лжи, пожалуй, это занятие любовью было лучшим из всех, что было у меня за всю жизнь в королевствах. А может, и не только в них...
Труды, вложенные в эту интригу, вне всякого сомнения, стоили каждой потраченной секунды.
Глава 27
Мы с Меллистрией возвращались в город молча, каждый думая о своём. Затрудняюсь сказать, о чём думала королева, однако я был просто переполнен самодовольством. Несомненно, владычица Таллистрии не была лишена лёгкой наивности и некоторых недостатков, но это с лихвой компенсировалось неплохим умом и крайней эффектной красотой.
Это была хорошая игра, и я победил, получив и её, и Таллистрию. Теперь стоило обратить свой взор дальше, обдумывая дальнейшие планы покорения королевств. Взять Бингл? Алхимики там, конечно, лучшие, но вот граница Таллистрии с Бинглом пролегала через почти непроходимые болота. Легче всего в руки упал бы Харен, учитывая, что его королём был рыцарь-странник, но в этом и была загвоздка: его смещение могли не понять в ордене. Нелея была бы неплохим вариантом: отрезанная от остальных непроходимыми горами и лесами, имеющая единственный горный перевал, эта страна могла послужить неплохим убежищем. Но мне претило думать о том, что когда-то туда придётся отступать…
Оставались Ниора и Лиссея. Наверное, в чём-то эти королевства можно было назвать антагонистами, подобно Ганатре и Палеотре: пустынные земли Ниоры были едины под властью всесильного монарха, а зелёные холмы Лиссеи наоборот, были рассадником аристократической вольницы, где сам король был лишь первым из равных. Страна пустынь и страна бардов — с кого же мне начать? Покорение разрозненной страны могло показаться лёгким вариантов, но с репутационной точки зрения можно было потерять немало. А вот короля Ниоры уважали немногие: быть может, если вторгнуться под предлогом освобождения от его тирании, аристократы легко поверят в это…
Открытые городские ворота пустовали, когда мы с Меллистрие приблизились к ним: приказа вернуться на посты и в жилые дома пока не поступало, и жители вместе с солдатами исправно отсутствовали, выполняя волю своего короля и его королевы. Я уже было собирался направиться в королевский дворец и отменить приказы… Но именно в этот момент на безлюдную улицу, мощёную камнем, медленным, неторопливым шагом вышел человек в иссиня-белом балахоне, преграждая мне дорогу.
Я остановился, смерив взглядом наглеца. Синий и белый… Цвета Ренегона. Но неужели он явился один?
— Представьтесь, мастер Наглец. — прищурился я. — Вам никто не объяснял, что невежливо загораживать дорогу королю и его королеве?
Человек откинул сине-белый капюшон и посмотрел на меня пронзительными тёмно-синими глазами. Он был молод: лет тридцать на вид, не больше, но совсем не создавал впечатление юнца. Не будучи лысым, мастер имел невероятно короткие, идеально срезанные волосы, тонкий греческий профиль и изящный аристократический нос.
— Моё имя Мастер Гастон. — представился человек. — Милостью Отца нашего я первый советник его святейшества Этериаса Инвиктуса, руки самого создателя, и доверенная рука Его Величества Кормира II, величайшего из владык людей.
— Очень рад за вас, мастер Гастон. — равнодушно посмотрел на человека я. — Но вы мне определённо не нравитесь. Будьте любезны покинуть наш город.
— Боюсь, я не могу этого сделать. — покачал головой наглец.
— А это и не предложение. У вас нет власти и выбора здесь — нацепил на лицо брезгливо-надменную маску я.
Однако Гастон не моргнул и глазом, продолжая изучающе смотреть на меня. И вскоре спокойно заявил:
— Человек по имени Горд, именуемый владыкой пламени, воином стального обруча и повелителем синевы и бирюзы. От имени церкви нашего Создателя и Его Величества Кормира II Ренегона я обвиняю вас в преступлениях против всех добрых людей королевств. Вы виновны в узурпации власти, что не должна принадлежать лишь одному человеку, и принесли множество страданий нашему народу. Вы обвиняетесь в практике искусств столь отвратительных, что требуют жизни людей для их использования. Вы убивали и грабили людей Септентриона, совершили множество злодеяний столь страшных, что даже худший из безумцев ужаснулись бы им. Множество невинных людей погибло от вашей руки. Я сомневаюсь, что есть хоть что-то, что может вас оправдать, однако… Хотите ли вы сказать что-то в свою защиту?
