Ворожея: Лёд и Пламень (СИ) - Шмидт Тося

— Что вам там известно? Мара что-то говорила про мать, но я не придала этому значения. Рассказывай давай! — Вила села на лавку, всем видом показывая, что рассказать придётся.

— А что рассказывать? Упыри, ты как знаешь, завсегда Маре служат. Вот она нам с братьями и приказала пойти в лес той ночью, найти там бабу и свёрток, что та несёт, отнять. Мы и пошли. — Тишка уселся на пол, сложив длинные ноги по-турецки.

— Идём по лесу, темно, холодно. Видим: баба шастает по кустам. — Он прикрыл глаза, вспоминая ту ночь.

“Тёмный лес ярко освещал бледный свет полной Луны. Четыре упырёнка уже час крались следом за идущей по тропе женщиной. Она постоянно озиралась, нервно кусая разбитые в кровь губы. Лицо её несло следы недавних побоев, а к груди был прижат свёрток из ткани, который она бережно поправляла. Этот свёрток Мара и приказала отобрать, но что делать с ним дальше, не сказала.

Упырята нагнали бабу и выскочили ей под ноги. Та лишь сильнее сжала губы и прижала ношу ближе к груди. Нечисть кусала её ноги, рвала одежду. Пока, наконец, обессиленная женщина не упала на землю, выпуская тряпьё из ослабевших вдруг рук. Видимо, Мара тогда и ей явилась, так как, протянув руки к тряпкам, женщина едва слышно прошептала:

— Отдам, отдам, лишь спаси её.

Свёрток чудом схватил Тишка, пока упырята трепали бабу. Заглянув в него, он… бросился прочь. Братья кинулись за ним, пытаясь отобрать то, что теперь бережно прижимал к своей груди Тишка. Но он чётко решил, что отдаст находку ведьме, которая его привечала. Однако на болоте перед избой его нагнали, и завязалась потасовка. Именно тогда Ясиня и отобрала свёрток. А потом долго выхаживала Тишку, которого Мара чуть не угробила. От того, видать, часть духа в нём и сохранилась, вытаскивала с того света, ну или где там упыриная суть обитает, как человека”.

Это он и пересказал Вильфриде.

— Ну а дальше ты знаешь, тебя там бабка нашла и как внучку воспитала. Знала она, что в тебе сила таится страшная и что Мара к тебе явится. И Макошь то знала, а оттого судьба твоя в две нити ей сплетена, но какую выбрать, лишь ты решишь. Не может Мара тебя забрать силком. Макошь и тут её в дураках оставила, напряв вторую дорожку для тебя. Но обе они сплетены с тем, кому меч Харалуг по судьбе начертано сыскать, но без тебя тот меч ему не поможет, ваше полотно жизни вместе соткано.

Вила задумалась, Харалуг, скорее всего, князю земель древлянских судьбой найти написано, но как она может ему помогать, потомку того, кто так обидел её бабку?

Решив, что разберётся с этим, как князь заявится, встала с лавки и принялась печь растапливать, а то за разговорами совсем про тесто на пироги забыла.

Прошка, уже совсем привыкший к присутствию коловерши, уселся на того сверху и поехал в гости к овиннику. Тишка, после рассказа притихший, копошился у печки. А Вила всё думала о том, что Макошь ей напряла. Понимала, что выбор за ней, но его, по сути, и не было: или стать прислужницей Мары, или ненавистному князю помогать. И тот, и тот вариант ей совсем не нравились.

Плюнув на всё, она испекла пироги, накрыла их рушником и подхватила корзинку. Предупредила домочадцев, что пошла в лес, пора первые травы собирать. Серп, висевший на притолоке, прихватила и вышла во двор.

В лесу было тихо, солнечные лучи пробивались сквозь листву и приятно грели кожу. Вильфрида уже набрала берёзовых листьев, почек и теперь искала жабник, красивый цветок с пятью белыми пушистыми лепестками. Предстояло ещё собрать листья и цветы царь-зелья, баранчиков, серёжки ольхи, молочника корень накопать.

Каждую траву она сперва трогала, определяя, есть ли в ней сила, просила мать-землю дозволения дать для сбора растения.

Сам сбор тоже был делом непростым. Следовало прочесть наговор, под определённым углом срез сделать, задобрить землю за дары. Подарить ей монетку из серебра, ленту алую или ещё чего.

До обеда, считай, и проваландалась, но и половины из нужного не собрала.

Солнце уже высоко стояло, пора было найти тенечек да отдохнуть. А то полуденница поймает и накажет. Наконец нашлось удобное место под раскидистым деревом. Придремав, Вила вспомнила первую встречу с этой нечистью.

“Ей было лет десять. Убежав в поля на берегу реки Белой, она совсем позабыла счёт времени. А когда поняла, что наступил полдень, была вдали от леса, посреди огромного поля. Солнце стояло в зените, и его лучи жарко припекали голову. Устав от игр с полевиком, Вилька двинулась в сторону реки, как вдруг на тропинке заметила женщину.

Окружённая маревом жара, златовласая, с серпом в руке, она словно поджидала девчушку. От страха гулко заколотилось сердце, а незнакомка, будто плывя по воздуху, подобралась ближе и взмахнула серпом. Может и сгубила бы, да полевик не дал, утащил Вилу в густую траву. Долго её потом после той встречи бабка отпаивала отварами разными…”

Наконец жара спала, и Вила снова отправилась травы искать. Вскоре она натолкнулась на нору — тёмный узкий лаз меж двух камней, откуда тянуло прохладой. Заглянув внутрь, она ничего не увидела в кромешной темноте, но что-то словно тянуло внутрь.

Поведя рукой, она зажгла синеватый огонёк, ведьмин, как называла его бабка. Пока из колдовства только это она и умела, всё остальное так, волшбой и не назвать, ведовство одно. Но Вила и сама не горела желанием иметь силу — не будет от неё покоя, это она знала точно.

Огонёк плыл впереди, освещая стены, покрытые каплями воды. Извилистая тропка спускалась вниз, было прохладно и сыро. Вскоре Вильфрида вышла в пещеру. Большая, конца не видать. С потолка её падали тяжёлые холодные капли. Одна попала за шиворот, заставив поёжиться.

Осмотревшись, она поняла, что толком ничего не видит, и двинулась вперёд. Чем дальше она шла, тем больше становилась пещера. Вила уже могла различить очертания стен, покрытых сталактитами и сталагмитами. Казалось, что они вот-вот сомкнутся над её головой.

Воздух становился всё тяжелее, и Вила начала ощущать, как её охватывает ужас. Она остановилась и прислушалась. Где-то впереди послышался стон.

Вила медленно двинулась вперёд, осторожно ступая по неровному полу. Стоны становились всё громче, и теперь она могла различить, что они доносятся из-за поворота.

Собравшись с духом, Вила заглянула за угол. И тут же отшатнулась в ужасе. На неровной стене из камня висел человек. Лицо его было скрыто копной давно нечесаных спутанных волос. Грязные рваные лохмотья свисали с изнеможденного тела. Он был тощ, и через прорехи в одежде виднелись торчащие рёбра. Его кожа была бледной и морщинистой, а глаза глубоко запали. На голове у него была надета чёрная корона, украшенная драгоценными камнями.

Корона, сделанная из серебра, потемнела от времени. Она была тяжёлой и неудобной, и старик с трудом удерживал голову, глядя на вошедшую девушку.

Казалось, что он прикован к стене уже много лет. Его тело было покрыто язвами и ранами, а волосы и борода были длинными и спутанными. Он был похож на человека, который вот-вот умрёт.

Но, несмотря на свой жалкий вид, дед был всё ещё жив. Его глаза горели огнём ненависти, и он смотрел на Вилу с презрением.

— Зачем явилась? — голос старика был похож на карканье вороны, сухим и трескучим. — Проверить, не подох ли я тут?

Вила подошла ближе, пересиливая свой страх.

— А вы кто?

Дед закашлялся, поднял глаза на неё, принюхался зачем-то. На миг его глаза сверкнули.

— Я-то? Кандальник, как видишь, — он встряхнул тяжёлыми железными оковами, которые были покрыты рунной вязью. — Заточили тут и подыхать бросили. Силы моей боялись, а ты сама-то кто? А то будто духом знакомым пахнет. — Его глаза вспыхнули огнём, или ей это только показалось?

— Так вы колдун? — ведьма присела на камень и представилась. Ей вдруг стало жалко этого старика; судя по отметинам на руках, висел он тут ой как давно.

— Ещё какой, самый сильный из живущих на свете. Но отобрали силы. Проклятая Мара приковала тут. Хотела, чтоб я мужем её стал, а я возьми да откажись, — новый приступ кашля сотряс тщедушное тело.