Матабар VI (СИ) - Клеванский Кирилл Сергеевич "Дрой"

Он не жаловался. И не сетовал на свою судьбу. Лишь крепко обнимал невесту, дышал ароматом её кожи и кутался в тот покой, который она ему дарила. Большего он не просил. Большего ему было не надо.

— Я тоже тебя люблю, Арди.

— Тоже?

Тесс склонила голову на бок и буквально легла на его руки.

— Чтобы что-то сказать, дорогой, не всегда надо произносить это вслух.

Да, наверное, она была права… По какой-то странной причине Ардан подумал о письме матушке, которое ему доставили этим утром. Он пока так его и не открыл. Сам не зная почему, оставил на кухне, но открыть не смог. Что-то ему подсказывало, что внутри он найдет слова, которые обожгут его.

Скасти бы сказал, что Арди просто стал «лучше слышать ветер», а сам юноша все списывал на профессиональную деформацию. Они переписывались с матушкой дважды в месяц, и письма приходили, с небольшой разницей, примерно в одно и то же время.

Но сейчас в их почтовом ящике конверт обнаружился с опережением графика почти в неделю. Что-то случилось. Сама же плотная бумага казалась чистой и ровной, совсем не мятой и без характерных сероватых разводов, которые могли бы оставить слезы. Марку наклеили ровно и по контурам, а значит, делали не впопыхах и даже с каким-то предвкушением.

Значит, что бы ни произошло у Шайи, это была скорее радостная новость, чем плохая.

Почему же тогда Ардан решил прочитать письмо только после их с Тесс свидания?

Может быть, Скасти оказался бы прав, и юноша действительно «лучше слышит ветер»… А вместе с этим он понял о Гекторе кое-что еще:

— Тесс.

— Что, дорогой?

— Можешь мне кое-что пообещать?

— Да, что?

Ардан прикрыл глаза и вдохнул аромат весенних цветов, распускающихся у ручья. Вдохнул так, будто последний раз.

— Если я когда-нибудь не вернусь, то, пожалуйста, не носи черное слишком долго. Найди кого-то, с кем тебе будет хорошо и кто поможет тебе двигаться дальше.

Тесс повернулась и посмотрела ему в глаза. Так глубоко, как не заглядывал никто, кроме лесных друзей. Так глубоко, как мог заглянуть только человек, не боящийся Взгляда Ведьмы. Знавший о нем, но совсем не боявшийся.

— Хорошо, Арди-волшебник, я пообещаю тебе это, — твердо произнесла она, горячим дыханием обдав мокрое от дождя лицо юноши. — Если и ты пообещаешь мне, что если со мной что-то произойдет… не знаю, сцена рухнет или проводка пожар устроит, то и ты долго оба кольца на груди носить не станешь. Тоже найдешь себе кого-то, кто поможет двигаться дальше.

По традиции Галеса вдовы в траур носили черное, а мужчины нанизывали на кожаные ремешки оба обручальных кольца и надевали те на шею. Строгих временных рамок у самого траура не имелось. Каждый выбирал свой срок самостоятельно.

Арди, заглядывая в искрящиеся глаза, уже знал ответ. Представить себе, что он будет так же обнимать другую; что будет наперебой, взахлеб делиться историями прошедшего дня; смеяться до боли в животе, нежиться в тишине молчания, танцевать до усталых колен и за руку брести по набережной; представить, что ему снова придется узнать, что любит другая, о чем переживает, над чем задумывается и о чем мечтает; представить все это… Ард даже не мог.

А может, не хотел. Матабар жил наставлениями самых разных зверей. И мало кто из них выбирал себе пару на всю жизнь. И может, все дело в том, что Ардан был юн и наивен, а может в том, что стал учеником волчицы, но он точно знал одно.

Тесс — пусть не первая, пусть вторая, но последняя женщина в его жизни. Другой ему не надо. Ни сейчас, ни когда-либо потом. И это не громкие слова влюбленного юнца, а констатация факта. Такая же, что вот-вот и на востоке взойдет солнце, а их ночная прогулка, провожавшая уже окончательно состарившееся лето, подойдет к концу с первыми лучами рассвета.

— Я не могу пообещать тебе этого, Тесс.

— Тогда с чего ты взял, что могу я? — прищурилась девушка и опустила щеку ему на грудь. — Пойдем танцевать.

— Под дождем?

Тесс кивнула.

Милар был прав. Девушки действительно любят небольшие приключения.

Арди пожал плечами, и они, перебежав через осиротевшую без автомобилей дорогу, остановились около самого края набережной. Арди приставил посох к парапету и вытянул правую руку. Тесс вложила свою ладонь в его, а свободную прижала к спине жениха. Ардан прикоснулся к её талии.

Они закружились под звуки лишь им одним слышимой мелодии. Тихой. Молчаливой. Совсем как осенний дождь, составлявший им компанию и двигавшийся в такт с Ньювой.

* * *

Когда Ардан снова смог осознавать реальность, то Тесс с труппой уже закончили программу. Они сыграли и спели всего пять песен, вместо обычной дюжины, с которой выступали в «Брюсе». А публика… публика молчала.

Как завороженная, после того, как отзвучала последняя нота, толпа сидела на своих местах. Мгновение, другое, третье, почти несколько секунд прошло от того, как Тесс отошла от Лей-микрофона, а Шиллер отодвинул ото рта мундштук саксофона. И только затем публика взорвалась овациями.

Разом поднявшись с мест, сотни людей зааплодировали. Все громче и громче, и громче, пока самая фривольная публика на балконах не зашлась в криках и в воздух не полетели шляпы. Раскрасневшаяся Тесс и парни из труппы сияли почище отполированного металла, коим звенели зрители. Пока опускался занавес, они кланялись и хватали руками цветы, которые кидали им из партера прямо на сцену. И даже после того, как опустился занавес и на край сцены вышел конферансье, люди не давали ему и слова сказать. Они аплодировали и, кажется, пытались вспомнить, кто они, чтобы вернуться из тех далей, куда уплыли под чарами музыки и голоса Тесс.

Арди, забрав посох и убрав фотографию тестя Пижона во внутренний карман пиджака, юркнул за дверь ложи. Он спешил поздравить Тесс с явным успехом.

Ориентируясь, скорее, по запаху, нежели опираясь на поверхностные знания об архитектурном искусстве, Ардан вышел на запасную лестницу, откуда, спустившись ниже, попал в очередной коридор. Громадный и просторный. Заставленный громадными рулонами с цветной бумагой для декораций, костюмами на вешалках и манекенах, какими-то куклами, самым разнообразным реквизитом и, неизменно, усыпанный по стенам крюками с канатами и веревками, державшими высокие леса.

У всего этого, наверняка, имелись свои, трудно объяснимые и столь же не поддающиеся интуитивному запоминанию, слова, но Ардан их не помнил.

Миновав коридор, он попал в просторную комнату, из которой отделялись рукава, ведущие в другие подсобные помещения и гримерки. Но сейчас основное действо проходило именно здесь. Среди разбросанных по полу партитур, сброшенных на диваны пиджаков, и звона бокалов с искрящимся, игристым вином.

— Ура-а-а! — кричал Энер Бровский, ловко разливая по бокалам напиток.

— За наш триумф, друзья и подруга! — вскочив на один из диванчиков, крикнул Дарабор Гувов. Как и всегда, ему хватило одного только запаха, чтобы раскраснеться и предстать в том образе, за который потом будет стыдливо сопеть его добродушная и немного замкнутая жена.

Братья Армирские в этот момент, сжав руки, прыгали вокруг смеющейся Тесс. Один только Шиллер, саксофонист, сидел в углу и, раскручивая карандаш в длинных, тонких пальцах, что-то переписывал на нотном листе.

— Тут поменять… здесь другая тональность будет лучше… а тут все переписать…

— Арди! — воскликнула Тесс и, юркнув под руками своих друзей, буквально подлетела к юноше.

— О, жених! — воскликнули музыканты и отсалютовали бокалами.

Арди не был сильно знаком с труппой. Знал их по именам, пару раз они ужинали вместе, и на этом все.

Тесс крепко его обняла и посмотрела в глаза снизу вверх. Счастливая и лучащаяся радостью, граничащей с детским восторгом.

— Ты видел⁈ Видел, как нас провожали⁈

— Конечно, дорогая! — закивал Ардан. — Вы были бесподобны… ты была бесподобна.

Последнюю фразу он произнес так тихо, чтобы услышала только невеста. Тесс выступала вместе с труппой, и это, несомненно, был их общий триумф, но… его волновала только она.