Ворон, каркни на счастье (СИ) - Разумовская Анастасия

— Мэ-э, — съязвила я и полезла руками в кипящий котёл.

Кариолан схватил меня за запястья.

— Проклятье! — простонал в отчаянии. — Нужна какая-то служанка. Я не смогу быть постоянно с этой…

К его чести, жених запнулся. Если он будет знать, что я разумна, то в брачную ночь, а, может, и до неё, войдёт в мой шатёр и ляжет со мной… Нет, не хочу. Я глупо захихикала. Эйдэн покосился на меня и ухмыльнулся в усы. Интересно, почему он так не любит Седьмого ворона?

Тэрлак вздохнул и разгладил длинные усы:

— Ну-ну, Кр. Тебе ей детей делать, а ты покормить девоцку не можешь.

— Мы ещё не женаты, — запальчиво возразил Кариолан.

— Это ненадолго. Доедем до Безжалостной и поженитесь.

— А разве не…

Эйдэн насмешливо поднял брови. Тэрлак снова терпеливо вздохнул:

— Нет, мальцик. К кагану ты должен приехать уже женатым мужциной. И желательно, цтобы в цреве твоей жены уже не было пусто.

Я бы подавалась, если бы сейчас ела, но потупилась и шлёпнулась на задницу — искусство, которое так хорошо получается у детей, и которое я оттачивала не один месяц. Жаль, некому оценить. Насмешливый взгляд Эйдэна сообщил мне, что ценитель всё ж таки нашёлся.

Тэрлак принялся разливать варево по деревянным мискам.

— Тьма плывёт над степью. Тьма. И в последней битве могут погибнуть все семь воронов. У нас, шестерых, есть сыновья, а кого оставишь после себя ты, Седьмой? Радуйся, малыш, цто каган сам подобрал тебе невесту из хорошего рода. Да благословят его звёзды!

Род или кагана, ворон не стал уточнять.

— Если мир погибнет, — сердито возразил Кариолан, приняв миску в ладонь, — с ним погибнут не только вороны, но и воронята.

— Если, — заметил Эйдэн и стал есть, жмурясь от удовольствия.

Кариолан тихонько вздохнул и принялся меня кормить, просовывая в губы кусочки мяса. Руками. Меня затошнило. Им бы тут ложки не помешали. Я постаралась чавкать погромче. Это было кроличье рагу, и, к чести второго ворона, очень-очень вкусно приготовленное. Я даже не подозревала, что такое можно сделать на костре!

— Церез три дня пути мы будем на Волцьем перевале, — вдруг нарушил тишину Третий ворон. — Там есть безликий алтарь. Можно поженить молодых там.

Я поперхнулась и раскашлялась: Волчий перевал! Это ведь тот самый, про который говорила Синди? Где под чужими именами принц Марион и его супруга Дризелла держат таверну? Отняв у опешившего Кариолана миску, я поспешно доела рагу, помогая себе рукой, а потом встала и молча вернулась в шатёр. Выложила лягушку, чтобы случайно не придавить во сне, прошла и села на попону, уткнулась в колени.

Если я сбегу, то Кариолана жестоко убьют. Ужасно! Просто ужасно жить и знать, что ты виновен в чьих-то страданиях. Но…

Если я останусь, то…

Я представила дальнейшую жизнь. В красках. С нелюбимым мужчиной, который заходит к тебе только по ночам и только с целью обзавестись потомством. Чужая, в чужой стране, где все говорят на ужасном свистяще-цокающем языке. Где вообще всё другое: другое небо, другая земля, традиции и обычаи. И никогда, никогда я больше не увижу гор, и…

— Ц-ц-ц, — моего плеча коснулась широкая ладонь. — Девоцка, не делай мир мокрее, цем он есть.

Я ткнулась в плечо вошедшего Эйдэна и разревелась, всхлипывая.

— У меня доцке пять лет, — шепнул ворон мне на ухо. — Я её называю «цэрдэш», плакса. Но она всё равно любит забраться на мои колени и плакать. Где у вас столько воды помещаеца, сиропцик?

— Не хочу замуж, — выдохнула я.

Он тихо рассмеялся, погладил мои волосы.

— В брацную ноц вы с Каром обниметесь и будете рыдать. Хорошо, когда у мужа и жены есть общее цто-то.

— Кариолан мне не нравится! Спесивый, как гусь. Уж лучше бы ваш каган решил женить на мне тебя или Тэрлака.

— Хоцешь быть моей третьей женой? — вкрадчиво поинтересовался Эйдэн.

— Что⁈

Я отстранилась и уставилась на него. И снова этот насмешливый, весёлый взгляд и поднятые широкие брови.

— У меня две жены, — охотно пояснил Третий ворон. — Касьма и Фатьма. Касьму я люблю больше, но у Фатьмы — два сына, а у Касьмы только доц, поэтому Фатьма — старшая. Хоцешь, я поставлю для тебя третий шатёр в моём ойка́не?

Конечно, я понимала, что Эйдан издевается надо мной, и всё же встала, вытерла слёзы.

— Не хочу. Я не умею драться. А твоя Фатьма наверняка попытается выдрать мне косы. Касьма присоединится к подруге, и тогда мне не жить совсем. Общий враг, знаешь ли, объединяет.

Эйдэн рассмеялся, легко вскочил с корточек.

— Я разожгу тебе оцаг. И принесу побольше покрывал.

— Подожди, ты можешь научить меня вашему языку? А то как я пойму, если Фатьма крикнет Касьме: «убей эту потаскуху»?

— У тебя жених есть, он науцыт.

Я перехватила его рукав.

— Мой жених считает меня идиоткой. Он не станет меня учить.

Эйдэн сузил глаза, превратившиеся в чёрные щелочки, хмыкнул и всё же вышел, потом заглянул и бросил:

— Гырд. Если приказ убить женщину, то гырд. Если мужцину, то дорт. Если зарезать скот, то батард. А потаскуха, или общая женщина это цэйх-аха.

— А в чём разница между убийством женщины и мужчины? — удивилась я.

Ворон изумлённо глянул на меня.

— А цто общего?

Пожал плечами и вышел.

Спустя несколько минут в моём шатре действительно горел костёр, обложенный мокрыми камнями из реки. Дым поднимался в отверстие купола, и мне было непонятно всё это: ведь вместе с ним выходит и тепло.

— Это ж всю ночь надо топить!

— Ноцью спят, — снисходительно пояснил Эйдэн.

— Так ведь в шатре быстро станет холодно!

Он снова удивлённо покосился на меня:

— Во сне не бывает холодно. Я принёс тебе шесть попон и волцью шкуру.

— Но ведь костёр погаснет и станет холодно!

Эйдэн хмыкнул.

— Потерпи, сиропцик. Цетыре дня и у тебя будет горяций муж под боком.

— Ну спасибо, — проворчала я, кутаясь во все шесть попон и тёплую, мягкую шкуру.

Ворон обложил огонь шатром из дров и снова посмотрел на меня.

— Мой край находится далеко, в северных степях. Там солнце выныривает из моря и цистое, свежее отправляется в путь. Женщины, цтобы сварить… суп, пилят лёд и греют его в больших котлах. И никогда не доходят в озере до воды, а может, зимой в озёрах и вовсе нет воды, только лёд. Когда дует ветер, даже волки зарываются в норы и ждут, а туры сбиваются в стадо, и их заносит снегом. Ты спишь и встаёшь, не зная утро или вецер, и откапываешь шатёр от снега, но так и не видишь небо: покрывало снега выше твоего роста. Зимой воро́ны замерзают на лету и падают на землю. Ты привыкнешь, девоцка. Когда спишь и нет ветра — не мёрзнешь.

— Я… я тоже буду жить…?

— Нет, — рассмеялся Третий ворон и встал. — Край Кариолана на юге. Там растут деревья, которые не сбрасывают листья. Зимы в нём нет. Ну цто, пойдёшь за Кара?

Я не ответила. Да ему и не нужен был мой ответ — всё давно решили вместо меня.

— В ваших краях не знают, цто такое зима, — презрительно бросил Эйдэн и вышел.

Когда я заснула, костёр ещё горел, угли краснели и переливались всполохами. Раздеваться я не стала, закуталась во все попоны и шкуру. Гарма не было, но за пёсика я не волновалась: он умел постоять за себя. И я совершенно точно помнила, что в лагерь мы приехали вместе. Наверное, Гарм отправился гулять. Он вообще любил охотиться на всякую мелкую живность. На мышей, например. А к лесам ему было не привыкать.

Мёрзнуть я начала довольно быстро, несмотря ни на какие попоны. Мне казалось: через ноздри холодный воздух проникает внутрь и замораживает мне и сердце, и печень, и вообще всё, что там есть. Но даже стук собственных зубов не смог меня пробудить. Я съёжилась в комочек, попыталась поймать край одеяла, но тот выскользнул из моих рук. Что-то большое, мягкое и тёплое скользнуло ко мне, положило мою голову на руку, закутало меня поплотнее, словно ребёнка, другой рукой, а затем прижало к широкой груди, горячей, точно печка. Я лишь прижалась покрепче к этому тёплому телу, обняла и ткнулась лицом в плечо. После этого стало намного теплее, я вздохнула и провалилась в крепкий сон без сновидений.