Потерянная душа (СИ) - Ефиминюк Марина Владимировна

— Уйди, наконец! — прошептал на ухо хрипловатый голос.

Это была женщина.

Мгновение спустя Настасья провалилась в глубокий обморок.

Она входит в дом. Оглушительно орет музыка. В нос ударяет резкий запах табака и сладковатый — алкоголя. Под потолком плавает сигаретный дым. Комнаты, должно быть, прокурены насквозь.

Внутри толпа народа — незнакомых людей — его друзей, с которыми он никогда ее не знакомил. И она не может сказать наверняка, стеснялся ли он их или же ее. Еще одна неловкость в их странных, болезненных отношениях — секреты на пустом месте.

Она заглядывает в большую комнату, озаренную лишь разноцветными мигающими гирляндами. Здесь вяло танцуют несколько скорее раздетых, нежели одетых, студенток. На диванах дремлют люди. Кто-то, изображая ди-джея, крутит пластинки на переносном пульте.

Его здесь нет. Сердце колотится от дурного предчувствия.

Она поднимается на второй этаж, где располагаются спальни. Осознает, что именно, скорее всего, там обнаружит, но все равно идет.

Она толкает крашеную белую дверь. В темноту комнаты падает прямоугольник света, в котором вытягивается ее изломанная тень.

— Отвалите! — ругается мужской голос.

Судорожный вздох облегчения — его здесь нет.

Но он в соседней спальне, где раскиданы подушки, разобрана кровать, смяты простыни. Обнаженные тела переплетены и похожи на двуглавого монстра. Вряд ли она видела в своей жизни что-то более грязное, чем эти обнаженные тела.

Она не может понять, любит ли его… или ненавидит. А может быть, любит и ненавидит с одинаковой силой? Он отнял ее жизнь — полноводную, чистую, легкую. Заполнил ее дни мучительными ощущениями ускользающего счастья и неминуемой потери. Он говорит, что над ним довлеет темный рок, а она так хочет, захлебываясь счастьем, вдыхать любовь полной грудью.

Удивительно, но она не испытывает боли, только брезгливость. Возможно, это просто шок, и ее скрутит позже, но где-то в краешке сознания рождается хрупкий росток злорадства. У нее теперь есть предлог, чтобы сжечь мосты и уйти навсегда, не оглядываясь, в мир, где счастью не назначают цен, а потому его не нужно заслуживать. Эти проклятые простыни и тела, сплетенные ядовитыми лозами, расставили все по своим местам.

Воздух ворвался в легкие. Настасья открыла глаза и, страшно засипев, резко села. Окончательно вернувшись в настоящее и придя в себя, она обнаружила, что скукожилась на асфальтной дорожке, рядом с гаражами. На улице царила ночь и промозглый холод.

Девушка пощупала ногу — лодыжка оказалась целая, хотя, падая с бетонной лестнички без перил, певица отчетливо слышала хруст. Локоть совсем не болел. Девушка замерзла, тело затекло от лежания в одной позе, но повреждения исчезли. Наверное, со стороны случайного прохожего девушка показалось бы обычной пьянчугой, без сил свалившейся прямо посреди улицы. Да и голова трещала, как похмельная.

С замирающим сердцем Настя разжала кулак, в котором по-прежнему сжимала колдовской камешек. На ладони лежали две равные половинки. Лазурит разломился, до капли вобрав в себя боль хозяйки.

Когда Настя вернулась, то обнаружила тихий, спящий дом. А может быть, семья притворялась спящей, ожидая возвращения беглянки. Она стянула с ноги грязную туфлю — вторую так и не удалось найти — и на цыпочках направилась в сторону детской.

В коридоре было хоть глаз выколи, поэтому пришлось пробираться на ощупь. Вдруг в тишине неприятно заскрипела дверь, и Насти, перепуганной после происшествия во дворе, сдали нервы: она подскочила, как кошка, и едва сдержала воль. Темноту разрезал прямоугольник света, падавший от двери кабинета. Главы семьи стоял на пороге. Возможно, дед мучился от бессонницы и еще не ложился спать.

— Привет, — пробормотала гостья, спрятав за спину замызганную обувку. Она специально решила спрятать туфлю, чтобы никто не задался вопросом, куда делась вторая.

— Зайди, — приказал дед и скрылся в кабинете. Девушка отчаянно не желала выяснять отношения со старым гордецом посреди ночи, но и игнорировать его тоже не имела права. Безнадежно вздохнув, она вошла в обитель главы семьи.

Показалось, что Настасья попала в совершенно иное время. Обстановка в кабинете дышала историей и прошлым: большой стол с зеленым сукном, старая настольная лампа, какие рисуют в книгах о революционных временах, темный шкаф, полный книг, черно-белые фотографии давно ушедших из жизни людей. Девушка остановилась на пороге, не смея пройти дальше.

Дед сел в вытертое английское кресло, рядом с которым стоял торшер и столик со стопками книг. Одна была раскрыта, и на пожелтевшем развороте лежали очки. Некоторое время гордец молчал, изучая темноту за окном.

— Я вот что хотел сказать, Настасья, — наконец, начал дед. — Я тебя не учил пасовать при первых трудностях. Когда ты уже очнешься от своей комы по-настоящему.

— Что? — опешила девушка, прекрасно понимая, о чем говорил дед. Вероятно, он считал, что певица не жила сейчас, а существовала, все еще погруженная в сон.

— Если уйдешь со сцены — лишу наследства.

— Я думала, что ты вычеркнул меня из завещания, когда я сбежала в столицу, — ошарашенная наставлениями старика, иронично вымолвила Настасья.

— Ты не сбежала, — дед нацепил на нос очки и взял раскрытую книгу, — а уехала без спроса из родного дома — это разные вещи. Иди теперь.

Девушка закрыла дверь, оказавшись в непролазной темноте, особенно ослепительной после озаренного лампой кабинета. Кажется, только что глава семьи объявил о перемирии.

ГЛАВА 7. ЖЕНЩИНА ИЗ ПРОШЛОГО.

По квартире разносился переливчатый сигнал дверного замка. Ярослав зарылся головой в подушку, отказываясь выныривать из сладкого сна. Звонок не утихал — видимо, ранний гость решительно настроился разбудить хозяина. Алина недовольно пошевелилась и, поворачиваясь на другой бок, сонно проворчала:

— Павлов, открой уже эту чертову дверь!

С закрытыми глазами Ярослав сел на кровати. Натянуть спортивные штаны получилось не сразу. Каким-то волшебным образом обе ноги просовывались в одну штанину. Наконец, когда перипетии одевания остались позади, Ярослав пошаркал к входной двери. По дороге он ударился мизинцем о дверной косяк, зло выругался и мысленно пообещал четвертовать наглого визитера, посмевшего долбиться в его квартиру в воскресенье, аж, страшно сказать, в десять часов утра!

Подойдя к коммуникатору, мужчина включил экран. По ту сторону входной двери стояла Анастасия Соловей. Глядя прямо в камеру, девушка продемонстрировала держатель с большими стаканами из соседней кофейни и бумажный пакет с масляными пятнами, в какие складывали продавшиеся на углу вкуснейшие пончики, обсыпанные сахарной пудрой. Мысленно Ярослав решил сначала завладеть трофейным завтраком, а потом уже четвертовать соседку.

Он загромыхал замком.

— Привет, сосед-репортер. — Гостья выглядела юной, свежей, нетронутой, и пахла чем-то одурительно вкусным. Ярослав моментально проснулся. Пришлось напомнить самому себе, что девочка с голубыми глазами была младше его на пятнадцать лет.

Он скрестил руки на груди и изогнул брови, предлагая объяснить причину появления. Кажется, Настя без слов поняла суть соседской претензии и, пропустив оправдания, сразу заявила:

— Зато я принесла кофе и пончики! У меня был ужасный ужин с родственниками! Я только что вернулась и мечтаю хотя бы позавтракать в хорошей компании.

Ярослав молчал. Он не собирался приглашать девушку в квартиру. Не тогда, когда в его кровати спала рыжеволосая фурия, способная сгоряча устроить сцену и испортить ему долгожданный выходной.

— Но ты не один… — смутившись, догадалась Настя. — Извини, что разбудила вас.

Она, было, направилась к противоположной двери, но вдруг вернулась.

— Кофе и пончики забери. Мне все равно нельзя. — Девушка всучила пакет и стаканы Ярославу. Мужчина проследил за тем, как она пересекает лестничную клетку — бесхозный островок в их уездном княжестве.