Стеклянный Дворец - Гош Амитав

Купец ткнул пальцем в сторону силуэта на стене таи.

– Видишь этого человека, Раджкумар? – сказал он. – Вот у него тебе стоит поучиться. Подчинять природу своей воле, произрастающее на земле делать полезным человеческим существам – что может быть более достойным восхищения, более захватывающим? Вот что я сказал бы любому мальчику, у которого впереди вся жизнь.

Раджкумар понимал, что Сая Джон думал не о нем, своем луга-лей, а о Мэтью, своем отсутствующем сыне, и осознание это вызвало внезапный и острый приступ горечи. Но боль длилась лишь мгновение, и когда она утихла, Раджкумар почувствовал себя намного более сильным, более зрелым. В конце концов, это ведь он сейчас здесь, в лесном лагере, – а Мэтью далеко, в Сингапуре.

7

В Ратнагири многие верили, что король Тибо всегда первым узнает, когда море потребует жертвы. Каждый день он долгие часы проводил на балконе, глядя вдаль в свой бинокль в золотой оправе. Рыбаки научились отыскивать характерные двойные блики света в его линзах. Вечером, возвращаясь в гавань, они поглядывали в сторону балкона на вершине холма, словно ища утешения. В Ратнагири ничего не случилось, говорили люди, но король узнал об этом первым.

Хотя самого короля никто не видел с того первого дня, когда он вместе с семьей проехал из гавани к дому, королевские экипажи с их упряжками пятнистых лошадей и усатым кучером стали привычным зрелищем в городе. Но сам король никогда из дворца не выезжал, а если и выезжал, то об этом невозможно было догадаться. У королевского семейства имелось два гаари [36]: одно – открытая коляска, а другое – карета с занавешенными окошками. Ходили слухи, что иногда в карете скрывается и король, но из-за плотных бархатных шторок нельзя было сказать наверняка.

С другой стороны, три или четыре раза в год в городе видели принцесс, которые ехали к причалу Мандви, или в храм Бхагавати, или к тем британским чиновникам, в дома которых было позволено наносить визиты. Горожане узнавали их по лицам – Первая, Вторая, Третья и Четвертая принцессы (последняя родилась в Ратнагири, на второй год королевского изгнания).

В первые годы жизни в Индии принцессы обычно одевались по-бирмански. Но с течением времени наряды изменились. Однажды, никто не помнил в точности когда, они появились в сари – не в дорогих или роскошных сари, а в простых местных хлопковых, зеленых и красных. Они начали заплетать и умащать маслом волосы, как школьницы в Ратнагири. Научились свободно говорить на маратхи [37] и хиндустани, как любой горожанин, – по-бирмански они теперь говорили только с родителями. Они были симпатичными девочками, и было в них нечто искреннее и непринужденное. Когда принцессы проезжали по улицам города, они не отводили взгляд, не отворачивались. В глазах их светились любопытство и тоска, как будто они жаждали узнать, каково это – пройтись по базару Джинджинака, заглянуть в лавку и поторговаться за сари. Они сидели напряженно выпрямившись, впитывая окружающее, и время от времени задавали вопросы кучеру: “Чей это магазин сари?”; “Что это за сорт манго на том дереве?”; “Какая это рыба висит вон там над прилавком?”

Мохан Савант, кучер, был местным парнем, из обнищавшей деревушки у реки. В городе у него имелись десятки родственников, работавших рикшами, кули или извозчиками на тонга [38], и все его знали.

Когда Мохан Савант появлялся на базаре, народ зазывал его: “Передай Второй принцессе эти манго. Настоящие «альфонсо» из нашего сада”; “Угости-ка маленькую девочку вот этой сушеной гарцинией. Я видел, как она у тебя просила”.

Взгляды принцесс задевали за живое каждого, на кого они падали. Совсем же дети, что такого они сделали, чтобы так жить? Почему им не разрешают ходить в гости к местным, почему нельзя дружить с детьми маратхи [39] из образованных семейств? Почему они взрослеют и превращаются в женщин, не зная иного общества, кроме компании слуг?

Раз или два в год вместе с дочерьми выезжала королева; лицо ее напоминало белую маску, мрачную и неподвижную, губы из-за курения чирут были окрашены в глубокий мертвенно-лиловый цвет. Люди толпились на улицах, чтобы поглазеть на королеву, но она, казалось, никогда не замечала никого и ничего, сидя идеально прямо, как палка, с суровым и неподвижным лицом.

А еще была мисс Долли, с длинными черными волосами и точеными чертами – прекрасная, как принцесса из сказки. С годами все, кто сопровождал королевскую семью в Ратнагири, постепенно исчезали кто куда, свита редела – прислуга, родственники и управляющие хозяйством. Осталась только мисс Долли.

Король знал, что говорят о нем люди в Ратнагири, и хотя его несколько тревожило приписываемое ему могущество, одновременно он был приятно удивлен и немало польщен. И как мог старался исполнять роль, которой от него ожидали. Женщины, бывало, стояли на крышах домов, с новорожденными младенцами на руках, в надежде привлечь воображаемое благословение его взгляда. И он порой по несколько минут не отводил бинокля от этих доверчивых матерей. Просьба казалась наивной и незначительной, так почему бы ему не даровать то, что было в его власти?

Вообще-то не все, что говорили о нем, было неправдой. Насчет рыбаков, к примеру: каждый день, с рассветом выходя на балкон, он видел квадратные паруса рыбацких лодок, наклеенные на воды залива, как цепочка почтовых марок. Это были хорис, выдолбленные из ствола катамараны с одним балансиром, из рыбацкой деревушки Карла в устье реки. По вечерам, когда солнечный диск вырастал все больше и больше, опускаясь к горизонту, он видел, как те же самые лодки лавируют против ветра, проскальзывая в бухту. Король никогда не пересчитывал лодки, отплывавшие поутру, но каким-то образом всегда знал, сколько их. Однажды, когда суденышки были далеко в море, он увидел, как на них надвигается шквал. Тем вечером, когда флотилия пробиралась назад, он был уверен, что число не сходится, одного не хватает.

Король послал за Савантом: он знал, что рыбацкая деревня располагается неподалеку от селения, где жила семья мальчика. В то время Савант еще не был кучером, ему было всего четырнадцать, и он пока служил простым конюхом.

– Савант, – сказал король, – в море был шторм. – И объяснил, что произошло.

Савант помчался в город, и новость добралась до рыбацкой деревни еще прежде, чем лодки вернулись в гавань. Вот так и родилась легенда о всевидящем оке короля.

С наблюдательного пункта на балконе перед королем открывался самый лучший морской вид в округе, потому неудивительно, что многое он должен был видеть раньше, чем остальные. В бухте, недалеко от пристани, стоял маленький эллинг – крытый соломой навес с примыкающим к нему сарайчиком. К сараю прилагалась легенда. Рассказывали, что однажды британский генерал, лорд Лейк, оказался в Ратнагири с подразделением отборных войск, известных как Королевский Батальон. Дело происходило после долгой военной кампании, в ходе которой наголову были разгромлены несколько местных правителей. Его Лордство был в приподнятом настроении и вечером, после разгульного веселья, устроил офицерские лодочные состязания. Лодки конфисковали у местных рыбаков, и офицеры Королевского Батальона вышли в залив на покачивающихся каноэ и челноках, неистово работая веслами под подбадривающие крики своих солдат. Легенда гласит, что Его Лордство опередил всех на целый корпус.

Впоследствии у местных чиновников в Ратнагири это стало чем-то вроде традиции – гребля в водах залива. Прочие военные базы в Индии могли позволить себе такие развлечения, как охота на кабанов или поло, а вот в Ратнагири единственную возможность предоставлял залив. С годами эллинг обзавелся собственным пантеоном героев-гребцов и героев парусного спорта. Самым знаменитым из них считался некий мистер Гибб, моряк из Кембриджа и широко известный районный администратор. Мистер Гибб был настолько искусным гребцом, что сумел провести свое длинное узкое гоночное судно через тесный и бурный канал, ведущий в открытое море. Именно король стал первым свидетелем этого удивительного подвига, именно от него в Ратнагири узнали об этом.